– Все детали у меня дома, на вилле Романо, в тактическом анализаторе. Данные зашифрованы, и никто кроме меня не может их достать.

Николетта только хмыкнула – она видела в деле японца, который с Валерой прилетел на Занзибар. И не думала, что шифры и защита тактического анализатора Доминики способны его остановить.

– Да, у меня есть подробный план того, что я собиралась сделать. Но, Ники, я советую тебе не пороть пока горячку. Подобные знания без опыта их применения – ничто. Я могу быть тебе полезной. Ты можешь отвезти меня тайно на мою виллу, закрыть в клетке и поставить стражу. Поверь, я смогу быть тебе полезной, и я помогу тебе пройти тот самый путь, который приготовила для себя…

Доминика не врала – Николетта это чувствовала. Она действительно готова была помочь Николетте сделать все то, что планировала сделать сама в ее теле. Доминика говорила полностью откровенно.

– …грядет большой конфликт. Сама ты не сможешь справиться со всем тем, что собиралась сделать я в своем теле. Ничего личного, это просто…

– Знаешь, что…

– Что?

– Помнишь, как-то в разговоре ты сказала мне, что когда я окажусь наверху, когда передо мной откроются все пути и невероятные возможности обладания властью, я обязательно скажу тебе: «Мама, спасибо тебе, за то, что была такой сукой».

– Прекрасно помню, – кивнула Доминика.

– Так вот что я хочу тебе сказать…

Николетта вдруг замялась. Ладони ее уже налились пламенем, глаза полыхнули ярче. Она даже открыла была рот, но осеклась на полуслове.

– Скажи-ка мне пожалуйста… а ты на самом деле моя мать? – спросила вдруг Николетта.

– Я тебя не рожала. Но если брать вопросы крови, то да, ты моя дочь.

– Твой муж… Альфредо. Мой отец?

– Нет.

– Кто мой настоящий отец?

– Не думаю, что тебе стоит это знать.

– Не проверяй на прочность крепость моего терпения.

– Твой настоящий отец – герцог Франческо Бальтазар Сфорца.

Николетта застыла, кусая губы и осмысливая услышанное.

«Как?» – только и бился у нее вопрос в мыслях.

– Никто и не говорил, что это было просто, – усмехнулась Доминика. – Ники, еще раз – ничего личного. Ты уже на пути самой вершине, и с этого подъема тебе не свернуть. Сотни самых влиятельных людей мира захотят тебя столкнуть. И даже если ты решишь развернуться и уйти с этого пути, тебя просто уберут навсегда. Ники, поверь, я могу быть тебе полезной. И…

Николетта при этих словах матери вздрогнула, словно ее коснулось нечто отвратное. Мысль о том, чтобы продолжить с Доминикой общение, холодила отвращением сильнее, чем прикосновения ощущаемых как змеиная кожа рук инквизитора.

– Можешь. Но мне не нужна твоя помощь: дорогу молодым, и все такое. К тому же у меня есть Массимо.

– Он тебя бросил, – покачала головой Доминика. – Где сейчас твой Массимо?

– Знаешь, что?

– Что?

– Ты была права. Я действительно хочу сказать тебе: спасибо, что ты была такой сукой, – резко завершила разговор Николетта. С ее руки сорвался плотный и небольшой огненный шар, который влетел в грудь Доминики. Прожигая плоть, шар взорвался, превращая верхнюю половину тела в черную головешку.

– Мразь, – только и вымолвила эпитафией Николетта. Вздрогнув и передернув плечами, все еще чувствуя отвращение, она шагнула назад. Ноги ее подвели – от переживаний, запаха горелого мяса и паленых полос девушку замутило и она, словно пьяная, облокотилась на алтарь.

– Мне нужно поскорее увидеть Массимо, – сообщила она Валере. Но едва увидела, как он отвел взгляд, забыла обо всем.

– Где он?

– Понимаешь…

– Где. Он.

– Видишь ли, с Артуром никогда нельзя быть полностью в чем-то уверенным… но дело в том, что для того, чтобы дать мне возможность тебя спасти и преодолеть защитный барьер, которым этот… Бергер накрыл твой, дом, ему пришлось…

– Ему пришлось что?!

– В общем, Артур чуть-чуть умер.

Темнота. И пришедшее постфактум осознание того, что очнулся.

В голове небольшая спутанность мыслей, но это не мутная тяжесть неушедшего сна; ясность сознания полная. Сумбур как раз из-за этого, что все мысли, чувства, ощущения и эмоции навалились сразу и без раскачки.

Но самое главное в том, что я чувствовал – я жив. Это осознание наполняло меня самым настоящим восторгом. Я сейчас словно плавал в океане чистого, незамутненного счастья. Причем в буквальном смысле – меня как будто мягко покачивало, словно в колыбели. Может быть это такое ощущение после воскрешения? Хотя я не первый раз на эшафоте и раньше таких ощущений не было…

Но все же легкое недоумение от легкой качки многократно перекрывал восторг от вернувшихся тактильных ощущений. Как прекрасно чувствовать тяжесть собственного тела, ощущение простыни по голой коже, прикосновения доверчиво прижавшихся к тебе горячих женских…

Так, стоп.

Перед взором стоит красная пелена – так бывает, когда смотришь на яркое солнце. Или солнце смотрит на тебя. Так и есть – когда я открыл глаза, в глаза ударило яркое утреннее солнце. Лучи которого светили через небольшое открытое окно, на котором даже плотные шторки есть, вот только не опущенные.

От прямых солнечных лучей я сморщился и глаза сразу закрыл. Но перед памятью взора остались не только ярко-красные световые пятна, но и замеченный на краткий миг антураж места, где нахожусь. Антураж, осознание которого помогло сформировать образ окружающей меня сейчас реальности. И это явно не Место Силы, в котором проведен ритуал воскрешения.

Я сейчас в каюте яхты. Вот отчего присутствуют ощущение парения. Сейчас раннее утро, самый рассвет – сильного волнения нет, но все равно чувствуется, что мы не на твердой земле, яхта едва-едва покачивается.

Лежу я на спине, на широкой кровати. Даже на широком ложе – занимающим почти всю носовую каюту. Причем судя по размеру каюты, по угадываемым обводам корпуса, яхта размеров весьма приличных – минимум сорокафутовый круизер.

Но самое главное ощущение – я лежу в обнимку с двумя девушками. Нагими девушками. Да и сам я в наряде Адама, а накрывающая нас простынь сбита в сторону, к ногам.

В картинке памяти на миг открытых глаз я видел, что слева у меня на плече темные волосы, справа волосы светлые. Две головы на моих плечах, руки девушек переплелись, обе равномерно сонно посапывают.

Сейчас правда, судя по изменившемуся дыханию и ощущаемому мною короткому шевелению, яркое поднимающееся солнце, видимо только-только заглянувшее в иллюминатор, разбудило и девушек.

Кто-то вечером жалюзи забыл закрыть? Или это сделано специально, потому что привычка вставать с первыми солнечными лучами – это хорошая привычка?

На несколько секунд я даже задумался над этим вопросом. Просто потому, что думать над таким простым вопросом легче, чем над сонмом вопросов остальных, на которые у меня ответа нет.

Кали, Валера, темный мир отражения, клубящаяся пелена смерти… Николетта. Чем все закончилось? И самый главный сейчас вопрос: что, собственно, вообще здесь и сейчас со мной происходит?

Где я?

Девушка, которая лежала слева (которая с темными волосами, как подсказала картинка памяти), и которая меня обнимала (и которую я обнимал) вдруг пошевелилась.

– Свети-и-ик, – протянула она.

– Мм? – сонно ответила вторая, та которая справа и та которая со светлыми волосами. Потянувшись, она отлипла от меня и перекатилась на другой бок, завозившись в поисках простыни.

– Светик, сегодня твоя очередь завтрак готовить, – а вот эта девушка, когда проснулась, наоборот прижалась ко мне крепче.

– Мм, – снова не очень определенно и сонно ответила Света.

– Свети-и-ик. Ну вставай… Утро, завтрак, взять-взять! – я почувствовал, как та девушка, которая слева, перегнувшись через меня пихнула Светика в плечо.

Света. Светленькая.

Я ее помню. Юный и на вид наивный ангел, но с жесткой деловой хваткой – именно такой я ее запомнил за все то время, пока мы вместе работали.