– Как видите, наша военная форма тоже оставляет желать лучшего. Скажите, неужели кому-нибудь в мире захочется становиться стражем в таким неудобных и пахучих – честное слово, они пахнут даже на втором этаже, и преужасно – сапогах, вместо красивого синего мундира с эполетами и высоких кожаных сапог с длинными голенищами, как в империи?

Девушка подумала, что Алексеев говорит с ней, и решила высказать свое мнение:

– Ну, мне нормально, не знаю, как вам. Они правда пахнут? Не нюхала…

– Как и я пороху, – миролюбиво прибавил Алексеев. – Идите. Ой нет, постойте, вы нам еще нужны.

Сидящие за столом переглянулись.

– Вот господин имам наверняка знает, что Аллах держит каждого за хохол, как написано в Коране, а вы, сударыня, наверняка каждого мирного человека держите за хохла. Вам, как мне помнится, довелось побывать в действующей армии? – повернулся к смущенной девушке Андреев.

Она выпятила нижнюю челюсть от застенчивости и стремления показать свою храбрость и зычно прокричала:

– Есть, господин полковник! – Потом прибавила: – С «господином» смотрится солиднее?

Имам внимательно осмотрел девушку с головы до ног, не найдя, впрочем, в ее наряде ничего неблагопристойного. Остальные два гостя – другой философ, в котором нетрудно было узнать профессора Ярошевского, и банкир, похожий своим профилем на голодную ворону, переглянулись между собой и, не веря тому, что вынуждены сидеть и слушать этот странный диалог, усмехнулись.

– Я, как человек, которого здесь намереваются лишить власти, – сказал банкир, – только за то, чтобы военные не обзаводились постоянными семьями и не передавали свою власть по наследству. Иначе в руках силовиков окажемся все мы… И потом, что делать тем из офицеров, которые будут следить за штабным хозяйством?

– Тоже быть фактически без семьи, – отрезал Алексеев. – К сожалению, я не позвал сюда ни одного представителя христианского черного духовенства, а то они бы подтвердили пользу моего установления для светских властителей душ и тел. Скажите, – опять обернулся он к девушке, – как вы считаете, вы могли бы участвовать в празднике плодородия каждый год, выбирая себе каждый раз нового мужа, с нашей, естественно, помощью, и при этом быть матерью, не зная, какой из детей при этом ваш?

Девушка от скромности не смогла вымолвить ни слова. Тогда Ярошевский подошел к ней и тихо произнес:

– Мадемуазель, вы за Лебенсборн или против?

– Я, вообще-то, за. Нам действительно не стоит поощрять кумовство и родственные отношения. Говорят же, что не быть кому-либо генералом из детей, скажем, полковника, – она вскинула глаза на Алексеева, который сам постарался в смущении отвести их, – пока у генерала есть свой сын. Я никогда не думала, что моя карьера будет зависеть только от меня, но я пошла в училище, руководствуясь только идеей порядка. Меня привлекал тот самый момент, – она никак не могла подобрать слова, – что я всю мою агрессию, все мои знания вообще смогу как-то использовать для службы всем людям, понимаете? Когда я была чуть поменьше, – тут имам сатирически усмехнулся, – я читала про одного человека… трансгендера, который как-то решил броситься под самосвал из-за того, что никто не хотел признавать его женщиной. И вот мне запомнилась одна фраза, которую он записал тогда у себя в блоге. “Fix the society, please”. Я не могу перевести дословно, но зато примерно понимаю смысл, что это не они все – транс… гендеры, геи, лесбиянки, феминистки, – держат общество, а мы. Мы направляем движение рук каждого. Так нормально? – напоследок спросила она, от напряжения тонко провизжав, как полусъеденный мышонок.

Юрист улыбнулся и потер руки, то же самое сделал и банкир, обнажив тем самым некую общность происхождения, которая не ускользнула от лица Алексеева.

– Вы правы, дорогая сударыня, но я повторяю свой вопрос: вы хотели бы каждый раз выбирать себе нового мужа? И при этом руководствоваться замечаниями наших ведущих генетиков?

– Да, – спокойно произнесла она. – Чесслово, я никогда особо сильно не заботилась о личной жизни, мне некогда. У меня постоянно тренировки, потом я читаю, занимаюсь иностранными языками.

– Эта милая девушка – отличница физподготовки, – произнес Алексеев, взглянув на собеседников, – вам всем, как людям с отчасти философским складом ума (иначе бы я вас сюда не позвал) – тут он ненамеренно глуповато гоготнул и уставился на окружающих, делая из себя Сталина рядом с членами Политбюро в середине какого-нибудь застолья в 37 году, – вам, как людям читающим и думающим, должно быть ясно, сколь нужны нам похожие на нее люди, может, менее нас размышляющие, но умеющие править, отдавать приказы и фикс зе сосаети. Так?

Слегка обиженная девушка кивнула:

– Именно так. Если вы найдете мне парня, я реально буду рада, а что касается детей, то… я над этим еще не задумывалась!

Все сидящие засмеялись, и только Ярошевский пожал плечами и тихо произнес: «Да, но кто найдет девушку для моего сына». Как странно было ему потом сознавать, что он видел ее прямо на том самом заседании, стоящую в военной форме с выкаченными вперед челюстями и лихо откинутой головой в зеленом берете на темных волосах. Оказалось, что генетически Яр и молодая ветеранка так называемых Соседских войн отлично подходят друг другу.

После совещания она заскочила в соседний кабинет, где ее сменил сослуживец, который уже давно имел на нее глаз, только вот она его не особо хотела. Он подмигнул ей и расставил объятия для поцелуев.

– А тебе свезло! Сам Алексеев! Ты хоть веришь своему счастью? Кстати, я могу гет май сатисфакшен или нет? Иди сюда.

– Отстань, – отвернулась та, – меня приглашали пульт наладить. Обсуждали какую-то странную фигню, ничего нового, можешь зайти потом сам, сейчас там другое совещание, что-то по экономике вроде.

– Хех, а ты крута, подошла первая, – он потрепал ее по плечу. – Давай потом кофе выпьем, мне еще на дежурстве долго оставаться, я вообще весь замерз, понимаешь хоть?

– Да, но мне надо поехать кой-куда, я вернусь через неделю, сам понимаешь… – Она повела плечами.

– Не верю. Ты с кем-то встречаешься?

– Не так чтобы. А вообще не твое дело. Тебя как мама учила? Ну, скажи, – пробормотала она, подходя к рабочему компьютеру, злобно шмякнув мышкой об стол.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, – гаркнул военный тип и шваркнул сапожищами.

– Прааально, только не «товарищ», а «господин». Нас переименовывают, – сказала она, наконец-то нащупав мышкой скользкую поверхность коврика.

«Ну как», – написала она. «Что как?» – ответил на том конце заспанный Яр. «Куда распределили?» «Не поверишь – в стражи». «Это значит, что мы сможем увидеться». «Ты тоже страж? Но как? Поздравляю». «Хорош гнать, я вообще старший лейтенант. Ну бай-бай сейчас, мне еще собираться… Или ты ко мне?» Дальше она не смогла писать, потому что неожиданно ощутила какую-то скованность во всех своих движениях. Им предстояло увидеться и решить, хотят ли они прямо сейчас отпраздновать день плодородия или выбрать себе кого-то другого. Или, возможно, им обоим придется подчиниться чей-то чужой воле и расстаться навек. Странно, что она никогда не думала о Яре в таком качестве, и не менее тяжко было осознавать, что за всем фасадом его слов крылся кабинет тайной похоти, крепко запертый в сейфе с двойным замком аниме и видеоигр.

Через некоторое время она узнала, что ее ребенок с Яром станет одним из первых деяний нового режима и поставила росчерк: «Согласна», посмотрев на низенького светловолосого мужчину с вечно наморщенным лбом, который ведал хозяйственными делами военных частей. Потом она подошла к нему, взяла его дрожащей рукой за подбородок и притянула к себе. Свершилось благое, с небес на землю упала душа Дмитрия.

– Что там, я не вижу?

– Дмитрий Ярошевский родился! Наша душа! Возлюбленный Попо!