Санузел, хоть старый и пованивал, функционировал исправно; в каменном закуточке имелся даже рулон туалетной бумаги, а в мыльнице у раковины – кусок свежего мыла. Сейчас бы в душ… но подобные изыски придется оставить до лучших времен.

День стоял ясный. Яркие солнечные лучи заглядывали в небольшое зарешеченное оконце под потолком и ложились на пыльный пол камеры ровными золотыми квадратами. Инга застыла у стола, принюхиваясь к сомнительному аромату каши и раздумывая, стоит ли рисковать здоровьем. В конце концов предпочла позавтракать сэндвичем, который внушал больше доверия. Запила подкрашенным кипятком, который здесь именовался чаем, но внутри от горячего тем не менее стало хорошо.

Пока ела, размышляла о ночном переживании. Отметила, что впервые странное сновидение стало осознанным. Ей нечасто снились осознанные сны, припоминались лишь пара-тройка эпизодов в прошлом, но тогдашние отчетливость и эффект присутствия не входили ни в какое сравнение с тем, что ей довелось ощутить прошлой ночью. Сейчас это был будто и не сон вовсе. Со всей очевидностью ей открылся один важный факт: за знаком, за той самой «страшной буквой», стоит некая личность, скорее всего, злонамеренная; человек, который неким пока неясным способом овладел технологией, позволяющей вторгаться в человеческие сновидения. Или даже создавать их. Как он представился? Хейс? Нет, это слово значит что-то иное, а назвался он… кажется, Сейг? Странное имя. Кто он? Откуда? А главное – что ему нужно?

Завершив скромный завтрак, Инга походила по камере из угла в угол и вернулась к кровати. Взглянула на засаленный дырявый матрац и подивилась самой себе – как она вообще могла на таком спать? Вчера, шокированной неожиданным арестом и дурными вестями из Стокгольма, ей было не до гигиены. Теперь же пришлось застелить кровать чистым бельем, прежде чем она позволила себе прилечь.

Шок миновал, вернулась ясность ума, и вместе с ним нахлынули беспокойные мысли, цунами мыслей. Если представить себе ситуацию, в которой некто принуждает к самоубийству нескольких человек (очевидное подозрение Рыльцева в отношении Инги), это стало бы обычным уголовным преступлением. Почему в таком случае делом больше не занимается полиция? Почему ФСБ? Предполагается участие иностранных спецслужб? Майор обмолвился об этом в одном из интервью корреспонденту теленовостей. Участие с какой целью? Свести в могилу пару пенсионеров, студентку и четырех обыкновенных мужчин? А смысл? И причем здесь она, Инга? Нагромождение бреда!

Так или иначе, все скоро прояснится, но сидеть и молча ждать своей участи совсем не хотелось, тем более что за тысячу километров отсюда ее сыну срочно требовалась помощь.

Инга вскочила с кровати и бросилась к двери, забарабанила изо всех сил, закричала, требуя внимания. Прошло несколько минут, прежде чем заслонка на окошке сдвинулась, и в проеме показалось хмурая физиономия охранницы.

– Че орешь? – рявкнула она.

– Позовите, пожалуйста, майора Андрея Рыльцева, – попросила Инга, – мне необходимо с ним поговорить.

– Ага, щяз, бегу уже, – ее тонкие покусанные губы скривила издевательская усмешка, – сиди на жопе ровно, тебя вызовут, когда надо будет.

Инга проглотила хамский тон, решив не искушать судьбу, но заявила твердо и вежливо:

– Я должна позвонить родным, я имею право и…

– Отвали!

Окошко с лязгом задвинулось, из коридора донеслись удаляющиеся шаги. Инга матюгнулась и пнула железную дверь, а после принялась мерить шагами тесное помещение камеры. Затем повалялась на кровати, посидела за столом, ковыряясь кривоватой алюминиевой ложкой в каше, потом снова улеглась. Время тянулось мучительно медленно, часы в камере отсутствовали, а мобильник у нее, естественно, отобрали. Но по солнцу в окошке она скоро поняла, что время перевалило за полдень. Тогда ей принесли обед – вареную гречку с котлетой без соли и огурец – и предупредили, что через час ей положена прогулка. Инга никак не отреагировала, прогулка так прогулка.

Оказавшись на свежем воздухе, она получила свои сигареты с зажигалкой и сразу же закурила, выпустив струи сизого дыма в стылый осенний воздух. Прохаживаясь по внутреннему дворику, Инга отметила, что гулять ей предстоит одной. К прочим задержанным ее не подпускали и общаться ни с кем не разрешали. Полная изоляция. И слава богу, сейчас ей только не хватало внимания со стороны представителей уголовного мира. За ее прогулкой угрюмо наблюдали двое охранников – уже знакомая баба с ключами и молодой парень со шрамом на щеке и резиновой дубинкой в руках.

Инга уныло осмотрелась по сторонам – серые потрескавшиеся стены уходили ввысь на несколько десятков метров и заканчивались недостроенными каркасами и бетонными столбами, сиротливо глядящими в низкое серое небо. Судя по доносившимся издали звукам моторов и автомобильных клаксонов, СИЗО находился в черте города, но это, очевидно, не был изолятор номер четыре по улице Лебедева. Инга как-то раз проезжала мимо него и теперь вспомнила, что у того стены бардового кирпичного цвета. Когда ее везли этой ночью, дорогу она не разглядела, но обратила внимание, что черный минивэн под конец путешествия въехал на территорию незнакомого сооружения, в прошлом, вероятно, завода или заброшенного склада. Ясное дело, не все следственные изоляторы обозначены на картах города и имеют на входе адресные таблички.

Небо затянуло тучами после обеда, но холода Инга не ощущала. Она прогуливалась в зимней куртке, которую ей позволили прихватить с собой из дома. Вышагивая взад-вперед по небольшой территории дворика, она вспомнила про Жоську и понадеялась, что капитан Апраксин не забыл о своем обещании вернуться в ее квартиру и покормить животное, а впоследствии, если Ингино отсутствие затянется, определить кошку в приют. Для того и забрал ключи.

Скоро раздался пронзительный свист, означавший завершение прогулки. Инга затоптала окурок и побрела к охранникам, а подойдя вплотную, потребовала:

– Я должна позвонить, и мне нужен адвокат.

Охранники изобразили удивление, парень со шрамом обратился к коллеге:

– Маша, а что такое «адвокат»?

– Хрен его знает, – подыграла ему женщина, сдвинув тяжелыми плечами, – а ты знаешь, что значит «позвонить»?

– Без понятия.

Оба глумливо рассмеялись и втолкнули ошарашенную арестованную внутрь помещения. Позже, после недолгих петляний по коридорам, отпирая дверь камеры, охранница Маша все-таки сжалилась и сказала:

– Вопрос не ко мне. Придет следователь, спросишь и про адвоката, и про звонок.

Инга подняла на нее взгляд, спросила хмуро:

– И когда он придет?

– Мне-то почем знать, когда надо будет, тогда и придет.

На этом короткий диалог завершился, Инга вошла в камеру, и за ней громыхнула дверь.

В этот день Рыльцев так и не явился. Инга поужинала какой-то дрянью, от которой желудок недовольно заурчал и зарычал, и, разозленная, улеглась в постель. Она прекрасно сознавала, что ее пытаются морально сломить, заставляя томиться неведением в практически полной изоляции от остального мира. Типично! Можно не сомневаться, следователь не появится и завтра. И, наверное, послезавтра. Ладно, она справится, упорства ей не занимать; хорошо, хоть не пытают. А побыть одной наедине со своими мыслями сейчас, вообще-то, не помешает. Мыслей много, а голова одна: Алекс и опека, сиреневые полоски и Сейг, Рыльцев и некормленая Жося. Слишком много всего.

Инга встала и умылась ледяной водой, стараясь не обращать внимания на грязную запятнанную раковину, вытерлась полотенцем и повесила его на единственный крючок.

Скоро стемнело, а ближе к полуночи объявили отбой. Не найдя себе более увлекательного занятия в темноте, она легла спать. Юркнула под одеяло, не сбросив одежды (спать в джинсах было неудобно, зато не так холодно), и расслабилась.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.