– Ладно, на твоё счастье, нет у меня никаких дел. Давай встретимся через час у кафе «Ротерс», которое на улице Ленина. Ты меня узнаешь, я буду в чёрном. Как, впрочем, всегда.

– Отлично, давай… Знаешь, я заметил это. Что ты одеваешься мрачно и ведёшь себя мрачно, заметил вечную печаль в твоих глазах.

Тут я начал к ней подмазываться, чтобы она за меня впоследствии заплатила.

– И что с того? – риторически спросила Бека.

– Ничего. Люблю грустных девушек, знаешь ли, – ответил я и сразу закончил разговор. – Всё, жду тебя через час.

Я повесил трубку и стал собираться. Не то чтобы я нервничал по поводу того, в каком свете предстану. Меня вообще-то никогда не волновало мнение людей, но всё же не идти же мне голым.

Одеться я решил, как Бека, в мрачные тона, чтобы гармонировать со своей спутницей. Чёрная куртка, чёрная жилетка, тёмно-серая рубашка с едва-различимым орнаментом в виде ромбов, чёрные полуклассические джинсы и чёрные кеды. Погнали.

К месту встречи я добирался пешком, ибо времени было много, да и идти недалеко… Да, да, у меня просто не было денег.

Зима, как всегда, заявляла о себе морозцем. Лёгкий снег незаметно ложился на город, обновляя белую пелену, словно мать, меняющая простынь своему ребенку. Именно это описание я придумал, пытаясь чем-то занять свой разум по пути к кафе.

На улице меня, как всегда, окружали хмурые, уставшие от жизни, заплывшие обыденностью лица. Они меня уже не злят. Как истинный россиянин, я к ним привык. Говорят, это из-за климата.

Размышляя над всем этим, я не заметил, как оказался у «Ротерс». Возле кафе стояла Бека в длинной чёрной куртке с меховым воротником, громоздких, но не лишённых изящества ботинках, шерстяных варежках и самых обыкновенных тёмных джинсах. Девушка стояла и курила, вытащив из варежки одну руку. Курила она медленно, с наслаждением, и, казалось, каждая затяжка вбирала в себя всю боль и все переживания Беки, а дым, выходящий из её окрашенных в матовый чёрный цвет губ, выпускает всё это в мир и растворяет в нём. Я встретился с ней глазами, они, как всегда, поражали своей беспричинной тоскливостью. Сделав ещё пару шагов и приблизившись к Беке на расстояние вытянутой руки, я нарочито дерзко и нагловато произнёс:

– Ну привет. А мне нравится твоя лёгкость… Лёгкость на подъём.

– А мне нравится твоя куртка, – ничуть не смутившись ответила Бека. – В ней много карманов. Знаешь, я никогда не умела правильно здороваться. Я девушка, поэтому руку тебе жать не комильфо, но мы с тобой недостаточно хорошо знакомы для объятия. Я читала, что раньше рукопожатие использовалось для того, чтобы показать, что в твоей руке нет оружия, не знаю, правда ли это. В общем, смотри, в моих руках ничего нет, – она показала мне свои спрятавшиеся в варежки ладони и добавила: – Давай будем считать, что этого достаточно… И что я не сумасшедшая… Хотя бы притворимся.

– Хорошо, у меня тоже исключительно добрые намеренья, – поддержал её я и продемонстрировал свои ладони. – Давай уже зайдём внутрь, холодно стоять.

Мы переместились в кафе, сели за столик, расположенный прямо у окна, и нам тут же принесли меню. Довольно необычно для такого средненького кафе. Более того, уже через пару минут подошёл официант – рослый, худощавый, пытающийся выглядеть опрятно молодой человек лет двадцати. Так, в общем-то, выглядят все официанты. Он спросил, готовы ли мы сделать заказ, на что Бека, не дожидаясь моего слова, ответила утвердительно, хотя мы оба ещё не решили, что будем брать. Меня это несколько покоробило, ведь такая спешка часто ведёт к тому, что посетители берут не то, что им было надо. Так, впрочем, происходит и в жизни – спешишь сделать выбор, а потом жалеешь.

Но опустим лирику. Итак, помолчав секунд тридцать, листая меню и кусая губу, Бека взяла себе чашку латте и четвертинку шоколадного торта с кремом, а я заказал эспрессо и два сэндвича с курицей. Взял бы пиво, но не хотелось предстать в глазах Беки алкоголиком. По крайней мере, пока.

Первое время мы, по обыкновению, молчали, потом Бека заговорила о покойном Ване и опечалилась сильнее обычного, даже в какой-то момент сжала глаза, сдерживая слёзы. Я похлопал её по плечу и сказал, что всё будет хорошо, что люди уходят, что нужно двигаться дальше и прочую дребедень. После таких действий Бека немного помолчала, успокоилась и сказала:

– Давай поиграем?

– Что? – удивился я. – Во что?

– Мы с Ваней… часто играли в одну игру… так и не придумали ей название. В общем, смотришь на улицу и описываешь, что видишь. Каждый по очереди говорит один факт, предварительно прокомментировав реплику предыдущего. Победителей и проигравших нет. Играем до тех пор, пока всемирный абсурд не превратит вид за окном, как и само окно и всю планету вместе с нами, в ничто… Либо пока не надоест. Согласен?.. Пожалуйста, скажи, что согласен.

– Хорошо, – с ехидной улыбкой ответил я, – это кажется мне весьма интересным. Только ты начинаешь.

На самом деле задумка с игрой изначально показалась мне никудышной. Но всё же этот вариант был куда предпочтительней, чем просто унылое молчание.

– Так, – Бека на удивление сильно оживилась, – за окном я вижу два величественных, но очень одиноких дерева. Они покрыты тонкой белоснежной скатертью снега. Эта пара атлантов олицетворяет всемогущую природу, которую человек заточил в камень, бетон и асфальт. Они напоминают мне о прошлом этой планеты – бесконечных лесах и гармонии, – лицо Беки засеяло ещё сильнее, а глаза воодушевлённо сверкали, стреляя солнечными зайчиками по моим зрачкам. – Ну, теперь твоя очередь.

На этом моменте, признаюсь, я немного оторопел. Я знал, что Бека хочет от меня услышать подтверждение её слов. Но в тот момент мне почему-то жутко захотелось высказать именно свою точку зрения, а не притворяться, как всегда.

– Сначала я должен прокомментировать то, что ты сказала, да? – по обыкновению спокойно начал я. – Что ж, на дерево, как видно, справляет нужду собака, тем самым показывая абсолютное бессилие неживого перед живым. Природа, закатанная под асфальт и бетон, также демонстрирует свою беспомощность перед человеком. А отсутствие гармонии – это неизбежная судьба человека, которая будет сопровождать его вечно. Это по поводу твоих наблюдений. А вот я вижу жирную тётку в убогой шубе кислотно-красного цвета, явно купленной на рынке, и меховой шапке цвета кала. Эта мадам своим поросячьим рылом символизирует Россию и русский народ. Скотский образ жизни, раболепие перед властью, стремление показаться богаче, чем на самом деле, алчность, безволие и непроходимая тупость, – ответил я несколько озлобленно. – Что ты на это скажешь?

Да, на курсах пикапа по башке бы треснули за такую токсичность, но дело в том, что меня взбесило совершенно внезапное жизнелюбие и романтичность Беки. Она стала похожа на тех посредственностей, которые кричат, как всё в жизни здорово и прекрасно.

– Пожалуй, хватит играть, – ответила после небольшой паузы Бека, вновь вернувшись в свой мрачный образ. – Вот, что я скажу. Ты очень обижен на жизнь, Эрл. Мне кажется, это из-за комплексов. Послушай, в мире не всё так плохо, просто нужно смотреть на него с другого ракурса. Жизнь – она многогранна. Да, есть уроды и мрази, есть слабые и безвольные, но не все же такие. Вот мы с тобой, наши друзья, родители… И красоту ты зря игнорируешь, это самая удивительная вещь в мире.

– Ты неправа, – возразил я. – Почти все наши друзья, в сущности, слабохарактерные и безвольные, просто в меньшей степени, чем остальные, а родители у меня вообще… впрочем, не будем об этом. Просто, понимаешь, когда-то в детстве я тоже был таким же жизнерадостным, тоже верил в красоту и Бога, но когда жизнь даёт тебе под дых… а потом в челюсть, а потом по яйцам, а потом режет ножом, а потом расстреливает из пулемёта – ты охладеваешь к ней. А потом ты приобретаешь критическое мышление и ставишь под вопрос свои прежние убеждения, вследствие чего, конечно же, понимаешь, что вся эта радуга и пони – не более чем сказки и фантазии. Эти самые сказки с раннего детства тебе рассказывают все: родители, дедушки, бабушки, батюшки, телевидение, кино, музыка, интернет и, в конце концов, ты сам. А нужно всё это лишь для того, чтобы скрыть горькую правду и манипулировать тобой. Вот и всё.