Дед Дмитрия работал профессором латыни в местной шараге, отец – мелким менеджером по продажам, а мать, так и быть, военным или же военной. Бабушка уже была на пенсии, но говорят, что когда-то она умела неплохо танцевать и еще некоторое время после выхода в бессрочное свободное плавание до могилы выходила на сцену в качестве бабушки Спящей Красавицы, если конечно, в современных балетных постановках такое допускалось. Но Ярошевские упорно продолжали держаться за свое происхождение и говорить о том, что они интеллигенция (про слово «дворянство» им было сложно заикнуться перед соседями, которые были наследственными пролетариями и тоже этим очень гордились). Однако слово «пролетариат», каким бы оно ни было в прошлом красивым и гордым, происходило, как мог легко сказать дед Ярошевский, от латинского proles – “потомство», потому что соседские бедные Ивановы, Петровы и Мухаметгалиевы, в отличие от более удачливых своих однофамильцев, вообще ничем, кроме детских воплей в каждой квартире, не выделялись. Несмотря на то, что детей отныне в стране в каждом семействе насчитывалось ровно по одному или по двое, Ярошевскому-младшему, который менеджер, было крайне сложно наладить личную жизнь.

– Сын, – говорила ему мать-балерина, – пойдем, проводишь меня на встречу выпускников Ленинградского балетного училища.

– Нет, – отвечал сын-менеджер. – Что мне там делать? Я ненавижу балет.

Мать поджимала губы и в таких случаях злобно смотрела поверх глаз сына на начавший покрываться продольными морщинами его лоб.

– Ты проводишь меня, – повторяла она, поводя своей царственной рукой сверху вниз в выражении царственного разочарования, – или я лишу тебя права брать деньги из моей пенсии.

Сын недоверчиво смотрел на мать и пожимал плечами: мол, куда ты еще денешься.

Мать выдерживала его взгляд и строго отвечала:

– Я всегда могу купить биографию Бродского вместо помощи безработному ребенку, который не хочет даже подарить мне счастье видеть внука.

– Мама! – кричал сын, вставал, громко шлепая босыми ногами по скрипучему старому полу и убегал к себе в комнату. Там он пытался отдышаться, долго шарил по заваленному кипами бумаг с вакансиями о поиске работы комоду, пока наконец не находил корвалол. Отсчитав нужное количество капель, он брал с пола бутылку негазированной воды «Живительная Влага» и пытался дрожащими от нервов руками попасть небольшой струей воды из огромной стеклянной канистры в крохотный пластмассовый стаканчик с каплями. Потом, все еще дрожа, выпивал полную порцию капель и, слегка себя успокаивая тем, что лекарство должно через полчаса подействовать, усаживался за компьютер. Его старенькая пекарня была вся в пятнах чернил, кофе и чего-то странного, сверкала отсутствием клавиш, но все это его не смущало. Когда-то он скачал сюда пару игрушек, подписался на «Дейли мейл» из последней заработанной на сверхурочке суммы, пока его не уволили, и теперь посвящал свое время стримам, и, соответственно, геймингу, а теперь, когда на пятки ему стали наступать молодые охальницы из Твича, плавно переключался на ведение политического блога. Для того, чтобы никто особо не понял, кто таков новый политобозреватель, он решил полностью отделить свою стримящую личность от персоны пишущей. Ради этого он научился рисовать в Пейнте, загрузил изображение из чьего-то Девианта и немного подправил его красоты ради. Однажды, когда он был вынужден целыми днями сидеть в инете из-за поиска работы, пилящих взглядов матери и вздыхания отца, он проснулся знаменитым, обнаружив способность буквально каждые двадцать минут выдавая по посту с пруфами, ссылками, сносками и мемами с Реддита.

Люди обожали нового политического админа, тем более, что принимали его вполне искренне и безоговорочно за молодую милую девушку, которой он притворялся тем успешнее, чем больше народа хотело видеть в соцсетях приятную ламповую тянку с аниме-аватаркой и умением рассуждать о сложных материях. И вот как-то так и вышло, что Ярошевский-младшей познакомился с материей другого сорта, а именно настоящей живой женщиной. Произошло все это несколько анекдотическим образом и в условиях сильно отличающихся от знакомства его собственных родителей. Говорят, что маман-балерина как-то на какой-то из вечеринок, убегая от слишком надоедливого поклонника из разбогатевших Мухаметгалиевых по коридору шибко модного культурного центра для новой элиты, вбежала в аудиторию, где папа-профессор читал лекцию потомков денежных Ивановых о том, как стать Цезарями и поступить в Гарвард, да там и осталась. Сынку же ничего не оставалось, как смириться с выбором родителей, не желавших примириться с рыночком и стать коммерсантами, и самому пойти работать на дядю сразу же после окончания университета, а потом получить нервный срыв во время дедлайна, получить липовую справку по болезни и отправиться на покой, изучать блогинг.

Тогда-то он и нашел свою нишу, незанятую никем другим, свою славу, доставшуюся ему в ходе долгих и унылых срачей, первую по счету девушку и жену, а также то, о чем мечтали Ярошевские-старшие, но так и не осуществили: положение.

Это было время, когда в стране, по мнению одного широкоизвестного давно уже как помершего греческого мыслителя, который писал почти художественные книжки про другого философа, своего дружбана и учителя, что долгое время терся среди местной оливожрущей элиты, взимал с них плату за поболтать, а потом как-то попався и был судим, наступила тирания, плавно вытеснившая собой демократию, в которой жили и возрастали разумом родители Ярошевского. Местами, правда, этот общественный строй, как выяснил сам будущий отец Дмитрия у нужных товарищей, читавших книги о доблестных суперменах-бизнесменах, строивших миллиардные капиталы на необходимых народу вещах и потому желавших избавиться от нудной опеки государства в виде, понимаешь ли, каких-то там налогов, был тимократическим, то есть основанным на честолюбии.

В ту пору интернет раздирался войнами, в которых Ярошевский участвовал и как наблюдатель общеполитических скандалов, интриг и расследований, и как человек, имеющий тонну свободного времени и знания англояза путем обучения в спецшколе, и как носитель фамилии, начинающейся на «Ярош-». С течением времени, побывав сторонником различных по стилю, направленности и озлобленности вовне политических учений, наш герой остановился на самом синкретическом варианте из всех возможных. Девушек он не любил и сторонился, зато не мог пропустить очередной выпуск клипа любимой группы степных монгольских красавиц с очами, похожими на разрез ятагана, синхронными движениями лениво-грациозных тел и сладкими, как газировка, мотивами. В комнате у него по-прежнему царил бардак, но на стене уже висел флаг Сингапура, возле которого тихо сжалась подушка с синевласой красоткой с большими, как шина внедорожника, любопытными глазами.

В кошельке у Яра, как он сам привык себя называть, стремительно таяли деньги, пенсия матери его не спасала, отец с озлобленным видом ходил по дому и хлопал дверями, наблюдая свое стремительное угасание в зеркале. Иногда Яр не мог сказать при встрече, чем он занят, или сказать об этом по интернету без боязни осуждения, пока как-то, под тоскливым светом экрана, не обнаружил родственную, такую же тоскующую и азиатолюбивую душу на страницах открытого телеграма. Это был известный блогер, стример и в прошлом преподаватель, перебравшийся из сумрачной славянской страны в пластиковую азиатскую, не растеряв, а приумножив свою аудиторию, сделавшись вместо грозы и повелителя неучей важным и роскошноусым изобличителем леваков. Так Яр понял, что попал по верному адресу.