Понятая так, Богоматерь являет собою символ идеальной Церкви, идею церковности. О связи между ветхозаветной мифологемой Премудрости и представлением о «единомысленной» человеческой общности уже было сказано выше; естественно, что и христианство связало образ Софии с идеалом церковной «соборности». Если имя Софии есть как бы вещественный знак для «пропорции» между божеским и человеческим, то Церковь сама была для своих адептов осуществлением такой «пропорции». София — Мария — Церковь — это триединство говорило византийцу об одном и том же — о вознесении до божества твари и плоти, о космическом освящении[95].
Выражая идею иерархической лестницы между «горним и дольним», идею освящающей силы Бога, концентрическими кругами распространяющейся на мироздание, символ Софии сам как бы имеет структуру концентрических кругов. За Марией — средоточием «обновлённого творения», за меньшим концентрическим кругом — Церковью следует больший круг: всё христианское человечество, устроенное как священная благочестивая держава. Это особенно важно для ранневизантийской идеологии эпохи императора Юстиниана, ведшего борьбу за объединение всей христианской «ойкумены» в просторном «доме» вселенской империи.
Из этого ясно, почему освящённый 12 декабря 537 года величайший из храмов Византии, призванный дать вещественное воплощение сокровенной идее Константинова града, был посвящён имени Софии, отсюда ясно, почему Ярослав также посвятил свой храм, воздвигнутый в Киеве, Софии. В ней Премудрость христианской веры, возвещаемая в литургическом чтении Евангелия, которая есть та самая мировая Премудрость Божия, что правит звёздами, городами и народами, должна наставить первых людей Земли Русской искусству правления.
Важно ещё раз подчеркнуть, что воздвижение храма Премудрости на Руси в Киеве приравнивало русскую священную державу к греческой священной державе; недаром тот же Нестор сопоставляет Владимира с Константином Великим. А значит, и столица Владимира равна в славе своей столице Константина, и главный храм этой столицы имеет право носить то же самое многозначительное имя, что и освящённый за полтысячелетия до того главный храм Константинополя, — имя Премудрости — Софии. И в своём смысловом аспекте город соотнесён с просторным храмом, а храм — средоточие города, и оба — суть образы одного и того же идеала: Небесного Иерусалима. Софийский собор есть такая часть Киева, которая по смыслу своему равна целому городу.
Перед нами возникает как бы множество концентрических сфер бытия: Богородица как средоточие храма, храм как средоточие города, город как средоточие «округныихъ странъ... от востока до запада». Ярослав Мудрый приравнивается к Соломону, с именем которого связаны ветхозаветные похвалы Премудрости. Киевская София, как в своё время константинопольская Святая София, сопоставлена с Соломоновым Иерусалимским храмом; более того, она многозначительно именуется «домом». И образ для всего этого упорядоченного и освящённого мира города и державы — Богородица в Благовещении, несущая внутри себя воплощаемый мировой смысл: Логоса[96].
Всякий христианский город, сколь бы он ни был скромен, есть «икона» Рая, Небесного Иерусалима, устроенной Богом вселенной-ойкумены и всего мироздания. И если такой же иконой является вселенская Церковь как общность всех верующих, то это означает, что символы «града» и «церкви», однородные по своему смысловому наполнению, имеют тенденцию переливаться друг в друга, что мы и наблюдаем в символике Оранты и надписи над ней. В свете истории софийной эмблематики становится понятным, что значат «Богородица», «город», «стена» и каким образом эти символы могут быть приравнены друг к другу.
Богородица есть «град», ибо её целомудрие символически связано с целостностью, неприступностью и упорядоченностью города. В византийском песнопении, дошедшем под именем Романа Сладкопевца, но, возможно, ещё более древнем, Богородица именуется «двенадцативратным градом» Апокалипсиса, и перед нами вскрывается глубокая внутренняя необходимость той аналогии (Псевдо-Ареопагитова), которую Иларион в цитированном выше отрывке проводит между Богородицей и городом Киевом: «Да еже целование Архангел даст Девици, будет и граду сему. К оной бо: радуйся, обрадованне, Господь с тобою! К граду же: радуйся, благоверный граде, Господь с тобою!»[97] В этом мире представлений духовность оборачивается материальной силой, а материальная сила позволяет сбыться духовному смыслу. И для этого сопряжения, в котором «горнее нисходит к дольнему», а «дольнее восходит до горного», у русских адептов греко-христианского любомудрия было одно слово — София-Премудрость[98].
Среди творений Отцов Церкви, получивших широкое распространение на Руси, необходимо назвать «Златоструй» («Златоуст») и «Маргарит». «Златоуст» (собрание проповедей Иоанна, константинопольского патриарха, прозванного Златоустом), появился на Руси в болгарском переводе под названием «Златоструй». «Златоструй» представлял собой сборник поучительных слов и бесед, расположенных по неделям, от недели Мытаря и Фарисея до недели всех святых включительно, преимущественно авторства Иоанна Златоуста. «Златоуст» был очень популярен и часто цитировался, иногда его читали в церквях вместо проповедей.
Творения Иоанна Златоуста широко использовались и в самой греческой литературе в различных сборниках, извлечениях, катенах[99]. Пролог к «Златоусту» посвящён прославлению болгарского царя Симеона, испытавшего все книги божественного писания и уразумевшего их мудрость.
Стоит отметить, что по приказу Симеона в 892—927 годах был составлен сборник слов Златоуста, который затем попал и на Русь под названием «Златоструй». «Златоструй» объединял 136 слов, выбранных из разных бесед Златоуста. К той же древнейшей поре болгарской письменности относится составление другого сборника слов Иоанна Златоуста, так называемого «Учительного Евангелия», также перешедшего на Русь.
Особо стоит поговорить об агиографической литературе, также очень полюбившейся на Руси. К обширному отделу житий святых примыкают Прологи и Патерики. Прологи, по сути своей, — сборники в извлечениях житий святых, известные под названием «Синаксари». Одним из существенных отличий славяно-русского Пролога от византийского «Синаксаря» является наличие в Прологе назидательного элемента, состоявшего из отдельных учительных слов и поучений. Очень рано на Руси стали известны Синайский и Азбучный патерики (сборники изречений Святых отцов Церкви), их влияние обнаруживается на отдельных памятниках русской письменности XI—XIII веков. Благодаря греческим патерикам возникли и оригинальные патерики, самые первые из них — это Киево-Печерский и Соловецкий.
Наибольшей популярностью в Древней Руси пользовалась литература, которая позволяла читателю познакомиться с книгами Священного Писания в извлечениях. Такими собраниями извлечений из библейских книг и церковных чтений стали Паремейники.
Пространные извлечения из Священного Писания с комментариями были также помещённых и в Палеях. На Руси имели хождения как исторические Палеи — переводные, так и оригинальные — толковые. Историческая Палея дошла до нас более чем в полутора десятках списках, что свидетельствует о её широком распространении на Руси. При этом Толковая Палея — уникальный памятник древнерусской словесности, созданный в начале XI века и являющийся своеобразной энциклопедией по всем областям знаний, — известна современникам всего лишь по двум спискам. Палеи читались вместо библейских книг Ветхого Завета. Это были весьма своеобразные библейско-апокрифические сборники с множеством экзегетических, полемических, исторических и естествоведческих по своему содержанию вставок.
Любимым и широко распространённым жанром на Руси был жанр апокрифа. Апокрифами назывались произведения богословского содержания, но не признанные Церковью. Первоначальное значение апокрифа, по мнению Н. Протопопова, сводилось к понятию сокровенной книги, доступной только жрецам[100]. Апокрифы во многом объясняли неясные и разночтимые места в Священном Писании. Основным источником для апокрифов служили древнеиудейские и христианские предания. Когда апокрифы стали использоваться еретиками в своих целях, эти уникальные сочинения были возведены в ранг отречённой литературы. Русь унаследовала от Болгарии перечни (индексы) книг «истинных» и «ложных» (апокрифов), однако чтение апокрифов было широко распространено и не преследуемо на Руси. Большой популярностью пользовались следующие апокрифы — «Сказание об Адаме и Еве», «Сказание о древе крестном», «Соломоновы суды», «Хождение Богородицы по мукам», «Сон Богородицы», «Вопросы Иоанна Богослова Господу на горе Фаворской», «Беседа трёх святителей», «Заветы 12 патриархов» и некоторые другие.
