– Случилось, – вздыхаю я: – Похоже, меня обманули. Оплатила квартиру заранее, а хозяйка не дождалась. Мы должны были встретиться с ней здесь. Девушка в зелёном плаще, так она сказала.

Мокки пододвигается ближе ко мне. Болтающаяся туфелька падает на пол.

– В зелёном плаще? – переспрашивает она заговорщическим тоном, откидывается к спинке стула, вновь принимая первоначальное расслабленное положение: – У меня есть хорошая новость. Она здесь была! Долго сидела, потом отдала что-то бармену и ушла. Ты спроси у него.

Вдох-выдох.

Чувствую, как тёплый медовый чай надежды заполняет опустевшую чашу моей души. Медленно подхожу к стойке. Так медленно, чтобы не расплескать этот напиток.

Вдох-выдох.

– Подскажите, а вам ничего не оставляла для меня девушка в зелёном плаще?

Спрашиваю, а сама боюсь услышать «нет». Ведь тогда вдруг наполнившаяся надеждой чашка не просто опустеет, она разобьется о надменно серые каменные проспекты человеческого обмана.

Вдооооооох…

Бармен пристально смотрит мне в глаза и произносит: «Вы – Марина из маленького города?»

Выдох…

«Да- да- да-да-да! Я та самая Марина, из того самого маленького города! Я тебя готова расцеловать незнакомый, прекрасный, бородатый, добрый ангел в белой рубашке и фартуке бармена», – так во мне кричит каждая жилка, каждый нерв. Вслух я могу только выдохнуть:

– Да, это я. Мы должны были встретиться. У меня есть адрес, эта девушка должна была мне отдать ключ.

– Она передала вам ключ, – утвердительно кивает головой бородач: – Очень торопилась, но оставила вам его у меня, до вечера.

Блестящий, серый. Его приятная прохлада в моей ладони. Вот он, ключ, который открывает пусть не все двери, но самую важную для меня на сегодня. Почти пританцовывая, возвращаюсь за столик к своей новой знакомой и показываю ей свой клад.

– Ключ! – мягко сложив губы, она едва слышно присвистывает: – Да ты везучая!

– Я так вам благодарна. Если бы вы мне не подсказали, я бы уже покупала билет обратно. Как могу вас отблагодарить?

– Ну, для начала всё-таки скажи, как тебя зовут?

– Морегрина, – отвечаю, не замешкавшись ни на секунду. Это имя, определённо, приносит мне удачу!

– Отличное имя, – говорит Мокки, хитро подмигивая: – Что ж, Морегрина, будем знакомы. Пошли на улицу, хочу покурить, да и, честно, здесь мне уже порядком надоело.

– Здесь работы ещё на полгода. А ты хочешь за три месяца. Командир, это ж очуметь можно! Ты хоть и правильно денег даёшь, но у нас тут, на юге, так быстро не работают. У нас любят как? Мы чешуёй не блестим, мы работаем с чувством, с толком, с расстановкой…

От воспоминаний о деде и мыслей о доме отвлекает назойливый, с характерным южным цоканьем, голос Михалыча. Смешной ушлый прораб с телосложением кузнечика и портфелем в руке – местная легенда.

– А мне до этого что? Слушай, Михалыч, четыре месяца копаемся. Уже конец мая. Самые сложные работы проделаны, так что давай не рассказывай мне! – пытаюсь приструнить работягу: – В конце лета хочу заехать. Пусть не весь дом сдадите под тапочки, но первый этаж должен быть жилым.

– Командир, ну, гнать волну не будем…Можно прикинуть, – цокает он: – Только вот доплачивать придётся.

Беспокойный и суетливый прораб бросает быстрый взгляд на свою сумку. Зачем ему портфель, одному строительному богу известно. За всё время, пока мы с ним общаемся, он ни разу его не открыл и не достал оттуда ни одного документа. Но всегда и везде ходит с ним в обнимку.

– Да у тебя от денег уже кошелёк распух, – решаю глупо пошутить и показываю на его потрёпанный портфель, который вот-вот лопнет то ли от важности, то ли от объемного содержимого.

Спрыгиваю с опалубки и натыкаюсь на немой вопрос в глазах.

– Да расслабься! – меня разбирает смех от его глупого вида: – Пошутил я насчёт твоего чемодана. Уж не знаю, что ты там такое драгоценное носишь, что из рук не выпускаешь.

По бегающим глазам вижу – прораб нервничает. Наверное, готовился к долгому спору и ожидал, что придётся объяснять причины задержки стройки, ругаться, доказывать, аргументировать. Но не в моём случае. Когда человек сам работает руками, для него понятны все сложности процесса.

Отлично знаю про непростой подъезд к участку, крутой уклон склона, коммуникации, которые докидываются издалека, да и солнце этой весной палит как сумасшедшее.

Пока прораб чешет затылок, прикидывая, сколько можно отхватить, прислушиваюсь к недалеко присевшим мужикам-строителям. Подозрительно вальяжные, они смахивают пот, курят махорку и смачно сплёвывают, разговаривая на том красноречивом языке, от которого даже у меня краснеют уши.

– Э-э-э, – прораб растерянно почесывает лоб и выносит вердикт: – Ну хотя б в четверть больше.

– Стоп, стоп, стоп! – говорю я.

Прерываю диалог и направляюсь к развалившимся работникам. Прораб-кузнечик влёт преодолевает дистанцию и пытается отвлечь меня пустыми вопросами, но я уже понимаю причину его нервного состояния. Амбре местного крепкого напитка сбивает с ног на подходе.

– Командир, ты это… Это они на кочерге уже приехали. Не собирался их ставить на объект. Я себе не враг. Ты не думай! Я собирался их обратно отправлять…

– Это что? Это у вас так принято работать? – волна праведного гнева накрывает меня с головой: – Так что ты там говорил про надбавку? Никакой надбавки. Меняешь всю бригаду. Всю. Из этих, чтобы я ни одного тут не видел больше. Находишь мне трезвых и опытных профи. Услышал – профи! Сдаёшь объект, как и договаривались, через три месяца. Если не справишься, буду менять и прораба. Чего мельтешишь? Отправляй прямо сейчас всех назад. Я жду.

Пока бригадир-недотёпа, так и не выпуская своего портфеля, суетится и распихивает по машинам нетрезвых работников, окидываю взглядом стройку и участок: серый квадрат фундамента, устремившиеся вверх основания стен, разрытую землю, заваленную горами накрытого материала.

– Ну, всё сделано! – раздаётся запыхавшийся голос Михалыча: – Всех отправил, всех, как есть, повыгонял. Сейчас метнусь, и, ей-богу, завтра уже будут работать новые, профи. Командир, ну точно будет без косяков. Ты же знаешь, мы умеем делать конфетку.

– Знаю, знаю, ладно. За столько времени первый косяк. Но следующего не потерплю. Ты меня тоже знаешь. Скоро приеду, проверю.

Хлопаю его по плечу на прощание.

Пока шагаю к машине, щурясь от обезумевшего майского солнца, вспоминаю, как в таких случаях поступал Дед. Он никогда не терпел ни буйных возлияний, ни орущих толп, ни криков, ни тем более дурных работников.

Он и сейчас словно стоит передо мной.

Я не принял его уход. Запретил себе даже думать об этом. Для меня он всегда живой. Просто уехал по делам куда-то, как часто и делал, пока крепко стоял на ногах. Дед всегда стремился быть везде и делать много.

Он, земля и розы приучили меня к тому, что нужно много работать и всему дарить искреннюю любовь.

«Ни цветок, ни дерево, ни земля, ни дом, ни человек не могут без любви».

С его генами мне передались любознательность, дисциплина и вечный поиск справедливости и красоты. Незримая наша связь не разрывается. Так явственно его ощущаю на этой земле, что и сейчас он почти осязаем, и я не сдерживаюсь:

– Помнишь, Дед, ты не разрешал брани и пьянства в своем доме? – слышу свой голос, как будто со стороны: – Вот и я в своем не потерплю. Буду как ты. Буду достойным тебя. Буду лучшим! Я строю дом и сад. По единственно верному плану – по твоему плану.

Завожу машину и медленно выезжаю с участка: каменистое бездорожье под колесами дает почувствовать рельеф живой земли, еще не тронутой строителями и бетоном. Машина покачивается на кочках и, переваливаясь с колеса на колесо, ползет к трассе. Если бы я мог, я бы запомнил каждую из этих кочек, каждое дерево, каждый глоток воздуха, каждый сантиметр земли вокруг будущего дома. Сложил бы это в свое сердце и закрыл на замок, чтобы потом, когда все станет другим, вспоминать дикую красоту первозданности этого места.