Кажется, сердце Рэя на несколько мгновений перестало биться. Он сильно побледнел, крепко сжимая кулаки. В любую секунду Рэй был готов ринуться в атаку, но не как маг, а как самый обычный мужчина.

Остановить. Ударить. Убить. Да как родной отец вообще посмел поставить на кон жизнь своей упрямой, свободолюбивой дочери? За такое он не заслуживал пощады!

Герцог, безошибочно угадав настрой мага, вцепился в локоть Рэя, удерживая его на месте. Смерть на празднике — это пошло и скандально. Брат короля не мог себе такого позволить.

— Тихо! Держи себя в руках, Треванс, — чувствуя его ярость, велел герцог Натель. Хоть приказ и был отдан шепотом, голос прозвучал не менее властно, чем если бы это было сказано во всеуслышание. Приказывать он умел не хуже царственного братца.

— Меня устраивает, — согласился баронет. Его приятель согласно кивнул.

— А я отказываюсь принимать участие в этом балагане! — возмутился виконт, понимая, что все равно уже ничего не может изменить. Ни с кем не попрощавшись, он покинул комнату, не желая видеть, как ничего не подозревающая девица достается какому-нибудь мерзкому типу. В том, что граф проиграет, Тресин не сомневался.

— Печально. Молодежь нынче не уважает старших, — вздохнул соратник баронета. — Однако нам нужен четвертый игрок. Господа, нет желающих попробовать заполучить себе леди Сенферн? Герцог, вы ведь не женаты! Может, хотите испытать судьбу?..

Ударить. Стереть самодовольные ухмылки с жирных физиономий. Уничтожить эту падаль. Никто из них не прикоснется к Луизе, не будет распоряжаться ее жизнью. Он не позволит.

— Я сыграю, — сказал Рэй и не узнал собственный голос, доносящийся будто откуда-то издалека. Он быстро шагнул к столу и опустился на пустующий стул, словно боясь, что ему решат помешать или кто-то его опередит.

Рэй давно не играл, но все отчетливо помнил. Ему даже начало казаться, будто учитель сидит напротив и выжидательно улыбается. Начиная новую партию, он всегда говорил Рэю, что в игре, как и в жизни, главное вовремя уследить, если кто-то вздумает сплутовать. Что же Рэй будет смотреть в оба, ведь сейчас на кон было поставлено слишком многое.

Странно, но волнения совсем не было, лишь холодная пустота медленно расползалась по всему телу, уничтожая былую ярость и отгоняя прочь все мысли кроме одной-единственной, вертящейся в голове подобно назойливой мухе: если Луиза узнает, она не простит.

Первые солнечные лучи озарили небо на востоке. Ночь с неохотой уступала свои права новому дню. Несмотря на прошедшее празднество на душе было тоскливо и муторно. Жаль безысходность не может рассеяться подобно полуночной тьме.

Тяжело вздохнув, Габриэлла отложила пяльцы. Обычно вышивание успокаивало ее, но сегодня она явно напрасно жгла свечи и терзала несчастную ткань. Алые маки получились просто отвратительными, и их все равно придется аккуратно распустить.

Порывисто встав из любимого кресла, Габриэлла покачнулась. Усталость и бессонная ночь, изменившая, кажется, целый мир, давали о себе знать. Но даже при огромном желании она все равно не смогла бы уснуть. Дурные мысли настойчиво лезли в хорошенькую головку, а избавиться от них было просто невозможно.

С самого возвращения с проклятого праздника, Габриэлла сидела у себя в комнате, лила слезы, пыталась вышивать и ждала рассвета, чтобы хотя бы Луиза могла спокойно провести эту ночь и поспать. Однако долгожданное утро не принесло покоя. Скорее наоборот. На душе стало еще гаже, хотя и казалось, что это и вовсе невозможно.

Сделав несколько торопливых кругов по спальне, Габриэлла с сожалением поняла, что все равно не сможет успокоиться и надо немедленно идти к сестре. Луиза почти всегда вставала неприлично рано, и сегодня это было как нельзя кстати. Если тянуть еще дольше, то Габриэлла либо рехнется, либо кто-нибудь, а скорее всего дорогой папенька, расскажет Луизе последние новости и тогда разразится настоящая буря. Габриэлла не верила, но надеялась, что сможет унять гнев сестры и, возможно, даже сумеет примирить ее с нынешним положением вещей. В конце концов, оно не так уж и плохо. И Габриэлла, если говорить откровенно, с радостью поменялась бы с сестрой местами.

В спальне Луизы не оказалось. У нее уже вошло в привычку спать в своей лаборатории. Но скоро все изменится.

Плохо. Перемены — это почти всегда плохо, хотя некоторые глупцы и считают иначе.

Накинув подаренный отцом к новому году плащ, подбитый чернобуркой, Габриэлла пересекла заснеженный двор. Как же вчера она радовалась внезапному снегопаду в начале осени, хотя и понимала, далеко не все успели убрать урожай и теперь, если снег быстро не стает, будет самая настоящая катастрофа. Но, несмотря на все доводы рассудка, Габриэлла была счастлива и, выскочив во двор, ловила крупные снежинки, а сейчас сияющие, подобно драгоценным камням, белое покрывало не радовало глаз.

Пройдя по вытоптанной дорожке, Габриэлла, предусмотрительно постучав, толкнула дверь и вошла. В лаборатории царил уже привычный хаос, который Луиза гордо называла порядком, а в воздухе витал запах вишневых дров. Сестра вообще часто топила именно вишней, предпочитая ее аромат всем остальным.

Габриэлла прошлась по комнатенке. Луизы не было и в лаборатории. Вообще все это было крайне подозрительно — уходя, она всегда запирала дверь. Единственным разумным объяснением было, что кто-то уже успел «осчастливить» Луизу и она, будучи злой как отродье Бездны или дракон, забыла обо всем на свете. Но вот что теперь делать самой Габриэлле?

Стоило лишь понять, что разговор не состоится, как силы тут же покинули ее, и Габриэлла опустилась на старый противно заскрипевший диван, где обычно спала Луиза. Она неосознанно провела рукой по клетчатому пледу, старательно расправляя складки, а затем закрыла руками лицо.

После возвращения с праздника, Габриэлла весь остаток ночи обдумывала, что скажет сестре, как будет ее успокаивать и стараться примирить с судьбой. Но все оказалось напрасно, и теперь она чувствовала себя еще более беспомощной, никчемной и абсолютно несчастной.

Тихо скрипнула входная дверь. В лабораторию ворвался прохладный ветерок. Дина, лениво подергивая кончиком серого хвоста, пересекла комнату и запрыгнула на диван. Здесь она, как и сама Луиза, являлась полноправной хозяйкой.

Шмыгнув носом, Габриэлла взглянула на любимицу сестры, но погладить ее так и не решилась. Дина, с помощью когтей и зубов, давным-давно всем объяснила, что ее красотой нужно восхищаться издалека и руки не распускать.

— Гэб, ты чего здесь так рано делаешь? — удивленно окликнула младшую сестру Луиза. Стоя на пороге, она тщательно отряхивала ботинки от снега. В руке у нее была небольшая корзинка, прикрытая цветастой салфеткой. — Я думала, ты после вчерашнего праздненства десятый сон видишь.

— Луиза! — Габриэлла поспешно вскочила и кинулась к сестре, чтобы заключить ее в неожиданно крепкие объятия. Как же хорошо, что она ничего не знает!

— Гэби, что случилось? — опешила Луиза, гладя по светлым волосам судорожно вздыхающую сестру. Стоило ее увидеть в таком состоянии, как от прежней безмятежности не осталось и следа. Случилось что-то по-настоящему страшное — вопила интуиция. — Гэби, только не говори, что кто-то умер! Вы же на празднике были! — постаралась пошутить Луиза, но голос дрогнул. — Отец. С отцом все хорошо?

— Да, с батюшкой было все хорошо, когда мы расстались по возвращению домой, — замялась Габриэлла, от волнения покусывая верхнюю губу и старательно пряча глаза. — Правда, он много выпил. Давай присядем, а? Мне нужно тебе кое-что рассказать, — неуверенно предложила она и потянула старшую сестру к дивану.

— Ты права, дурные новости, а судя по твоему виду они, действительно, дурные, надо слушать сидя и, желательно, на полный желудок, — Луиза вновь попыталась разрядить обстановку шуткой. Закрыв входную дверь, она поставила на стол корзину и только после этого села между Диной и Габриэллой. — Я принесла рыбный пирог и молоко. Будешь?