– Дом ладный, как у боярина, – рассуждал он,

– И откуда у раскольников столько денег, не иначе как сам сатана ссуживает.

Старшина усмехнулся довольный своей догадкой и толкнул дверь носком сапога. В избе стояла тишина. У каждой стены стояли аккуратно застеленые лавки, киот с иконами освещался небольшой лучиной, громадный дубовый стол был идеально вычищен. В дальнем углу стояла печь. Старшина подошел к занавеске, закрывавшей внутреннее пространство между печью и потолком, и прислушался. Тихое сопение выдавало присутствие людей. Он резко отдернул темную занавеску. На печи, подвернув под себя ноги, сидела молодая женщина, сжимая в объятиях, двух малолетних детишек.

– Васька, – позвал старшина одного из стрельцов,

– Поди-ка сюда. Здесь баба с малыми детишками. Забери их в телегу, да сена больше положи.

Услышав его, Прокофий Фёдорович рванулся с телеги, и упал стрельцам в ноги, умоляя пощадить жену и детей.

– Они же ни в чём не виновны, – со слезами на глазах умолял Прокофий Фёдорович.

– Не раскольники мы, пощади.

– Разберемся в приказе, – отрезал один из стрельцов.

До Кремля ехали молча. Жена Прокофия Фёдоровича обнимала перепуганых детишек, прижимая их к груди. Сам Прокофий молчал и рассуждал о происходящем. Он покончил с расколом более пяти лет назад. Иногда, чтобы свидеться хаживали бывшие братья. Заходил и Сапыга.

– Не иначе как, поймали ирода? – мелькнула шальная мысль в его голове. Но ведь он надежно укрылся в сене.

– Ай, Сапыга, сукин сын. Сдал, – выругался про себя Прокофий Федотович. Надо брать все на себя, что отвести беду от семьи. Сапыга уже позаботился о своей скудной душеньке, предал ближнего, не думая, что кто-то осудит его за этот гнустный поступок, кто же меня упрекнёт, если стану на защиту своей семьи. Коли так, гори оно все синим пламенем и раскол их, и святые отцы, и отшельники скитские. Всех выдам и скиты, и кто на Москве тайные собрания учиняет. Никого щадить не буду. А Бог простит, еще не понятно, чья вера правильнее, – так рассуждал Прокофий Фёдорович, а по его щекам катились горькие слёзы, накатившие от обиды и разочарования.

Прямо у ворот разбойного приказа их встречал Емельян Федотович Басаргин.

Сегодня он одел новый кафтан и шапку, а кожаный ремень с петлями для ножен, оставил старый, но не раз проверенный в бою. Боярин Широковатый так же имел стремление принять участие в допросе.

Оба служивых царевны стояли у ворот и тихо разговаривали, а поговорить им было о чем. Царевна, идя навстречу патриарху, организовала карательную экспедицию на Вятку, что бы разорить раскольничий скит, и вытащить из него живого старца Симеона. В виду личной просьбы царевны, Фёдор Леонтьевич Шакловитый уступил это дело боярину Широковатому, а ему нужен доверенный человек, что исполнит волю царевны точь-в-точь, живот положит, а старца убережет и в Москву на Патриаршее подворье доставит. Дело государственной важности, боярин Широковатый мог доверить только одному человеку – старшине Казенного приказа Емельяну Федотовичу Басаргину в виду его прошлых заслуг и прозорливости. Не предполагая, как Басаргин отреагирует на сию новость, боярин Широковатый попытался начать разговор издалека, пока позволяло время.

– А что бы ты сказал, Емельян Федотович, еже ли бы царевна тебе звание полковника жаловала, да имение, – начал, слегка заикаясь, боярин Широковатый.

– И за какие же заслуги? – заинтересовался Басаргин.

– Говори, чего задумал.

– Не кому, кроме тебя, Емельяша, ехать, ну не мне же боярину, по лесам, да болотам прыгать.

Басаргин молча выслушал боярина и достал из кармана фляжку наполненную водкой.

Налив до краев железную стопку, он залпом опрокинул ее и, занюхав рукавом кафтана, произнёс:

– Кафтан весь чесноком пропах и закуски не надо, – рассмеялся он, глядя на покрывшегося испариной, боярина.

Широковатый облегчённо вздохнул, он понял, что уговорил Басаргина участвовать в экспедиции.

– На здоровье, Емельян Федотович, – с улыбкой на лице произнёс боярин.

– И мне уж тогда налей, чего уж там. Тоже твоим кафтаном занюхаю.

Они рассеялись, глядя как в ворота приказа въезжает телега с мужиком, бабой, да ребятишками. Рядом с телегой шли стрельцы, глядя на арестантов не добрым взглядом.

Телега остановилась у внутренних ворот. Тяжелая деревянная решетка, окованная железными прутьями и, с обеих сторон, стянутых железными болтами с большой шляпкой, медленно поднималась вверх, скрипя веревками по подъемным барабанам.

Дождавшись, пока телега с несчастными скрылась внутри, боярин и Басаргин направились вслед за ней по деревянным подмосткам, боясь измарать в грязи кожаные сапоги.

– Есть, матушка, заговор еретиков, – улыбаясь, прошептал Софье Шакловитый.

Боярин Широковатый и стрелецкий старшина дознались давеча.

– И кто же, – Софья развернула свиток.

– Раскольники давно потаенно в московских слободках живут, свои вечери тайно правят, собираясь в избах.

Софья пробежалась глазами по бумаге:

– Сознались сами?

– Как есть матушка, все выложили.

– Покаялись ли, отреклись от старой веры?

– Да матушка, – Шакловитый кивнул.

Одна беда, у главаря их двое детишек осталось, дочь, да мальчишка. На каторгу отправлять жалко, не выживут они там.

Черт уж с ними, стариками, – Шакловитый махнул рукой, чуть не задев склянку с чернилами на столе.

– Девка-то справная? – поинтересовалась царевна.

– Справная, государыня, и на лицо и на фигуру, двенадцати лет от роду.

Софья задумалась, она подошла к окну и немного постояв, произнесла:

– Девочку, ко мне во двор.

А брата её можешь себе в холопы забрать. Шакловитый кивнул, но возразил:

– Мне он не к чему, своих холопов вдоволь, но пристрою к стрельцам, как пса верного выучат.

Софья согласилась с решением Шакловитого.

– Все верно, ни к чему нам грехи лишние на себя брать, Феодор Леонтич.

Шакловитый повернулся к киоту и перекрестился:

– Все так матушка.

– О просьбе моей поговорим.

Софья взяла в руку колокольчик. Заслышав звон, из покоев царевны, в дверях показалась фигура служанки.

– Марфа, чаю подай нам, – велела царевна. Софья и Шакловитый сели за стол, застеленый плотной узорной скатертью.

– Говори Феодор Леонтич.

Шакловитый посмотрел на прислугу разливавшую чай, намекая на то, что присутствие челяди при разговоре, лишнее. Марфа, разлив по фарфоровым чашкам чай и выставив на столе вазу с медовыми пряниками выскользнула, словно тень, оставив их наедине.

– Нашел я, матушка, кому дело столь важное поручить, – жалобливо прогундосил Шакловитый.

– А чего не рад тогда? – царевна посмотрела на думного боярина. Шакловитый отложил пряник и покачал головой.

– Так ведь пришлось посулить деревушку и звание полковника, матушка, – пожаловался Фёдор Леонтьевич.

Софья удивленно посмотрела на боярина:

– Эка беда деревушка, раз сам патриарх просил. Али забыл, как он нам поперек дороги стоял.

– Не забыл, матушка, – кивнул Шакловитый.

– Разве забудешь, когда твоя голова на кону стоит.

– Это хорошо, что помнишь, Федор Леонтич, – тихо произнесла Софья, боясь, что кто-нибудь из слуг, подслушает их разговор.

– Нам в борьбе с Петрушей и Нарышкиными поддержка патриарха, аки лик Святой, надобна. Я десяти деревушек не пожалею и боярского звания, тому кто мою просьбу исполнит.

Шакловитый усмехнулся:

– Уже не нужно матушка, и за одну деревеньку справного служивого нашли.

– Знаешь ли, матушка, старшину казенного приказа Басаргина.

Софья улыбнулась:

– Как не знать.

– Вот он и поедет, – Шакловитый стукнул ладонью по столу.

– Мешкать не будет. А ты, матушка, что бы впредь не смущалась секретные разговоры вести, челядь в другую половину дворца отсылай, да стрельца подле двери ставь. Так и тебе и мне спокойней будет.

Сапыге, как и обещал старшина Басаргин, сняли с ног колодки, перевели на этаж выше. В том коридоре содержали узников по мелким делам или тех, кого скоро выпустят на свободу.