Тело сдавливают спазмы страха. В горле встает жгучий ком. У меня странный вопрос к себе: зачем я это сделала?

Сон окончательно отступает. Голоса становятся четкими, изображения яркими. Повернув голову, натыкаюсь глазами на незнакомку на соседней верхней полке: лёжа параллельным курсом, читает женщина. Она совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки – ох уж эти плацкартные вагоны! Смутившись, хочу отвернуться, но не успеваю. Женщина откладывает книгу.

Наши глаза встречаются. Надо бы сказать дежурно-вежливое «здравствуйте», но неожиданно все слова делают шаг назад. Что-то неуловимое, знакомое и доброе замечаю в её взгляде, уютной вязаной кофте с выпуклыми розочками, махровых штанах и полосатых носочках. Таких же полосатых, как те, в которых я ходила по обшарпанному полу арендованного ветхого дома.

Дом. Пусть и нелюбимый, но знакомый… Там всё понятно и предсказуемо.

Незнакомка всем телом поворачивается на бок, лицом ко мне. Носочки прячутся в складках казенной простыни. Что же я натворила? Что за нелепый и дерзкий побег устроила?

Комок жжёт горло, хочется то ли заплакать, то ли выругаться, то ли… Вернуться! Да, так и есть! Нестерпимо, страшно и до боли сильно хочется вернуться!

– Привет. А ты разговариваешь во сне, – обрывая мои мысли, с улыбкой произносит женщина.

– Правда? – удивляюсь я. Хочу сказать, что обычно за мной такого не водится, что, видимо, это всё от страха неизвестности, но вклинивается механический голос сверху. Монотонные фразы объявляют ничего мне не говорящее название станции и также равнодушно добавляют ценную для каждого во всё этом движущемся удаве информацию: «Поезд будет стоять на станции тридцать минут».

Спокойное течение разговоров разрывают разнообразные звуки и суета. Съеживаюсь, как от озноба. Мимо проплывают десятки маленьких, взрослых, седых, юных. Их всех несёт течением к выходу. Но мой страх полностью парализовал все желания. Он пригвоздил меня к синей полке.

– Я смотрю, ты как будто чего-то боишься. Давай спустимся? – незнакомка напротив снова подает голос.

Надо же, она тоже никуда не ушла. Мой страх перебарывает отчаянное желание поговорить и спросить совета. Совета у неё. Ведь больше не у кого. Тело тяжело отзывается и кажется чужим. Сбрасываю его вниз. Вагонный пол оказывается липким и холодным.

Женщина, следуя за мной, плавно соскальзывает. В ней есть нечто знакомое, безусловно.

Нырнув на глубину своей памяти, стараюсь отыскать хоть кого-то похожего на нее, но образ дразнит, расплывается и все время ускользает. Нет, скорее всего, острое желание найти родную душу в этом новом чужом мире подсказывает сходство. Это игры моего разума, который придумывает отвлекающие лжеродные образы.

– Как вас зовут? – слова вырываются сами, без моего разрешения. И как только они обретают вес, я понимаю, что уже догадываюсь.

Незнакомка усаживается на нижнюю полку и подгибает ноги под себя. Сажусь напротив.

– Надежда, – она протягивает руку и добавляет тем дружеским тоном, который располагает сразу и навсегда: – И давай сразу на «ты»!

Надежда – имя возможного прекрасного будущего. Откуда я могла знать, как ее зовут? И почему мне знакомо это необъяснимое человеческое понимание и эта рука, от прикосновения которой молочная тёплая волна разлилась по всему телу?

– Давай, – легко сжимаю ее изящную узкую ладонь: – А меня…

– Подожди! – Надежда обрывает на полуслове и загадочно улыбается, немного прищурив глаза и задумавшись всего на мгновение: – Не торопись, давай-ка я угадаю!

Сидим, как два несогретых ребёнка, сбежавших из дома на поиски приключений. Мои плечи дрожат от страха, её – от желания меня успокоить.

И вот опять эти мурашки, пробравшиеся внутрь, отчего кожа стала неровной и покрылась крошечными предательскими точками.

– Тебя зовут, зовут, – она блуждает по пустому сжатому вагонному пространству взглядом, словно пытаясь найти подсказку, и вдруг выдыхает: – Ты похожа на море, на Ассоль, которая ждет своего Грея, на ищущую, на желающую…

С любопытством её слушаю, и кожу по-прежнему покалывает изнутри.

– Тебя зовут… Морегрина! – всплеснув руками, с полной уверенностью заключает она.

– Красиво, но причудливо!

Сказочное, странное, неизвестное мне до сегодняшнего дня имя. Беру со столика стакан в медном подстаканнике. Пол под ногами перестает быть холодным.

– Я права? – спрашивает соседка и заглядывает мне в глаза, словно пытаясь найти там ответ на вопрос: получилось ли у неё удивить, или успокоить, или что-то подсказать? Спешу её отблагодарить ответом и улыбкой.

– Мне нравится! Отныне меня зовут Морегрина, и ты можешь называть меня так! – улыбнувшись, говорю я, чувствуя, как волнение и страх отступают.

– Может быть, чай?

Она предлагает мне его, словно это как раз то, что отогреет меня уже на расстоянии от дома, а может быть, согреет?

– В среднем человеку отведено тридцать тысяч дней жизни, – Надежда делает большой, жадный глоток, на секунду прикрывает глаза и продолжает: – Этим вопросом задаются многие. Ответа нет, но я его постоянно пытаюсь найти. Может, ты его дашь? Скажи, почему люди тратят это отведённое для счастья количество дней и ночей на то, чтобы быть несчастными?

Пожимаю плечами. Кого-то прошлое, может, и тянет назад. Только не меня.

У кого-то прошлое полно яркими звуками, родными голосами и счастливыми красками, но не моё.

– Представь, – продолжает свой вопрос-рассуждение Надежда, – если бы в одном из таких вагонов тебе встретился седой всемогущий шаман. Что бы ты у него попросила? – она вопросительно смотрит на меня.

Касаясь пальцем линий узора медного подстаканника, думаю, к чему такая лирика? Я всего-то сказала новой знакомой о том, что сомневаюсь в своем спонтанном решении. Что меня манит, но и страшит большой город. Моя вчерашняя жизнь не была настолько ужасной, чтобы без оглядки сбежать от нее в наивные мечты.

Но ее взгляд проникает именно туда. Именно так глубоко. Именно в тот самый тёмный угол, куда забилась сжавшаяся от страха душа. Отвечаю ей честно, не раздумывая:

– Я бы сказала, что бегу быстро, но не могу догнать. Сказала бы, что ищу многого, но не могу найти главное.

– Что ты искала в своём городе? – спрашивает она.

– Свободу!

Это слово – самая суть моей прошлой правды.

– Нашла? – Надежда загадочно улыбается.

– Мне казалось, что да, – вздыхаю и тоже делаю глоток, медленный и большой, подобно новой знакомой. Но насладиться не получается. Чай обжигает горло и терпкой крепостью связывает рот.

– Ка-з-а-а-а-лось! – говорит она, растягивая слово, и чуть подается ко мне.

– Знаешь, Морегрина, свобода – это точный выбор. Ты обрела ее тогда, когда позволила себе выбирать. Выбирать между «остаться» и «меняться». И ты предпочла лучшее. Ты сделала выбор, а значит, ты уже на пути к своей свободе. Теперь просто полюби свой выбор.

От этих слов становится немного легче, но демоны страха все равно стоят за спиной и шепчут. Я не могу разобрать их слов, но чувствую присутствие так явно, что боюсь даже оглянуться.

– Не оглядывайся, – продолжает Надежда: – Там, в прежней жизни ты была зависима и неверна себе. Ты следовала выбору других. Ты состояла из лживых убеждений и суеты. Суета – это враг. Она заставляет пребывать в мнимом мире. Именно в том мире, где всё КАЖЕТСЯ.

– Я не уверена, что сбежала.

– И правильно, что не уверена! Не из города мы сбегаем. В большие аттракционы – в города-иллюзии мы сбегаем от себя, от памяти, от теней прошлого, от собственного страха…

– Да, – смотрю на нее с удивлением и благодарностью: – Всё так! Но мой страх – хитрец. Словно я отвернулась, а он незаметно пробрался в чемодан и отправился вместе со мной в путешествие. И сейчас, вместо предвкушения, я чувствую только…

– Боль? – Надежда снова договаривает за меня: – Тогда давай спросим совета у Белого Шамана.