Мы пришли в тесное помещение, где сидело четверо человек. Трое — моей расы, четвёртый был похож на несчастного Уатмиха, принявшего на себя вражеские пули. «Интересно, хвост у него есть?» — не к месту подумалось мне. Меня усадили на цилиндрический пуфик, за стол. Передо мной стояло устройство, похожее на распознаватель речи, виденный ранее, только очень старый. Его явно много раз чинили, а может и вообще восстанавливали по кусочкам. Харон нажал на кнопку, показал ладонью на свои губы, затем на мои, сказал:

— Лагазпаль инима.

Я поняла, что «лагазпаль» — это «говори», слово было уже знакомое. Вздохнув, начала читать «Люблю грозу в начале мая». Харон подкручивал колесо настройки, слышно было лишь шипение. Собравшиеся напряженно всматривались то мне в лицо, то на прибор. Когда произведение Тютчева закончилось, я с выражением принялась рассказывать текст песни «В лесу родилась ёлочка». И на словах «Лошадка мохноногая торопится, спешит» распознаватель тоненько запищал на одной ноте, затем залился трелью. Присутствующие возбуждённо заголосили, один выскочил из-за стола, начал размахивать руками, выражая пока что непонятные мне эмоции. То ли радость, то ли испуг.

Пожилой мужчина с добрыми глазами цвета дикой сливы улыбнулся мне, взял в руку маленькую коробочку, что-то в неё произнёс. Из колонок распознавателя раздалось: «Добро пожаловать в Аофабо». С ударением на последней «О».

Я разрыдалась, сама не понимая, почему. На меня обрушилось неимоверное облегчение, я чуть с цилиндра не упала под его весом. С ними можно общаться! Я смогу их понять и узнать, наконец, что же такое происходит.

А мужчина продолжал:

— Нет плакать. Всё будет хорошо. Переводчик хажабгал небогатый словарь. Тебе надо его заполнять.

Мне вручили такую же коробочку, как у него, и поставили передо мной овальный монитор, на котором появлялись движущиеся картинки. Идущий человек, водопад, дерево.

— Говори, что видишь. Это заносится в словарь. Мы понять.

Ясно. У них есть словарь русского языка, но его нужно дополнять. Отлично. Я радостно закивала и принялась за работу. Как оказалось, в моём распоряжении не только картинки. Я могла также комментировать и свои действия, занося их в виртуальный каталог. Процесс обогащения словаря для переводчика меня увлёк. Некоторые картинки, возникавшие на экране, я назвать затруднялась, поскольку там были изображены неизвестные мне предметы и даже животные. Пожилой мужчина, которого звали Фамтан, помогал мне с определениями.

— Надо отдохнуть? — спросил он через какое-то время.

Я отрицательно замотала головой, мне хотелось продолжать, словно заполненный словарь моего родного языка как-то приближал меня к дому, мог перенести туда, где не будет страха и тревоги. Посмотрев на браслет, я поняла, что наше занятие длится уже почти три часа. Но усталости я не чувствовала.

— Гхета, надо обедать, — с нажимом произнёс Фамтан.

Похоже, звука «Р», так досаждавшего мне на родине, тут не знали, или мало его использовали. Я подчинилась и пошла за Фамтаном. Он привёл меня в столовую. Угощение было стандартное — нечто, похожее на крекеры, разного размера, формы, цвета и вкуса. Надо будет больше узнать, почему они так питаются, и из чего делаются эти хлебцы. Утолив голод, я попросилась продолжить обучение. Ну, как попросилась. Жестами показала, мол, давайте вернёмся обратно. Фамтан вздохнул, проводил меня до той самой комнаты с распознавателем, но сам не остался, приставив ко мне девушку, что приходила утром. Её звали Палан. Я заметила, что у местных жителей очень необычные глаза, ярких, насыщенных цветов. У Палан были зелёные, и это по-настоящему зелёный цвет, свежей весенней листвы.

Следующие три дня моих были похожи один на другой, я работала над заполнением словаря. Меня не допрашивали, не вводили в курс дела, я пребывала всё в той же неизвестности, но это не напрягало, я хотела по-максимуму обеспечить себе нормальное двустороннее общение. Самое сложное — научить переводчик хоть как-то худо-бедно склонять существительные и спрягать глаголы. Лучше бы вместо меня учителя русского языка или филолога сюда закинуло, что ли! Палан объяснила, что программа, которая обрабатывает информацию, самообучается и если она «поймёт», как устроен язык, сможет строить фразы практически как носитель.

Наконец, Фамтан решил, что для начала достаточно и мы уже можем полноценно поговорить, пусть и с некоторыми шероховатостями. Мне выдали маленькую чёрную коробочку из необычного материала, похожего на очень плотное чёрное стекло. В левое ухо вставили маленький наушник на волоске-проволочке. Фамтан слегка стукнул ногтем по коробочке и что-то сказал. В моём ухе раздалось:

— Ну что же, Грета, пришло время услышать друг друга.

— А как вы меня будете понимать? — поинтересовалась я.

После небольшой паузы Фамтан ответил:

— У меня в кармане лежит такой же переводчик, теперь он запрограммирован и на твой язык. В наушник идёт нужный звук.

— А у вас много языков?

— У нас один общепринятый язык, но есть ещё несколько. В разных странах они являются родными. Но все знают и обязательный язык Сфата. Переводчик мы используем редко, но он бывает нужен.

— А почему там, где я была сначала, мой язык не распознали. А у вас это получилось?

— У нас сохранилась старая база. Люди от вас к нам уже попадали и кто-то смог поделиться знанием языка с нами.

Ну, ясен пень, я не одна такая, кто смог перенестись из нашего мира в этот. Осталось найти земляков.

Фамтан расспрашивал, откуда я, как сюда попала. Я подробно описала свой проход между зеркалами. А потом взмолилась:

— Расскажите мне, где я? До сих пор мне кажется, что я с ума сошла или сплю. Если бы не две ваших луны, я бы решила, что попала в какую-то другую страну, правда, не знаю как.

— А что рассказывать? Мне сложно, потому что я тут родился и этот мир кажется мне совсем обычным. Да и времени у меня нет. Давай, я приставлю к тебе Даймаана, он сегодня проведет день с тобой и ответит на вопросы, как сможет.

Даймаан, как оказалось, тот самый Харон. Я бы предпочла Палан, с ней мы уже успели подружиться. Но уж тут спасибо, что вообще согласились что-то мне сообщить, а не заперли в комнатушке, как пленницу. Собственно, и бывший Харон оказался не так уж плох. Да и вообще неплох! Примерно мой ровесник с виду, ростом сантиметров на 15 меня выше, тёмные волосы, как у всех, коротко острижены, но при этом на голове выбриты какие-то символы, что смотрится очень стильно. И глаза тоже удивительные, цвета мёда.

Даймаан привёл меня в комнату с большим монитором, включил его и устроил мне что-то вроде четырехчасовой презентации с картинками и видео. Постараюсь пересказать то, что узнала.

Мир, в который я попала, назывался Сомаста. На Сомасте имелось всего четыре континента и восемь основных стран, по числу рас. Да и население было меньше, чем у нас. Это объяснялось прежде всего тем, что большую часть планеты покрывала вода, свободных площадей для жизни было немного. Из-за повышенной опасности приливов и всяких водных катаклизмов на побережьях не строили городов и деревень, старались забраться подальше. Высотных зданий также почти не было, архитекторы предпочитали планировать подземные кварталы. Были города и на поверхности, но дома имели особую конструкцию, позволяющую выдержать землетрясения и наводнения.

— Когда сильные наводнения, в некоторых районах люди неделями не могут выйти на поверхность, — рассказал Даймаан.

Учитывая эти особенности, на Сомасте очень много разнообразных амфибий и даже больше, есть целая раса людей-амфибий, которые могут спокойно жить как на суше, так и под водой. Таких я ещё не видела. Проблема демографии в этом мире стоит достаточно остро, рождаемость контролируется, страны заключили соглашение о «Регулировании численности населения», согласно которому доминировать может только Сфата, поскольку этому государству принадлежит самая большая на планете территория. Но и здесь должен быть определенный предел. Сфата — что-то вроде столицы мира, одноименный язык — основной, его знает всё население планеты, но кроме него существует ещё около 15 разной степени распространённости.