– А у вас тут забавно! Я бы даже сказала, весело!

– Очень! – буркнул я в ответ. – Ещё чуть-чуть, и мы все обхохочемся до колик в животе…

Немного погодя Полина стала настаивать, чтобы я переоделся во всё чистое. Я отнёс продукты наверх и сменил одежду. Вернувшись, отдал ей грязное бельё.

Мы болтали до тех пор, пока санитар не крикнул:

– Закругляемся! Время для посещений закончилось!

Мы тепло и с явной неохотой попрощались.

Поднявшись в палату, я увидел сидящего на кровати и хлопающего глазами Васю. Он наконец-то вышел из ступора. Волосы на его голове причудливо сложились в панковский гребень, что дико веселило наркоманов. Военкоматчики тоже неуверенно хихикали. Не прошло и получаса, как Артёма и Васю стравили.

– Артём, скажи Васе, что он петух[31]! – потребовал Косой. – Вон у него какой гребень на голове!

– Вася, ты петух, – глядя в пол, пробормотал новенький.

– Ни хрена себе, Вася, он тебя пидором обозвал! Скажи ему, что он задрот! В конце концов, ты мужик или кто? Ну, говори! Скажи ему: «Ты задрот!»

– Ты задрот, – монотонно повторил «панк».

– Артём, это чмо назвало тебя задротом! И ты стерпишь?! Кинь ответку! С правой, в едальник. Давай!

– Я не могу…

– Что значит «не могу»?! Тогда тебе сейчас Вася навернёт. Ты же не хочешь, чтобы он это сделал? Вот и бей первым! Бей-бей, не стесняйся, мы поддержим!

– Как? – обводя окружающих беспомощным взглядом, спрашивал Артём.

– Каком кверху! Что за вопросы! Сожми пальцы в кулак и бей в ухо!

– Не могу…

Шест, сев поближе к Васе, взял за предплечье тощую руку «панка» и ударил ею новенького по лицу со словами:

– Ты видишь?! Он же тебя за чмыря держит! Врежь ему! Ну?!

Артём, стараясь не глядеть ни на кого, вялым кулаком ткнул собрата по несчастью в лицо. Попал в скулу. Победный рёв наркоманов сотряс стены палаты. Я вспомнил одного из своих многоюродных родственников – паренька того же разлива, что и эти двое малахольных. Несколько лет назад его предки-алкоголики, никогда не отличавшиеся умом, но усердно плодившие детей в надежде на милосердное государство, решили доказать окружающим, что их всесторонне недоразвитый мальчик вполне здоров на голову. Способа лучше, чем отправить скудоумное дитятко в армию, они не нашли. Там их сын и перестал быть мальчиком… Правда, повеситься, как объявил в письме родителям, он так и не решился.

История с этими двумя грозила завершиться пусть и не сегодня, но тем же самым. Я уже собрался вмешаться, но в палате появилась медсестра. Увидев понурых Артёма и Васю, сидящих в окружении осклабившихся «молодцов», она быстро сообразила, что к чему.

– Ну и в чём дело?! – с угрозой в голосе поинтересовалась она. – Опять скажете, что НИЧЕГО не происходит? А ну, живо по своим местам! На всех вас четвёртой палаты, конечно, не хватит, но пару человек я туда втисну без особых проблем.

– Дык там всего одна свободная шконка! – попытался отшутиться Косой.

– Не переживай, если понадобится, твои друзья вторую притащат. Специально для тебя…

Народ не слишком поспешно, но разбрёлся по своим койкам.

– Ты бы оставил этих немощных в покое, – сказал я Шесту, когда женщина ушла. – Если узнает заведующая отделением, то в армию ты можешь и не попасть.

– Я чего-то не пойму, – не глядя на меня, бросил Татарин, – ты за Шеста или за этих полупокеров[32] суетишься?

– За себя. Меня возбуждают страстно стонущие девчонки, а не рыдающие петухи.

– Это зря, – усмехнувшись, ответил Ринат. – На тюрьме с бабой если кому и выпадает, то по большим праздникам.

– А я туда пока не собираюсь. И дай бог, чтобы нас всех мимо зоны пронесло. Хотя от сумы да от тюрьмы не зарекайся…

– Это верно. Шест, ты бы и впрямь того, поосторожнее, – поддержал меня наркоман Андрюха…

Вечер. Прозвучала команда к отбою. Отключили свет. Но один из пациентов третьей палаты, держа в руке какую-то тычину с полметра длиной, направился в сортир.

– Гога, ты куда намылился?! – настороженно поинтересовался у него Татарин.

Полный грузин сделал несколько движений палкой, зажатой в руке. Словно толок что-то в ступе. Затем пояснил:

– Пайду сдэлаю зарядку пэрэд сном, в туалэтэ опят засор…

– Сейчас начнётся… – тоскливо сообщил Ринат, уже знающий, что произойдёт дальше. – Кто может – прячьтесь под одеялом…

Я последовал совету.

Это помогло, но ненадолго. По палате, несмотря на открытую форточку, растекалась неимоверная вонь. Я попытался дышать через подушку.

– Гога, сука, что же ты делаешь?! – возопил кто-то.

Но грузин, похоже, не слышал. Кажется, даже что-то напевал, чтобы работа спорилась.

Наконец он покинул туалет. Ещё минут через двадцать стало возможным дышать уже без подушечного фильтра. Но в течение следующих полутора часов уснуть всё равно не удалось – новенький наркоман на соседней койке, справа от меня, начал усиленно стонать и ворочаться. В конце концов, не выдержав, страдалец поднялся и побрёл к решётке. Схватившись руками за металлические прутья, крикнул в коридор:

– Эй, сделайте хоть какой-нибудь укол, кумарит же по-чёрному!!!

– Чего тебе? – поинтересовался подошедший санитар Миша.

– Кумарит. Того и гляди сдохну. Не могу больше…

– Фамилия?

– Чья?

– Твоя! Свою я знаю.

– Трефилов. Борис Трефилов.

– Оля, глянь, на Трефилова есть какие-нибудь назначения?

Пока Ольга просматривала документы, Борис мычал, прижавшись лбом к прутьям решётки, а Миша сочувствующе разглядывал собравшихся в палате.

– М-да… напихали вас тут… – протянул он.

– Восемнадцать человек на тринадцать коек, охренеть просто! – с готовностью возмутился кто-то с наркоманского ряда.

– У Трефилова на вечер нет ничего, – раздался издалека Ольгин голос.

– Может, вы ему хоть спазмолитик вкатаете? – вступился я за несчастного. – Он тут червячный винт изображает. Сам не спит и другим не даёт.

Через пару минут добросердечная Ольга сделала мученику укол. Впрочем, если это и помогло, то не слишком. Ещё полчаса – и Боря снова был у решётки. Он принялся канючить:

– Братуха, не помогает! Может, чего-нибудь другое впрыснете, а? Не могу больше…

– Куда что девается, – проворчал Миша. – Тебе уже и так нехилую дозу спазгана влили…

Но Трефилов от решётки не отлипал. Не потому, что он от природы такой настойчивый, а… абстиненция, в общем. Очередные полчаса нытья, и медперсонал согласился на второе нарушение:

– Иди, готовь вену, но запомни, если скажешь кому – самолично удавлю, – предупредила маленькая и полная Ольга. – Понял?!

– Конечно! Клянусь, никому ни слова!

С реланиума уколотого развезло: его мозг уже спал, но тело пыталось довершить дела, о которых этот бедолага не вспоминал последние часа два. Одурманенный рвался снять с себя рубашку и штаны. Руки и ноги его не слушались. Я помог ему раздеться. Затем Трефилов захотел наведаться в сортир. Отпускать его туда одного не стоило – в таком состоянии он легко мог упасть и раскроить обо что-нибудь голову. Придерживая наркомана за плечи, я довёл его до толчка и держал шатающегося, пока он минут пятнадцать пытался приспустить трусы и нащупать собственный член, чтобы помочиться, – в этом процессе я ему не помощник. Удивительно, но примерно половина экскрементов попала по назначению. Заведя этого невменяемого в палату, я уложил его на матрас, брошенный кем-то из ребят на пол у входа.

Меньше чем через минуту я уже спал в своей кровати.

Утром, когда Борино сознание прояснилось, а кумар начал набирать силу, он вцепился в прутья решётки и снова стал жалобиться:

– Подыхаю я! Ну, сделайте же хоть что-нибудь!

– Чего врач прописал, тебя не минует, а большего не положено! – попытался урезонить его подошедший Шмаков. – Так что ляг и успокойся!