Тем временем немецкие войска сжимали кольцо окружения и расчленяли окруженные войска. 26 сентября в сводке германского верховного командования сообщалось о победе под Киевом. Говорилось, что взято в плен 665 тысяч человек, захвачено 3718 орудий и 884 танков. Авторы "ИВОВ" опровергали эти сведения, указывая на то, что "перед началом Киевской операции в составе Юго-Западного фронта насчитывалось 677 085 человек. К концу операции только в соединениях фронта, избежавших окружения и отошедших с боями на тыловые рубежи… насчитывалось 150 541 человек. Если учесть, что войска Юго-Западного фронта в ходе ожесточенных боев, длившихся почти весь сентябрь, понесли большие потери, а значительное количество войск прорвалось через вражеское кольцо, то станет ясно, что число пленных не превышало одной трети первоначального состава, попавших в окружение".

В то же время авторы "ИВОВ" признавали: "В результате поражения войск Юго-Западного фронта Советский Союз потерял почти всю Левобережную Украину и Киев. Для восстановления обороны на юге Ставке пришлось израсходовать значительную часть резервов, созданных с огромным трудом и необходимых для других участков советско-германского фронта".

Приказы Сталина остановить немцев на линии Белополье – Лебедин – Шишаки – Красноград – Ново-Московск и не допустить захвата немцами Харьковского промышленного района и Донбасса не удалось выполнить. 29 сентября немецкие войска развернули наступление из района Днепропетровска, и оборона советских войск оказалась прорванной. Несмотря на упорное сопротивление частей Красной Армии 21 октября был сдан город Сталино. Донбасс оказался в руках немцев. 24 октября ими был взят Харьков.

И все же, несмотря на достигнутый успех, германскому командованию не удалось решить все задачи, которые ставились Гитлером 21 августа. Не весь Донбасс оказался в руках немцев. Им не удалось прервать поступление советской нефти с Кавказа. Ленинград не был взят. Продвижение немцев на юг Украины и в Крым потребовало много времени.

После поражения под Киевом советские войска сумели восстановить фронт и даже не раз успешно контратаковали противника. Рассказывая об одной из таких контратак в конце сентября – начале октября в районе Штеповки, Баграмян писал: "За несколько дней наши войска освободили 20 сел, захватили 150 орудий, 5 минометных батарей и много другого вооружения. Около 8 тысяч трупов, более тысячи грузовых автомашин, 500 мотоциклов, 2000 немецких лошадей-тяжеловозов оставили фашисты на пути своего бегства. "Дело под Штеповкой" на фоне общей тяжелой обстановки прозвучало особенно громко и доставило нашим бойцам и командирам огромную радость. Возрожденный Юго-Восточный фронт показал, что он может громить врага".

Когда же войска фронта стали отступать, это отступление не носило неорганизованного характера. Баграмян писал в своих мемуарах: "Я отнюдь не хочу уверить читателя, что отвод наших войск проходил совсем гладко: ведь какая махина и на каком огромном пространстве передвигалась под неослабевающим напором фашистских полчищ! И все же то, что нам довелось увидеть в октябре 1941 года, нельзя было даже сравнивать с тем, чему мы были свидетелями, когда наши войска отступали от границы к Днепру. В то время мы только и занимались тем, что вызволяли окруженные полки и дивизии, прилагали неимоверные усилия, чтобы ускользнуть из очередных клещей. Теперь этого не было. Армии отходили в тесном взаимодействии. И если одна из них оказывалась в трудном положении, то соседи замедляли свой отход и приходили на помощь. Случалось, что фашистам и удавалось прорываться на отдельных направлениях, но они быстро там же и находили себе могилу",

Даже после падения Киева на юге Украины вплоть до 16 октября продолжала обороняться Одесса. Отвлекая в течение 73 дней 18 германских и румынских дивизий, героическая оборона Одессы сыграла важную роль в срыве планов "молниеносной войны".

Лишь после падения Одессы 18 октября немецко-фашистские войска развернули наступление на Крым. Прорвав оборону на Перекопском перешейке, немецко-фашистские войска к середине ноября заняли почти весь Крым. В руках советских войск остался лишь Севастополь. Его героическая оборона началась 30 октября и продолжалась свыше восьми месяцев.

Комментируя итоги Киевского сражения, Типпельскирх признавал: "Только исход всей войны мог показать, насколько достигнутая тактическая победа оправдывала потерю времени, необходимого для продолжения операций. Если цель войны не будет достигнута, то русские хотя и проиграли это сражение, но выиграли войну".

Тяжелые жертвы, понесенные нашими войсками в ходе обороны Киева, не были напрасными. А.М. Василевский писал: "Враг добился успеха дорогой ценой. Красная Армия в ожесточенных боях разгромила 10 кадровых дивизий противника. Он потерял более 100 тысяч солдат и офицеров… Более месяца сдерживали советские войска группу армии "Центр" действиями на киевском направлении. Это было очень важно для подготовки битвы под Москвой".

Поражения, понесенные советскими войсками с 22 июня по конец октября 1941 года, были неожиданными для советских людей, веривших в возможность быстрого разгрома любого агрессора, вторгшегося на нашу территорию. Хотя эти события до сих пор дают повод для горестных размышлений и выяснения вины тех или иных руководителей или военачальников, ответственных за поражения 1941 года, следует помнить, что в этот самый трагичный период Великой Отечественной войны для Советской страны германскому командованию не удалось добиться исполнения намеченных им планов. Мужественная многодневная оборона Киева, Одессы, Брестской крепости, упорное Смоленское сражение, оборонительные бои в районе Лиепаи, на Лужском рубеже, на Моонзудндских островах, острове Ханко, в районе Мурманска и в Карелии, начало героической обороны Ленинграда и Севастополя стали важными вехами кампании 1941 года. Повсеместно на оккупированной территории развертывалось партизанское движение.

До сих пор немецкие захватчики нигде не встречали подобного упорного сопротивления. Это признавали не только немецкие генералы, но и видные государственные деятели зарубежных стран, враждебных гитлеровской Германии. Хотя в 1918 году будущий премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль мечтал об использовании немецких войск для разгрома Страны Советов, а, возглавив правительство Его Величества в 1940 г., он надеялся, что, напав на СССР, Гитлер воздержится от вторжения в Англию, он осознавал, что следом за разгромом Красной Армии могут произойти события, которые нанесут непоправимый ущерб империи: вторжение немцев на Британские острова, разгром английской армии, подписание мира с Германией на немецких условиях, отстранение его сторонников и его лично от власти и установление прогерманского режима. Уже 22 июня 1941 года он объявил по радио о намерении британского правительства предложить помощь СССР в совместной борьбе против гитлеровской Германии. Он говорил: "Никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я за последние двадцать пять лет. Я не откажусь ни от одного слова из сказанного мною о нем. Однако все это отходит на задний план перед развертывающейся сейчас драмой". Черчилль исходил из того, что германское "вторжение в Россию является не более чем прелюдией перед вторжением на Британские острова" и объявлял: "Угроза, нависшая над Россией, является угрозой и для нас, и для Соединенных Штатов".

Хотя США еще не вступили в мировую войну в июне 1941 года, правительство этой страны также объявило о своей готовности помогать СССР. В Вашингтоне решение о переходе к союзу с Советской страной также не было легким. В меморандуме для внутреннего пользования правительства США отмечалось: "Мы противники догмы коммунистов и нацистской догмы". В то же время тут же подчеркивалось: "За 27 лет с тех пор, как Россия стала коммунистической, Советы никогда не угрожали серьезно нашим национальным интересам и нашему укладу жизни. Однако за два года безумного подхода Гитлера, предпринятого им с целью порабощения всего мира, возникла серьезная угроза самому нашему существованию как свободного народа… Мы не за коммунизм, но мы против всего, за что выступает Гитлер. Он и его безбожные нацисты – главная угроза миру, справедливости и безопасности… В этот момент, как и всегда, мы должны помнить, что наша главная сила в единстве, а величайшая опасность – в разногласиях".