Несколько дней назад произошел знаменательный случай. Тогда она поняла, что не ей одной так тяжело. Каждый миг старалась себя занять — ухаживала за своими растениями, перенесенными братьями в родительский дом, занималась готовкой, уборкой, стиркой и лекарским огородом, работала в лечебнице и даже ходила "побеседовать" с нуждавшимися в этом взрослыми и детьми. И вот однажды вспомнив детство, она присела рядом с Вертом, Яретом и отцом и потянулась к сетям, чтобы занять руки и помочь им перебирать сети.

И Верт отогнал от сетей. Увидев ее рядом с ними, он резко выдохнул и сказал, явно не сразу поняв, что именно:

— Уйди от сетей и ловушек, мелкая. Террин не простит нам, если ты поранишь или испортишь свои целительские ручки…

Когда он понял, то на мгновение застыл, а потом повернулся и, молча, ушел с веранды, скрывшись за углом дома. Его жена — Мария — сунула ребенка в руки Ялмы и побежала следом.

Все присутствовавшие при этом застыли. Отец крепко сжал челюсти, сдерживая загулявшие желваки, а Ярет бросил ловушку, которую чинил и пошел за следующей. Арита отвернулась и, прижав к лицу полотенце, убежала в дом. Ялма, получившая так неожиданно внучку, взяла ее поудобнее и сказала:

— Верту тоже тяжело. Сама понимаешь, дочка.

— Понимаю, — Кастия с трудом сглотнула слюну, горло снова стянуло и как будто посыпало песком. Она положила рыбу в одну и корзин и посмотрела на свои ладони, вспоминая, что Террин действительно не подпускал ее к рыбе. Только она не знала, что все были в курсе, как он старался сберечь ее "целительские ручки".

Кастия усмехнулась. Сама она никогда на это не обращала на это внимание. Сбор трав, ягод, грибов, ракушек и моллюсков, обработка, мытье и работа в лечебнице, где надо было ухаживать за больными — все это сказывалось на ее руках.

Как и у сестры и матери, ее кожа могла быть сухой от воды и отваров, поцарапанной, покрасневшей, любой. Она всегда делала питательные смеси и мази для кожи рук, ног, тела, ухода за ногтями и волосами и применяла их, поддерживая и сохраняя свою красоту и здоровье. Следила за собой, зная, что это нравится Террину. А вот перебирать сети и ловушки ей запрещалось категорически.

— Моя жена — не рыбачка, — заявил Террин, когда в первые дни их брака она порывалась ему помочь.

И сейчас здесь, когда брат напомнил ей об этом, Кастия хотела, как в детстве посидеть с семьей, притвориться, что не было этих лет и потери. Верту было тяжело пережить потерю, но он ни словом не обмолвился до этого момента о том, как сам переживает потерю друга. Все-таки дружба на протяжении стольких циклов значит многое.

Не зная, как исправить положение, она ушла в дом, в свою комнату, которую для нее приготовили родители.

Она обычно открывала окно, выходившее на море, и ложилась на кровать, зарываясь лицом в подушку, источавший легкий, слегка пряный запах успокоительных трав. "Мама постаралась", подумала она впервые опустив на нее голову и ощутив под наволочкой плоский тканевый конвертик саше. Она различила, по крайней мере, четыре вида трав, которые мама собирала для успокоительных сборов.

Вообще-то, эти травы надо было пить, для лучшего, так сказать, эффекта, но еще в лечебнице она отказалась от них, посчитав, что дальше надо пытаться жить без искусственного успокоения.

Кроме них, в саше мама добавила, очевидно, цветы и листья ладины, росшей на южных склонах горы, которую чаще всего использовали для запаха парфюмерных средств или перетертую смесь для мытья волос и тела. Многие и не помнили уже, что это не единственные рецепты использования этого растения, и, что запах и масло ладины знамениты не тем, что являются основой многих духов, любимых островитянками, а именно своими успокаивающими свойствами.

Она с детства любила ладину. И теперь ее подушка вновь пахла детством. В ту ночь она долго сидела на кровати и смотрела на серебрящуюся вдали сквозь деревья лунную дорожку на море и вспоминала. Она могла в любой момент обнять родителей, сестру и братьев, но часто эти объятия не приносили успокоения. Напротив, и она это понимала, что они напоминали, как ей не хватает других рук, плеч, груди и уже к обеду обычно жестких от щетины щек и подбородка, к которым она так любила прижиматься. Льнуть в поисках тепла, заботы и участия.

Ей нравилось подойти, когда он говорил с братьями — своими или ее, — скользнуть ладонью по широкой спине, обнять его за торс, прижавшись к боку и плечу, поднырнуть под руку и… И он никогда не обманывал доверия. Обнимал, крепко прижимая к себе и утыкаясь подбородком в макушку. Было приятно и пленительно постоять в кольце его рук, не вслушиваясь в разговоры мужчин, а просто впитывая его заботу и тепло.

Кастия прерывисто вздохнула, не замечая, что слезы безостановочно текли по лицу. Понимая, что сейчас снова забудет об всем, кроме неохватного чувства потери и просто завоет на луну от горя и одиночества, приказывала себе прекращать. Повторяла снова и снова:

— Не смей, держись… Ты — сильная, сможешь. Лишь бы сбылось, лишь бы… Надо подождать.

Затем взяла в руки подушку, понимая, что пока не может отказаться от утешения, тайно предложенного мамой. Она уткнулась в нее лицом и постепенно, вдыхая приятный запах, ощутила, что стало легче. Возможно, лишь до утра, но это время она сможет поспать спокойно.

— Ты шутишь? — Кастия недоверчиво покачала головой, — Папа говорил, что уже не раз пытались заниматься разведением жемчуга, но на наших островах нет для этого условий. Многие пробовали добывать его, но он же — дикий.

Террин засмеялся. Как всегда, заразительно и удивительно легко.

— У нас можно выращивать жемчуг, Кастия, — покачал головой он, — если, конечно, знать, как это делать. Но я понимаю, о чем ты говоришь. И всегда знал, но стремился изменить это. Давно, когда еще мальчишками мы с отцом отвозили на материк улов, мне довелось увидеть на рынке жемчужное украшение. Конечно, его не продавали. Завернутое в какую-то тряпку, оно было в руках господина в дорогой одежде. Он говорил о кесаре и его заказе. Тогда я этого не знал. Да меня это и не интересовало. Я успел увидеть того странного рыбака, что продал ему это сокровище. И в тот миг забыл про все, бросил братьев и отца и пошел следом за ним. Он, конечно, не хотел говорить, но я все равно добился.

Террин вновь покачал головой, вспоминая того наглого юнца, который настолько впечатлился красотой заморского украшения, что готов был отдать все свои деньги за информацию о том, откуда оно взялось. Тот рыбак мог нажиться на нем, но не стал. Хотя Террин даже сейчас не стал бы обижаться на него за это.

— Это был искусственный жемчуг с Желтых островов, — продолжил он, — Меня он поразил. Крупный и идеально ровный. Тот жемчуг, что мы иногда мальчишками добывали у восточного или южного мысов, и в подметки ему не годился. Я им бредил и мечтал сбежать. И сбежал, когда поднакопил денег. Это — тебе, Кас.

Террин усмехнулся. Его глаза задорно засмеялись в предвкушении. Он подвинул по столу к Кастии завернутую в ткань коробочку. Она же, не отрываясь смотрела на Террина, думая, как же так, что никто так долго всерьез не воспринимал это его увлечение? Даже ее брат, который был постоянным соучастником его затей.

— Открой, милая, — попросил он.

Кастия удивленно опустила взгляд на коробку, завернутую в кусок серой парусины. Все так же недоумевая, она потянулась к ней и, освободив от ткани, взяла в руки. Небольшая плоская из темного дерева. Наверно, из орешника.

Она вопросительно посмотрела на мужа. Он снова поощрительно и с неизвестным девушке предвкушением праздника улыбнулся.

Кастия открыла коробочку. На бархатистой, наверное, дорогой, темной ткани лежали два ряда крупных розоватых перламутровы жемчужин — ожерелье. У нее перехватило дыхание от того, что она видит его так близко.

— Какое красивое, Террин, — прошептала, легонько касаясь жемчужин кончиками пальцев и мимолетно погладив при этом подкладку, — Оно очень красиво, — повторила, потрясенно смотря на то, что видела на жене Владыки по большим праздникам, ибо такое чудо жаль даже трогать руками.