«В четвёртое же лето вдовства ея безбожный Царь Темир Аксак, попленив многия земли победи и многия Орды, и многия царства победи, и покори под ся. Тако же хотя пленити и Рускую землю, и уже близь прииде. Святая же и блаженная Великая Княгиня Евдокия сугубыя молитвы к Богу простираше о избавлении предлежащая скорби. И тогда молитвами ея, паче же благоволением Божием и Пречистыя Богородица, советом же и повелением сына ея самодержавнаго Василия и первосвятителя Киприяна, из града Владимира принесён бысть многочудесныя образ, егоже богогласный Лука написа. Пречистыя Богоматери, ея же страшным явлением злочестивый Темир Аксак устрашися, и побеже, и исчезе. И тако заступлением Пречистыя Богородица, Руская земля всегда хранима бысть».

Известен отзыв преподобного Кирилла Белозерского на письмо сына Дмитрия Донского, князя Андрея Дмитриевича, в котором он также радостно оценивает события 1395 года: «Нам ныне, видевшее Пречистыа Госпожа Богородицы преславная Ея и великая чюдеса, и о том Ея, господине, радоватися сердцем и душею устрашитися на всяк час, что сподобил нас Бог Пречистою Своею Материю, в последний сей род, таковыми знамении и чюдеси избавити крестьянский род от нашествия иноплеменных враг».

История появления чудотворного образа Богоматери Владимирской на Руси довольно сложная. Вкратце её можно передать так. Создана она была в Константинополе, в первой трети XII века. Она имеет две стороны. Престол Уготованный с орудиями Страстей Христовых написан на обороте. Привезли икону из Константинополя на Русь ранее середины XII века (точнее сказать трудно); она находилась в храме женского монастыря в Вышгороде (недалеко от Киева). Когда стала усиливаться Владимиро-Суздальская Русь, то князь Андрей Боголюбский в 1155 году перевёз её во Владимир и поместил в новый Успенский собор. Так икона стала заступницей первопрестольного града. Именно в 1395 году Богоматерь Владимирская впервые была привезена в Москву. Икона ещё не раз возвращалась во Владимир, а потом вновь отправлялась в Москву, где и осталась насовсем в 1480 году в Успенском соборе Кремля. Уже в советское время она была оттуда изъята, отправлена сначала в Государственный исторический музей, а в дальнейшем попала в Третьяковскую галерею как «ценное произведение искусства». Доступ к иконе ныне возможен в церкви Святителя Николая в Толмачах, где она находится на хранении под твёрдым стеклом.

Но именно тогда, в 1395 году, в Москве икона «Богоматерь Владимирская» стала спасительницей Руси, словно икона «Одигитрия» в Константинополе — Влахернская спасительница, культ которой процветал в Византии. Обе иконы были связаны с жизнью и именем великой княгини Евдокии — преподобной Евфросинии Московской. Византийскую копию «Одигитрии», получив от епископа Дионисия Суздальского, она сделала святыней основанного ею Вознесенского монастыря, а «Богоматерь Владимирскую» прославила столь чудесным избавлением. И обе иконы сохранились до наших дней. Но об этом ещё позднее…

Однако, кроме этих достаточно общеизвестных событий на Кучковом поле, в том самом 1395 году произошли ещё некоторые события, которые можно соединить с отказом Тамерлана пойти на Москву. И события эти связаны с сыном Евдокии — князем Юрием Дмитриевичем, с жизнью великокняжеской семьи.

Речь о том, как сын московской великой княгини, вдовы Дмитрия Донского, одновременно с её, Евдокии, чудесным решением принести икону Владимирской Божией Матери из Владимира в Москву, совершил поход на булгарскую Орду, тем самым также повлияв на решение Тамерлана о повороте от Москвы на юг.

В те годы с карты мира исчезло древнее и в своё время могущественное государство. Оно располагалось в бассейне рек Волги и Камы, было соседом Руси. Именно князь Юрий стал — вольно или невольно — одним из главных участников этих событий. И, видимо, не без участия своей матушки Евдокии.

Государство это называлось Волжской Булгарией, жили в нём булгары (или болгары). В результате произошедшего оно перестанет играть какую-либо серьёзную историческую роль, окончательно «растворится» в Золотой Орде и потеряет даже своё исконное название. Руководимые сыном Дмитрия Донского князем Юрием полки совершили много такого, что пока ещё не оценено по достоинству и не исследовано историками во всей полноте.

Взятие русскими дружинами четырнадцати крупнейших городов Булгарии, среди которых были столица — Великий Булгар, крепости Кременчуг, Джуке-Тау и Казань, показало военную мощь и открыло полководческий талант князя. Оказалось также, что эти события были описаны как бы с «обеих сторон», известие о них есть и в русских летописях, и в известном татарском эпосе XV века «Идиге».

В результате похода у князя Юрия появилась возможность осуществить свой план, «вдохновлённый» его духовным наставником — преподобным Саввой Сторожевским, когда были построены дошедшие до нас первые и неповторимые образцы раннемосковской архитектуры — новые белокаменные соборы Звенигорода и Сторожевского монастыря, а также созданы для них преподобным Андреем Рублёвым иконы и фрески.

Но и к возможному нашествию Тамерлана поход имел некоторое отношение.

В конце XIV столетия, во времена Дмитрия Донского, отношения Московской Руси с волжским соседом становились в достаточной степени напряжёнными. Волжская Булгария ещё была большим и крепким государством. И ко времени появления там князя Юрия представляла немалую силу.

Одним из доказательств наличия у преподобного Саввы Сторожевского дара предвидения считается благословение, данное им князю перед его военным походом на восток, в государство волжских булгар.

В Житии старца, написанном Маркеллом Хутынским, отмечены слова самого Саввы, которые князь от него услышал: «Врагов своих одолеешь и… здрав возвратишься в своё отечество». Похожим образом преподобный Сергий, как считается, благословлял Дмитрия Донского на Куликовскую битву (или, по мнению некоторых исследователей, — благословил на битву на реке Воже за два года до этого). Похожим. Но не совсем.

Предсказание Саввы Сторожевского, в особенности связанное со «здравым» возвращением князя «в своё отечество», также сбылось. И речь в нём шла не просто о битве, а о дальнем походе за пределы отечества, откуда надо было «возвращаться», — а этого мы никак не можем найти в словах Сергия Радонежского, адресованных великому князю Московскому.

Старец Савва благословлял не саму битву, не захватнический поход и не дружину сына Евдокии — князя Юрия Дмитриевича, а только лишь его самого, предохраняя его лично от возможных напастей. В Библии сказано так: «…Будут ратовать против тебя, но не превозмогут тебя, ибо Я с тобою… чтобы избавлять тебя» (Иер. 1, 19). И нет ничего более важного для христианина, как «душу положить за други своя». Не было, вернее, не готовилось никакого «завоевательного похода» в Булгарию, его никто тогда даже не планировал.

В тексте благословения старца Саввы, записанном Маркеллом Безбородым (а это главный и единственный письменный источник данного благословения), читаем: «Иди, благоверный князь, Господь да будет с тобою, помогая тебе, и врагов своих одолеешь, и благодатью Христовой здрав возвратишься в своё отечество». А теперь сопоставим эти слова с благословением Сергия Радонежского, данным им великому князю Дмитрию Ивановичу (будущему Донскому) перед Куликовской битвой (как это указано в Житии, написанном Епифанием Премудрым): «Господин мой, тебе следует заботиться о вручённом тебе Богом христоименитом народе. Иди против безбожных, и с Божией помощью ты победишь и вернёшься в своё отечество невредимым с великими почестями». А также подключим к этому послание от Сергия, которое передал Дмитрию скороход непосредственно перед сражением: «Господин мой, смело вступай в бой со свирепым врагом, не сомневаясь и не страшась его, помощь Божия будет во всём с тобою».

Для духовного наставника важна была личная безопасность князя Юрия. Он ценит его «благоверие», он говорит о княжеских «врагах», не уточняя — кто они, и даже не упоминая булгар! Но старец печётся о «здравии» князя, а главное — о его возвращении «в своё отечество». Преподобный Савва предохраняет Юрия, но не восхищается походом. Ни слова не произносит он о «великих почестях» от победы! То есть, по сути, — игумен не давал никакого специального благословения на большую войну или на смертоубийство. И нет в его словах никакого намёка на возможную добычу или богатство. А может быть, тогда никто вовсе и не помышлял ни о каком получении или захвате богатства? И вообще, не было ли на самом деле так — планировалось и предполагалось одно, а вышло — совсем другое?