Посему она и не подошла Киту. Когда Кит, живший в азиатских дебрях, спросил ее фото, она попыталась отшутиться и сказала, что она достаточно китаёза для того, чтобы не щурить глаза перед его величием. Кит обрадовался тому, что она умеет разговаривать как азиатка из дорам и из приличных благородных семей, выспренно и уважительно. На самом деле, в ее словах нифига такого не было – просто Кит ей ни разу не зашел. Потом она все-таки выслала свою фотку… Если уж она и была восточной женщиной, то было это, прямо сказать незаметно. Темные, небрежно лежащие волосы светло-каштанового оттенка, которые в принципе было сложно правильно причесать, так, чтобы они не сбивались в отдельные пряди, большие черные глаза, похожие на полумесяц остриями вверх, немного большой нос и тонкие губы с довольно широкой челюстью – красива она или нет? Видна ли в ней кровь финна или хана? Она сама не могла бы сказать.

Но именно эта фотка зародила в душе Яра, которому ее как-то показал Кит, семена сомнения в том, что ему не нужны живые девушки. Однажды, повинуясь инстинкту, он вместо аниме пошел играть в «Ведьмака», где полчаса любовался на похожую на нее женщину через компьютерный экран. Потом она стала попадаться ему везде. Так он и стал смотреть кино, иногда забираясь душой до довольно старых образцов времен детства его бабушки. Когда Яр видел на улице или вконтакте случайно похожий размер глаз или объемную челюсть, он автоматически тянулся рукой к телефону либо для моментального воровского, сделанного из под полы фото, либо ради кнопки сохранить.

Потом он постепенно набирался смелости, чтобы задавать ей личные вопросы. «Чем занимаешься? Где учишься?» – все это было так банально и неинтересно, поэтому он проходил сразу мимо этого и интересовался следующим: «Если бы ты изучала иностранный язык, каким бы он был?» «Венгерский, по-моему, он нереально красив, сложен, и я люблю шипящие звуки». «Какую бы внешность ты хотела иметь?» «Что за вопрос? Хочу быть нордической блондинкой… Нет, я хочу быть азиаткой. При чем тут вообще внешность, когда главное – тембр голоса? Вот я недавно видела одного парня, который огромный качок и говорит, как маленькая писклявая птица, представляешь?» Он молчал и старался представить не только качка, но и дальнейшее развитие беседы. Как-то он купил даже карто таро с нарисованными на обложках голыми женщинами и постарался разложить из них ответ на вопрос, нравится ли он ей. Никогда даже перспектива устроиться на работу и получить, наконец, деньги для похода в ближайшую пиццерию его не волновала так, как возможность встречаться с этой девушкой.

Однажды она, видимо, устав от обычной беседы, спросила я, почему он так и не поинтересовался ее политическими взглядами. «А надо было?» «Нет, но все же, мы познакомились с тобой в тусовочке. Почему бы не спросить друг друга, хотим ли мы иерархию, как мы относимся к рынку эт сетера». Ее палец немного помедлил над клавишей, и дальше она продолжила. «Ты многого обо мне не знаешь». «Это что-то личное? Весь в нетерпении». «Нет», – написала она и помедлила, слегка касаясь указательным пальцем клавиши от страха. «Я… либералка», наконец неохотно написала она и вздохнула. Если он сейчас отвернется от нее, что ж, так тому и быть. Она взяла с пола бутылку с минеральной водой и сделала один нервный глоток, потом, подумав, выпила воду еще. Он все не отвечал. Она могла бы его понять, если бы так сильно не привязалась писать к нему каждый день, посвящая почти во все свои проблемы. Так, он первый узнал о том, что к ней однажды подвалил товарищ майор и долго спрашивал о том, знакома ли она с Китом и не может ли стать лидеру движения чуть ближе, чем его холодильник. Предложение она отвергла с возмущением, потому как Кит был давно и успешно женат аж на нескольких азиатках и успел произвести на свет несколько детей. Быть третьей или четвертой в гареме далекой мусульманской страны даже у худого высокого парня ее не слишком-то прельщало.

Тут зазвонил телефон в проге, из-за чего она спешно поставила трясущимися руками банку на пол и почти сошла с ума, нажимая на клавишу «ответить». В динамиках раздался голос ее собеседника, увеличенный до размера громкости Ниагарского водопада. «Ты за феминизм?» – грозно прокричала трубка. «Нет», – обрадованно вздохнула она. «Ты считаешь, что межрасовые браки благо?» «Нет же, они размывают расовые черты и не создают ничего нового, даже в интеллектуальном плане. Но я искренне уверена, что африканцы вполне в состоянии создавать высокую культуру, я джаз слушаю…» «Слава Богу», произнесло эхо на том проводе. «Ты за либертарианство?» «И это тоже нет, я могла бы скорее назвать себя социалисткой, потому что я…» «Когда мы увидимся?», произнес голос. Она лихорадочно пошарила по столу в поисках бумаги, и, не найдя ничего, кроме испорченного тюбика помады, записала на гладкой черной поверхности домашний адрес Яра. Само собой, после неожиданного введения во власть философа Алексеева ей предстояло увидеться с ним уже на других, более явных и почти неприличных, условиях.

– Вы действительно считаете, Николай – можно вас так называть? – Алексеев смущенно мотнул головой, непривычный к обстановке роскошного кабинета, в которой происходила встреча с новыми министрами, – что такой способ размножения населения будет самым удобным для нас и наиболее приличным для него? Это как-то поможет устранить тот разврат и бездны греха, в которые мы упали за последние десять лет? – допытывался меж тем оставленный с прошлого президентства рыжий депутат, недовольно потрясая козлиной бородкой над планом, вчера начисто переписанным рукой самого Лидера.

Алексеев вздохнул и развел руками – у него не было желания спорить с религиозными фанатиками, и потом, разве мысль античности не породила саму ту церковную философию, за которую ратовал рыжий? Пусть скажет спасибо, что ни одна церковь в мире от него не отказалась, уж слишком часто он их менял, не забывая облить грязью предыдущую. То, что он делал в философском кабинете министров, и вовсе не поддавалось объяснению. Говорят, что он защитил какую-то диссертацию давным-давно во времена Первого отката от марксизма, но это было, кажется, двадцать лет тому назад, и на сугубую любовь к мудрости не тянуло. Скорее, на отвращение от глупости веры в царство рабочих.

– Нет, не считаю, но мне кажется, что стоит попробовать? Как вот вы думаете? – обернулся он к одному престарелому юристу, чей огромный живот колыхался над столом, как Юпитер, стянутый ремнем, словно орбитами спутников. Его пряжка с волком была то ли Фобосом, то ли Деймосом.

– Я думаю, что нам надо просто взять и узаконить многоженство, как то было издавна принято в регионах, вместо этого вот, как бы его назвать, харама, – промолвил юрист.

Алексеев вздохнул.

– Вы серьезно? Мы фактически предлагаем то же самое, только для всех разом в одно и то же время. Многоженство бы лишило множества женщин возможности иметь столько детей, сколько они хотят, и любви бы их лишило, – промолвил он.

– Вы были бы рады иметь нескольких жен, Николай-эфенди? – промолвил восточного вида мудрец, сидящий в чалме и халате по правую руку от юриста.

– Я – нет, у меня уже закончился тот возраст, по какому закон дозволяет мужчинам размножаться, мне же больше пятидесяти лет…

– Но мы еще не приняли этот закон.

Алексеев постучал электронной указкой, неожиданно появившейся у него в руках, по столу. Экран позади него заморгал и выключился.

– Ну, так всегда с этими устройствами. Пожалуйста, – обернулся он вокруг, – кто-нибудь, включите ЭТО.

Кем-нибудь оказалась молодая короткостриженная девушка в военной форме, через рукавами которой выпирали широкие, похожие на подушечные валики, бицепсы. Она быстро подошла, потрясла пульт, потом нашарила в кармане отвертку, подкрутила небольшое колесико в устройстве и отбежала подальше.

– Там бомба? – удивился Алексеев.

– Никак нет, товарищ полковник, – отрапортовала она, щелкнув кирзовыми сапогами.

– Я не являюсь пока полковником, – отрезал Лидер и посмотрел внимательно на девушку: