За эти годы несколько мужчин проделывали нечто подобное, только их оправдания для встречи были разными. Это был первый раз, когда кто-то из них утверждал, что рабочие в магазине дали им этот адрес. У них кончились лживые оправдания.

Я бы не удивился, если бы сам король Волков заявился сюда собственной персоной. В последнее время он чувствовал, что дьявол преследует его по пятам. А поскольку Армино пропал, Ахилл подлил масла в огонь.

— Отведите его на одну из вилл в глубине участка, — сказал я по-итальянски, кивая в сторону за главной виллой. — Стерегите его и не дайте ему уйти. Не говорите ему, что он пришел не в то место. Не говорите ему ничего, кроме того, что он должен подождать.

— Sì³², — он поправил висевший на плече пистолет и полез в карман за пачкой сигарет. Он закурил одну и произнес: — Я сообщу остальным.

Запах дыма остался даже после того, как он ушел.

***

Тито разговаривал с Нонно о новых методах лечения рака, когда я подошел. Он слушал, но качал головой. Я мог бы сказать Тито, чтобы он поберег свои силы, но он так и не сделал этого. Я пытался уговорить дедушку продолжить лечение, но Нонно отказывался даже думать об этом. Он сказал, что уже достаточно стар, достаточно прожил, и когда придет его время, он хочет быть дома, в тепле своей постели. Ему пора было снова увидеться с бабушкой и мамой. Жизнь полной грудью дала ему благодать принять смерть.

Их разговор стал течь медленнее, когда я пододвинул стул к скамейке, но Тито не прекращал говорить, пока не почувствовал, что закончил. После этого тишина заполнила пространство между нами, пока мой дедушка не стукнул тростью о землю. Его взгляд был тяжелым. Он устал.

— Вы хотели меня видеть, — сказал я.

Тито посмотрел на меня из-под своей шляпы и скрестил тощие ноги.

— Марипоса выглядит иначе, Амадео.

— Верно, — сказал я. — Она расцвела.

Дед оперся на трость и откашлялся.

— Ты не сказал мне, — он говорил по-итальянски, — что Марипоса — это та девочка, за которую ты отдал свою жизнь.

Я встретился с ним взглядом.

— Она тебе сказала.

— Я рассказал ей историю, историю о человеке, который отдал свою жизнь за женщину, которую едва знал, принеся величайшую жертву, известную человеку. Она сказала мне, что знает человека столь же благородного. Когда я спросил ее, кто этот великий человек, она ответила, что это ты. Я умираю, но еще не сошел с ума.

Старик был хитер. Он учел ее замечание и соединил все воедино. Наверное, он поинтересовался, сколько ей лет, и подсчитал. А потом он обманом заставил меня признаться. Только так он знал, что я это сделаю.

Дедушка снова стукнул тростью, глядя в сторону.

— Скажи мне, внук, ты подаришь ей жизнь, которую она заслуживает? — Он снова встретился со мной взглядом. — Ты спас ей жизнь, пожертвовав своей душой. Что будет значить твоя жертва, если она в конечном итоге спрячется в шкафу, в то время как единственный мужчина, которого она любит, будет убит, потому что он безрассудный дурак?

— Amore³³? — Я рассмеялся, но оба мужчины лишь сощурились. Я продолжал по-итальянски: — Верность. Вот что нас объединяет. Это наш фундамент.

— А как же любовь? Сейчас или в будущем.

— Любовь превращает нас в глупцов.

— Так говорит человек, который никогда не открывался ей, — пробормотал Тито.

Я прищурился, глядя на него. Он снова прищурился.

— Может быть, и любовь, — сказал дедушка. — Но что ты можешь знать об этом, Амадео? Как ты можешь говорить о таких вещах, если ты понятия не имеешь, о чем говоришь? Или ты знаешь? Докажи, что я ошибаюсь. — С минуту он пристально смотрел на меня, а когда ответа не последовало, хмыкнул. — Возможно, для людей, которые любили, ты — глупец. — Он постучал тростью по земле раз, другой, третий. — Запомни, Амадео. Глупцы пойдут туда, куда даже ангелы не осмеливаются ступить.

— Еще раз, — сказал я деду. — Постучи еще раз.

Он сделал это, не спрашивая меня почему. Затем он прочистил горло.

— Марипоса во многом напоминает мне мою Ноэми.

На этот раз я отвел взгляд, зная, к чему он клонит. Если бы он был кем-то другим, я бы ушел, но я должен был уважать его больше. Это были его последние дни, и если говорить о вещах, которые я предпочел бы не обсуждать, и которые не давали дедушке покоя, я бы послушал. Я пожертвую ради него всем, как он пожертвовал ради меня.

— В каком-то смысле Марипоса похожа на ребенка, а в другом — на женщину. Это тонкое равновесие — быть в достаточно степени и тем, и другим, не отнимая ни кусочка друг у друга. При этом преобладание одного практически полностью исключает возможность существования другого. Марипоса освоила этот баланс. Твоя мать была такой же. Когда она выходила замуж за твоего отца, я знал, что он не будет воспитывать ребенка, он убьет его. Он хотел женщину с холодным сердцем. Жизнь, которую он выбрал, требовала этого. Я горевал о ребенке, которого носила под сердцем моя дочь, еще до того, как ее убили. Артуро убил эту жизненно важную часть ее души еще до того, как она покинула этот мир. Когда у женщины есть обе эти части, и если одна умирает, другая следует за ней. Потому что эти две части вместе составляют единое целое, понимаешь.

Она покинула этот мир. Бросила меня. Сделала эта собственноручно. По ее собственному выбору. Моя мама покончила с собой. Моей любви было недостаточно, чтобы удержать ее здесь.

— Я не стану тратить оставшееся у меня время на загадки, — продолжал он. — Я собираюсь сказать тебе, что я думаю.

Он всегда так делал.

Он хотел продолжить, но на подъездной дорожке остановилось множество машин, и гости, приглашенные на ужин в честь Марипосы, высыпали наружу. Мужчины, включая Рокко и его братьев, были готовы играть в бейсбол. Мой дед никогда не говорил при них о чем-то личном. Не то чтобы он не любил Фаусти — он считал их famiglia³⁴, — но он никогда не одобрял их образ жизни.

Мой дед и Марцио были друзьями до того, как шальная пуля случайно убила Марцио. Этторе, один из сыновей Марцио, держал пистолет, и пуля предназначалась для старшего сына Луки и внука Марцио, Брандо. Вместо этого пуля попала в Марцио. Но Марцио любил проводить время с моим дедом. Они спорили почти обо всем, но уважали друг друга в достаточной мере, чтобы в итоге они стали друзьями. В душе Марцио был поэтом, и это было единственное, что их объединяло.

Поэзия — это язык любви.

Однако Паскуале Раньери не верил в то, что насилие является ключом к достижению мира. Мой дед твердо верил, что если ты живешь мечом, то от меча и падешь. Марцио верил, что все равно все умрут, и какую бы ты не избрал, смерть есть смерть. Мирная или нет.

Мой дед не поддерживал мой образ жизни. Я не делал секрета из своих планов. Или кем я был. Несмотря на это, он любил меня, но никогда не скрывал своих чувств. Он считал своим долгом, как мой дед, попытаться направить меня в правильное русло. Он потерял свою дочь, которая выбрала жуткую смерть, в которой, как дедушка считал, виноват ее муж. Мой дед пытался помешать моей матери выйти замуж за Артуро, но она была упряма, думая, что ее любовь может спасти его от самого себя.

В конце концов, она не смогла спастись от его жестокой натуры. Он не хотел, чтобы жена вела стаю вместе с ним. Он хотел красивую игрушку, которую мог бы использовать, пока она станет ему больше не нужна. В то время на его капо произвела впечатление красивая девушка с его исторической родины, говорившая по-итальянски. Затем, после того как он использовал мою мать, чтобы успокоить капо, Артуро перерезал ему горло и захватил власть в клане. С тех пор он стоял на этой проклятой земле.

Мой дед отвернулся, когда Рокко, его братья и несколько высокопоставленных мужчин вошли в сад. Они все были готовы играть в мяч. Я глянул на деда, но знал, что он дождется, пока они уйдут, прежде чем снова заговорит.