К опричнине были отнесены следующие земли Московского государства. На западе, в литовском пограничье, — Козельский, Вяземский, Малоярославецкий, Лихвинский, Белёвский, Медынский уезды, часть Перемышльского уезда. В центральных областях государства — Можайский и Суздальский уезды; Аргуновская волость Переяславль-Залесского уезда, что вокруг Александровской слободы; из волостей под Москвой — Олешня, Гжель и Хотунь на Лопасне (на границе с Коломенским и Дмитровским уездами), Гусевская; село Муромское во Владимирском уезде; Домодедовская волость на реке Пахре; окрестности озёр Селигер (Вселуки) и Ладожского (Ладожский порог на Волхове). Наиболее богатой частью опричных владений стали приносившие большие налоговые поступления земли Русского Севера, населённые черносошными или дворцовыми крестьянами. Это были поморские города области — Устюг, Вологодский уезд, Двинской край, Вага, Галич, Каргополь, Пинега с Мезенью, Плёсская волость, Буйгород, дворцовый Юрьевецкий уезд на Волге. Все они составили финансовую базу для опричнин. Особенно ценной в этом смысле была соляная торговля Севера (Соль Вычегодская), Заволжья (Солигалич), Заонежья (Каргополь), Северо-Запада (Старая Русса), Поволжья (Балахна). Именно она в основном приносила доход в опричную казну. В 1567 году в опричнину вошёл Костромской уезд. В 1569 году в опричнину была включена часть Белозерского уезда, а также Ростов и Ярославль и часть Новгородской земли[164].
Опричнина разделила и Москву. К ней отнесли территорию от Никитских ворот до Москвы-реки, включая Арбат, Сивцев Вражек, Знаменку, Воздвиженку, Чертолье (нынешний район Пречистенки). На Воздвиженке напротив Троицкой башни Кремля (сегодня на этом месте Российская государственная библиотека) царь выстроил Опричный дворец, прослуживший ему четыре года, вплоть до нашествия крымского хана на Москву, когда Девлет-Гирей спалил весь город. Опричный дворец полностью соответствовал библейскому описанию Града Божьего в библейской книге Иезекииля. Немец Генрих Штаден, служивший в опричном войске, писал, что «цоколь был выложен белым камнем, над ним — кирпичная кладка, трое ворот, окованных железными полосами и крытых оловом, запирались на два толстых бревна каждые, над крышами деревянных хором возвышались двуглавые орлы»[165].
Данное описание соответствует описанию Града Божьего, данному Иезекиилем. Так, в видении Града Божьего находим рассказ об измерении храма Божьего, находящегося внутри Града. Храм измерен с четырёх сторон: «И ста созади врат, зрящих на восток, и размери пять сот тростию мерною. И обратися на север и размери на лице севера лактей пять сот тростию мерною. И обратися к морю и размери на лице моря пять сот лактей тростию мерною. И обратися на юг и размери противу югу пять сот тростию мерною. Четыре страны тоюжде тростию: и расположи его, и ограду окрест ему, пять сот лактей (долготу) на восток, и пять сот лактей широту, еже разлучатй между святыми и между предстепием сущим в чиноположении храма» (то есть «чтобы отделить святое место от несвятого»)[166].
Интересно также описанное Иезекиилем соотношение Града Божьего и удела князя: «И старейшине от того: и от сего в начатки святых, во одержание града по лицу начатков святынь и по лицу одержания града, яже к морю, и от сущих к морю, яже на восток: долгота же яко едина часть от предел иже к морю, и долгота ко пределом, иже на восток земли»[167].
Князю даётся «доля» у священного места как с западной стороны к западу, так и с восточной к востоку. В Москве опричные места находятся в противолежащих частях города. Один район включал Чертолье, Арбат, около половины Никитской улицы. Этот государев удел располагался на западной стороне от Опричного дворца (строившегося по образцу Града Божьего). Слободы же вокруг Воронцова поля — под Сосенками, Воронцовская, Ильинская, Лыщиковская — расположены на восточной стороне от Опричного дворца. Таким образом, книга Иезекииля как бы обеспечивает модель для воплощения в опричном градостроительстве. Опричные территории в Москве расположены сознательно, со строго определённым символическим значением.
В Апокалипсисе Бог даёт апостолу Иоанну Богослову трость для измерения Храма в будущем Граде: «И дана ми бысть трость, подобна жезлу, глаголя: встань, и измери церковь Божию, и алтарь, и кланяющыяся в ней»[168]. В опричном монастыре и в Опричном дворце было не только 500 братьев, но и 500 посохов — тростей. Едва ли такая деталь случайна, хотя обнаруженная связь, по всей видимости, сугубо символическая[169].
К сожалению, до нас дошло крайне мало сведений современников, касающихся опричнины. Так, известно «Сказание» Альберта Шлихтинга, «Записки» итальянца Арнольфа Генриха Штадена, «Послания» Иоганна Таубе и Элерта Крузе. Наибольший интерес для исследования представляют воспоминания Альберта Шлихтинга. Альберт Шлихтинг, попал в плен к русским при взятии литовской крепости Озерище в 1564 году, затем работал в качестве переводчика у личного врача Ивана Грозного итальянца Арнольфа Генриха Штадена. В 1570 году Шлихтинг бежал в Польшу, где и написал «Сказание», повествующее об Иване Грозном и его опричнине.
Так, Шлихтинг писал: «Всё, что ему приходило в голову, одного убить, другого сжечь, приказывает он в церкви; и те, кого он приказывает казнить, должны прибыть (в Александрову слободу. — Н.Ш.) как можно скорее, и он даёт письменное приказание, в котором указывается, каким образом они должны быть растерзаны и казнены»[170].
Из воспоминаний современников тех событий также узнаем, что многие казни совершались при помощи воды (часто замученные сбрасывались в воду с моста) — реки, озёра, котла с кипящей водой. Как известно, вода знаменует собой неверие[171]. Например, это подчёркивал Филофей: «Воду же глаголют неверие»[172].
Н.С. Тихонравов отмечал: «По мифическим русским воззрениям, выразившимся в многочисленных и разнообразных произведениях народной поэзии, ад находится в пропастях, на дне реки. Грешникам уготовлены “пропасти неисповедимыя”, которые после Страшного Суда будут задёрнуты землёй, травой и муравой»[173].
Интересно, что ещё в иудаистской традиции сад Эдема располагается «справа», а геенна «слева» от Господа; у Платона души праведных после смерти идут «направо и вверх на небо», а грешников — «налево и вниз». Ад и Страшный Суд постоянно сопровождаются огнём. Он выступает в ипостасях огненных реки и озёра, изображается в кипящем котле. В то же время ад — царство не только огня, но и вечного холода. Эти образы переплетаются до тождества. «Лютый мраз» мог изображаться в виде красного, как будто огненного, озера — частый образ в средневековых миниатюрах, изображающих ад, загробные муки, Страшный Суд. По русским апокрифам, к числу адских мук относилась пытка огнём и «мразом»[174].
Опричные казни становились как бы чистилищем, мытарством для согрешивших, в преддверии Страшного Суда. Царь своей неограниченной властью, как исполнитель Божьей воли, карая грех во имя «благочестия», спасал тем самым и свою собственную душу, и души своих врагов — грешников, которым предоставил возможность пострадать ещё на земле. Очевидно, что посредством опричнины царь пытался воссоздать картину Страшного Суда и сам, приравняв себя к Богу, казнил и миловал своим судом. Возможно, смоделировав Конец Света, он пытался искупить грехи народа русского и тем самым отодвинуть Конец Света, в неминуемое наступление которого, приблизительно в 1492 году, как уже говорилось, долгое время верили во всём почти православном мире[175].
