Однако на похороны я решил пойти, ибо если бы я этого не сделал, то лишился бы всех друзей, а они мне нужны. Не ради самой дружбы, а ради личной выгоды, пользы, которую они мне приносят. К тому же я вспомнил, что у Вани девушка была вроде бы далеко не уродина. Бедная «вдова», убитая горем, – лёгкая мишень.

Что ж, думаю, я уже написал достаточно. Больше за сегодняшний день со мной ничего интересного не произошло. Я, по обыкновению, почитал книгу, сидя в старом зелёном кресле и попивая любимый чай, чёрный, как моя сущность, посмотрел пару кинолент в стиле артхаус, почитал новости на Плёнке.ру, пощёлкал убогие каналы на телике, посидел во «вконтексте», купил и выпил пару бутылочек пива и сел писать эту срань. Вот и всё.

А в данную секунду, если тебе интересно, я думаю, как бы мне закончить эту тираду и пойти наконец-таки спать. Наверное, нужно, чтобы переход от этого дня к следующему был плавным, элегантным, чтобы было какое-то связующее звено… А впрочем, чёрт с ним!

Я бы хотел рассказать тебе о том, что мне сегодня приснилось. Эх, знал бы ты, как это прекрасно – видеть сны. Механизму никогда не понять этого невероятного фонтана чувств, которые человек испытывает при просмотре картин, написанных его сознанием. Так вот, сегодня мне приснилось… ничего.

Ничего мне сегодня не приснилось. Знаешь, зачем я всю эту шарманку вообще завёл? Я подумал: «Раз уж мне всю эту дичь писать приходится, может, как-то красиво это всё выстроить?» Но, к сожалению, все идеи разбились о реальность, где мне, в сущности, ничего не приснилось. Вот так всегда и бывает: я строю планы, разрабатываю идеи, формирую какую-то точку зрения по тому или иному вопросу, а потом, столкнувшись с реальностью, всё это разлетается вдребезги. Короче, мне ничего не приснилось.

Сегодня утреннего пива не было. Но я не особо расстроился, ведь наличие этого нектара богов на моей убогой кухне – это скорее исключение, чем правило. К тому же, я всё ещё не выбросил этот несчастный стейк, а им тоже можно отравиться.

Однако безопасная еда у меня совсем закончилась, и мне пришлось идти в магазин. А знаешь ли ты, что такое магазин? Что такое магазин на севере города?

Это, друг мой, один в один моя вчерашняя полупустая пачка чипсов. Залежавшиеся неказистые вонючие куски картошки свалились в кучу и ждут своей очереди, чтобы отправиться прямиком в рот. Жизнь перемалывает их зубами, словно я своё солёное лакомство, а потом отправляет в кишечник квартиры – перевариваться.

Я купил себе кое-чего перекусить и отправился домой, слушая приятный хруст снега под ногами. Многие ходят в наушниках и внимают музыке, а я вот наслаждаюсь звуками жизни. Именно так, Джонни, это «хрум-хрум» под моими ботинками в снежный зимний день и есть жизнь во всей её красе. Ведь что есть жизнь, если не обыденность?.. Да, я потерял наушники.

Впрочем, я опять отвлёкся. Итак, придя домой и насладившись утренней трапезой, я вспомнил, что к часу должен явиться на похороны Ивана. Я долго стоял у шкафа и выбирал, что же мне надеть. Моя любовь к сарказму и иронии подбивала выбрать футболку с рыбой, но всё же остановился я на чёрной рубашке и брюках, ибо не хотел сыграть в ящик прямо на похоронах.

Да, одеться стоило поприличнее, ведь я собираюсь, ко всему прочему, произвести впечатление на девушку покойного Вани. А что такого? Он уже мёртв, ему всё равно.

Я нашёл её страницу «вконтексте». Имя такое странное, нерусское, наверное. Между нами будем называть её Бека, а ты уж сам гадай, реально ли её так зовут, или это я, как всегда, всё выдумал. Девушка эта недурна собой: длинные, чёрные, как ночь, волосы, гладкая кожа, лицо без каких-либо недостатков (хотя, возможно, она просто хорошо скрывает их под косметикой и фильтрами), не слишком густые брови, небольшие милые ямочки на щеках, выразительные миндалевидные глаза цвета пасмурного неба и, что самое примечательное, всегда какой-то печальный, грустный взгляд. Она похожа на жену декабриста. Одевается Бека только в чёрное, и это не связано с трауром: на всех её фотографиях исключительно тёмные тона. Она всегда будто бы стесняется чего-то, или опечалена. И именно эта черта меня и зацепила, мозг чётко обозначил задачу: «Ты должен её трахнуть». К тому же масла в огонь добавляла аватарка Беки, где она была одета в весьма откровенный наряд морской разбойницы. Не знаю, зачем тебе эта информация, но к пиратской теме я неравнодушен ещё с детства.

Что, Джон, думал, я влюбился? Ничего подобного. Любовь – это для романтиков и идиотов. Любому образованному человеку ясно, что чувство это вызвано лишь гормонами и инстинктами. Но инстинкт продолжения рода я удовлетворить не против. Это как скушать мороженое: ты покупаешь пломбир, какое-то время наслаждаешься им, он приятно морозит твои губы, а потом ты просто выкидываешь палочку и всё. Кто будет вечно таскать холодное лакомство с собой?

Знаешь, Джонни, в чём специфика русского народа? В том, что все его действия до ужаса просты и обыденны. Трижды разведённая баба Клава, режущая в коммунальной квартире на старой красной дощечке палку докторской колбасы так, чтобы хватило каждому из двадцати человек, пришедших на похороны. Ей с детства говорили не носить головной убор в помещении, но платочек, тот самый, что носят, пожалуй, все пожилые женщины в нашей стране, это единственная чёрная вещь в её гардеробе. Вот где спряталась Россия. Она сидит между почти уже не греющей, ржавой коричневой батареей и стенкой, с которой свисает кусок заляпанной обои, оголяя дряхлую, похожую на швейцарский сыр своими выемками, грязно-белую стену, а напротив греется маленький мальчик. Вернее, пытается согреться. Глупый малыш, разве он не знает, что Россия его никогда не согреет?

И похороны у нас проходят так же – по-простому, по-свойски. Шестеро понурых ребят выносят закрытый гроб, в котором лежит мой мёртвый друг. Видимо, смерть пришла к нему, выломав двери. Ты не думай, я не сентиментальный плакса, просто размышляю о том, как же это всё досадно, насколько нелепо всё наше существование, да и само течение времени вообще. Любое здание обречено на снос, любая жизнь обречена на смерть, любое начало обречено на конец. Свеча в конце концов обязательно потухнет. Вся наша цивилизация с её ценностями, моралью, историей, культурой в конце концов уйдёт в небытие.

Священник произнёс какую-то несуразную речь. Затем настала очередь гостей сказать Ване прощальное слово. Люди выстроились в очередь к гробу[1], вокруг которого, упав на колени, рыдали несколько женщин, в одной из которых я узнал Беку. Она очень явно, без нотки наигранности, скорбела по своей утрате, наверное, это была «настоящая любовь». Ну ничего, во время сильного эмоционального переживания девушка ослабевает, так что мне это только на руку. Настала моя очередь говорить:

– Ваня был неплохим человеком, – как всегда спокойно начал я, – конечно, не идеальным, но кто из нас идеален? Мы с ним хорошо проводили время. Жаль, что больше такой возможности не представится.

Я был краток тогда, хоть и было что сказать. Странно, у гроба я почувствовал какую-то необъяснимую связь с Ваней. К счастью, это чувство быстро прошло.

Шестеро мужиков опустили гроб в филигранно выкопанную яму, и все гости начали кидать туда по горсти земли, которая уже успела покрыться тоненьким слоем снега из-за сильных осадков. Как только последний из них кинул свою щепотку, за дело принялись двое мужчин в синих комбинезонах – они кидали уже не горстями, а целыми лопатами, видимо, очень не любили Ваню.