— Ты куда?

— Батьку сменить. А он в больницу к деду поедет.

— Задержись пока, давай одно видео посмотрим.

Жаба бросил флэшку Олегу, и через несколько минут они на кухне смотрели на ноутбуке записи, которые Жабе передала Перова. Зрелище было ужасным. Одно дело увидеть, как в кино острый охотничий нож вонзается в голову человека, и совсем другое, когда всё это происходит в реальной жизни. Второй раз записи пересматривать Жаба не решился.

— Жесть какая, — резюмировал Олег.

— Они все в дупель пьяные, — пробормотал Дмитрий. — Такое ощущение, что каждый по бутылке водки выжрал… Они никакущие. Все, кроме Гедича. А по рассказам Дениса Жердина ничего крепче «Совиньона» они не пили. Бредятина какая-то. Нет, тут что-то не то. И Кабардина — последний раз, когда она попалась на камеру — была уже в таком состоянии, что вряд ли на своих ногах могла далеко уйти. Но самого убийства она не видела. Не слышно ни её голоса и не видно саму на момент убийства, так же, как и Гедича.

— Здесь совсем мало видеоматериала. Видно только, что происходило за последние пятнадцать минут до убийства и само убийство, — сказал Олег. — А всё остальное где?

— Я не знаю, — вздохнул Жаба. — Видимо, уничтожено.

Бородатым мужиком, которого благодаря отцу Жабы удалось задержать, был Валерий Хванько. Бывший оперативник, уволенный из рядов МВД за то, что сливал информацию одной преступной группировке. По его вине чуть не погиб сын генерала Ващенко.

Хванько сразу заявил, что готов отвечать на все вопросы. Рябов и Бубнов сидели напротив него за столом в комнате для допросов и слушали всю туфту, что он старательно втирал им в уши. Глаза Хванько слезились. Ему повезло, он не потерял зрение из-за химического ожога глаз. Ему успели оказать первую медицинскую помощь: промыли слабым раствором пищевой соды. Но всё равно, глаза его воспалились, они были краснющими. Смотреть на него без содрогания было невозможно. Ожог затронул слизистую и зону вокруг глаз, а также ещё зацепил и веки.

— Я вам клянусь, мы полезли туда, чтоб стащить у старика металлолом какой-нибудь. Нам на пузырь не хватало. Мы даже подумать не могли, что этот бешеный дед с топором выскочит.

– Эту пластинку ты можешь сразу выключить, — сказал ему Рябов. — Твой дружок совсем другую песню поёт… Он говорит, что вы давно на крючке. У одного вашего общего знакомого есть компромат на вас, и вы вынуждены делать всё то, что он говорит.

— Это всё лажа. Я вам правду говорю, мы полезли за металлоломом. Не придумывайте того, чего не было. Никто нас ни на каком крючке не держит. Ну, ей богу, мужики. Виноваты, каюсь. Бес попутал.

— И ещё есть девочка, которую вы вывезли за город, и которая готова тебя опознать, — продолжил давить на бывшего опера майор. — Товарища твоего уже опознала. Он умнее тебя, он сразу с нами сотрудничать начал. И я вот подумал, тот, кто из вас мне Манипулятора или, как вы его там называете, первым сдаст, тому статью за наркотики паять не стану. Ну, а кто тормозить будет, обещаю надолго упрятать.

— И я тебя запомнил, — хохотнул Бубнов. — Неужели ты, придурок, думаешь, что из-за мешка на голове я тебя не узнал. Когда ты меня, чмошник, вязал, я увидел твою руку. Шрамик у тебя на вене. Покажи мне свою правую ручку, докажи, что я не прав.

— Э-ааа, мои хорошие, — процедил сквозь зубы Хванько и плюнул на пол. — Не надо на меня вешать всё, что вздумается. Я человек грамотный.

— То есть ты не имеешь никакого отношения к наркоте, которую мы нашли в мастерской у Алексея Даниловича?

— Конечно, не имею. Это его мастерская, а не моя.

— Я понял, — произнёс спокойным голосом Рябов. — Ну, раз так, тогда я тебе объясню, как не твоё станет твоим. Маленькая дырочка в этом пакетике появится. Совсем маленькая. А в куртке твоей обнаружатся следы этой дряни. И дружок твой, чтоб не терять полжизни своей на зоне, охотно подтвердит, что это ты притащил и подбросил наркоту. Как тебе такой расклад? Может, хватит меня на прочность проверять? Я тоже грамотный. Когда моим бойцам по крупному пакостят, я отвечаю гнидам таким, как ты, той же самой монетой. И выбора обычно никакого им не предоставляю.

— Не надо меня брать на понт. Я реально не имею к этому никакого отношения.

Рябов закрыл свою записную книгу.

— Ладно, — сказал он и встал из-за стола. — Я тебе дал шанс, но ты не захотел им воспользоваться. Второго шанса я тебе не дам. Слово офицера. Либо ты сейчас начинаешь говорить, либо я поступлю так, как я тебе объяснял. Третьего варианта не будет. Считаю до трёх. Времени думать, у тебя нет. Один…

— Хорошо, хорошо, только не закипай! Я давно уже сижу у него на крючке. Я как цепной пёс его. Что скажет, то и делаю. У него серьёзный компромат на меня. Но лица этой твари я никогда не видел. Но я его узнаю, если увижу. По телосложению и походке.

— Кто он такой?

— Больной на голову чувак. Манипулятором себя называет.

— Чего ему надо?

— Он хочет, чтоб ваш Жаба покончил жизнь самоубийством. И он добьётся этого. Он в любой момент это может сделать. Но ему это не по кайфу… Ему надо поиздеваться, помучить и в конце-концов достать основательно.

Рябов захохотал. Этот специфический смех был свойствен майору. Он часто так реагировал, когда в его голове созревали какие-то догадки.

— Хорошо, — пробормотал он. — Готовь свой «Ролтон».

— В смысле? Ты мне не веришь?

Майор хохотнул ещё раз. Он раскрыл папку, которая лежала перед ним на столе, достал из неё несколько чистых листов и ручку, и всё это протянул Хванько.

– Давай, пиши: когда ты с ним познакомился, какой компромат у него на тебя, что он тебя заставлял делать. Пиши всё. И про наркотик тоже напиши. Где-то вы его взяли, или кто вам его передал. Почему именно вдвоём полезли его подкидывать… Короче, пиши всё-всё-всё, что вспомнишь… Только знай, если хоть что-то из всего написанного окажется лапшой, я тебя упрячу за решётку за распространение наркотиков.

Участковый Василий Кемарин согласился поговорить с Жабой. Он пригласил Дмитрия домой. Они расположились на кухне за столом, полным праздничных блюд.

Правую руку Кемарина украшал гипс. Нос у него был приплюснутый. Жаба, глядя на этот нос, представил себе несколько ситуаций, из-за чего нос Василия стал именно таким.

Если бы, рождённым в голове, благодаря неуёмным фантазиям Жабы, ситуациям можно было бы участвовать в конкурсе, то в финал сто процентов вышла бы та, в которой он представил, что это родовая травма — нос сплюснуло, когда его рожали. Он был таким большим, что не пролазил.

Василий поставил на стол пузырь с водкой. Дмитрий сразу отказался. Кемарин понимающе кивнул и налил полстакана себе.

— Ты уж извини, я похмелюсь… Вчера брат со своим семейством нагрянул. Начиналось всё так безобидно.

Василий залпом выпил содержимое стакана и закусил маринованным огурцом.

— Ты хоть схавай чего… Ты не боись, я больше пить не буду. Я вряд ли тебе чем-то могу помочь. Я в тот день, когда Ветрова убили, практически все квартиры в подъезде обошёл. Но никто никакой ценной информации мне не дал. Многие ж так устроены, они может, что и видели или слышали, но никто не хочет во всё это ввязываться. Бояться, что их потом следаки затягают, как свидетелей. Сам же знаешь, как у нас всё это делается.

— Меня вот, что интересует, — заговорил Жаба, выбирая взглядом, с чего бы ему начать. — Друзья, знакомые, родственники в конце-концов у этого старика в этом городе имеются? Неужели он вообще ни с кем не общался? Ведь так же не бывает.

— Бывают и такие парадоксы в жизни. Детей его больше квартира интересовала, чем он сам. Приехали тут, похороны организовали, теперь думают, как квартиру побыстрей продать, а деньги поделить между собой. Они уже сами в таком возрасте, когда не хочется делать лишних телодвижений.