Он начал перечислять имена игроков, которые войдут в состав: Дженни, Харлоу, Грейс, еще одно, и еще, и еще. Все это были имена, которые мне не принадлежали.

Недоверие заставило мое лицо покраснеть, когда единственным «изменением» в списке оказалось мое отсутствующее имя, замененное той же самой девушкой, которая всегда соревновалась со мной, когда мы бегали спринты.

— Нет никаких причин, по которым мы не можем выиграть эту игру, — сказал Гарднер уверенным голосом, пока я стояла там, униженная и почти готовая совершить убийство.

Пока он стоял, бормоча ободряющие слова, я пыталась убедить себя, что не должна принимать это на свой счет. Не то чтобы он ненавидел меня и не хотел, чтобы я играла. Мне было не все равно, что думает обо мне Гарднер. Он всегда был не просто тренером, он был моим другом.

Господи Иисусе, мне хотелось закричать.

Кто-нибудь мог бы сказать, что он не взял меня в основной состав, потому что я не тренировалась в течение двух недель, не играла последние две игры и «Пайперс» выиграли их без меня. Но я не могла. Я не могла, потому что знала, что это решение было принято кем-то другим.

«Я в норме. Я в полном порядке», — напомнила я себе. То, что я не в основном, еще не означало, что я не смогу играть.

Да, я не могла в это поверить, как ни старалась. Это был долбаный полуфинал, и я не играла.

Носки Большой Девочки надеты.

Это не конец света. Это не конец света.

Я судорожно вздохнула, когда Гарднер закончил свою речь. Из-за его плеча на меня смотрел Култи. Его лицо ничего не выражало, за исключением того, как внезапно выпятилась челюсть. Я знала, что он пытался передать одним этим взглядом.

Он говорил мне не поступать как он.

Он говорил мне держать себя в руках.

Мне нужно остыть.

Дышать. Глубокий вдох. Носки Большой Девочки надеты.

Жди, жди, жди.

Харлоу подошла ко мне первой, когда команда начала расходиться. Она положила руку мне на плечо и наклонила голову.

— Салли, это дерьмо собачье, — сказала она тем же тоном, каким говорила бы о погоде.

— Все в порядке, Хар, — сказала я ей, хотя это было не так. Это действительно было чертовски плохо. В висках пульсировало, черт возьми. Я даже не знала, что способна на такую злость.

— Нет, твою мать, все не в порядке, — возразила она. — Пойду скажу им кое-что.

Терпение, терпение, терпение.

— Нет, не делай этого. Не беспокойся, правда. — Я потянулась за сумкой и встала, пытаясь успокоиться. Оглянувшись и посмотрев на ее лицо, я сглотнула и не смогла удержаться от улыбки. Она так долго была рядом со мной. Я обняла ее, заключив в медвежьи объятия.

— Я хочу сказать тебе, прежде чем все узнают. Я узнала, что они пытаются продать меня.

Она отпрянула, ее карие глаза округлились от шока.

— Ни хрена себе.

— Да, ни хрена себе. Ты же видишь, как они со мной обращаются. Я постараюсь выбраться отсюда, пока не поздно, — объяснила я, изо всех сил стараясь, чтобы это не прозвучало грустно. — Это наш секрет. Я должна сказать Дженни...

— Что сказать?

Вокруг никого не было, когда она подошла и встала в наш треугольник. Харлоу ответила:

— Команда собирается продать ее.

У Дженни отвисла челюсть.

— Что? Кто тебе это сказал?

Я пожала плечами, потому что это не имело значения.

Слезы тут же навернулись ей на глаза.

— Какая команда?

— Нью-Йорк.

Никто из них ничего не сказал.

— Что ты собираешься делать? — спросила Харлоу.

— Надеюсь, поеду в Европу, — объяснила я. — Может быть. Если я кому-то понадоблюсь.

Глаза моей бедной Дженни наполнились слезами.

— Ты действительно покидаешь нас?

О, Боже.

— Я ухожу от этого, а не от вас, девочки. Ты же знаешь, что я никогда не нравилась Кордеро. Я не сильно удивлена, что он в конце концов решил избавиться от меня, но не могу поверить, что он пытался отправить меня в Нью-Йорк.

— Они никогда не позволят тебе играть, — покачала головой Дженни.

Рука обхватила мой локоть, прежде чем проложить дорожку до самой поясницы. Жар мужского тела обжег мне бок.

— Ты будешь в порядке, — сказал мужской голос.

Моему мозгу потребовалась секунда, чтобы осознать происходящее. Култи прикасался ко мне на публике, на тренировке, перед моими друзьями и теми, кто остался в раздевалке.

Когда он скользнул рукой вверх по моей спине и остановился на самом плече, напряжение покинуло мои легкие и плечи. Это был конец. Он был моим другом, и ничем больше. Мне нечего было скрывать, нечего было стыдиться. К черту. Я положила свою руку поверх его.

— Надеюсь, кто-нибудь возьмет меня.

— Возьмет, — заявил он с полной уверенностью.

Я рада, что хоть один из нас был уверен.

Он остановил на мне взгляд, будто даже не осознавал, что рядом были другие люди.

— Мне нужно с тобой поговорить.

Я хотела спросить, о чем, но решила подождать.

— Увидимся позже? — спросила я Дженни и Харлоу, которые внимательно наблюдали за нами.

— Да, — согласились обе девочки.

Немец не стала дожидаться, пока мы доберемся до моей машины. Култи остановил меня посреди парковки с исключительно серьезным выражением лица.

— Они не собираются позволять тебе играть.

— Я знаю.

— Если мы ничего не предпримем, и команда перейдет на следующий этап, то и в финал тебя не пустят.

Горе и гнев были так похожи, что трудно было различить, кто из них будто сдавливает и прожигает мои легкие.

— Я знаю.

Култи сделал шаг вперед. За последние пару дней он отрастил бороду, и она идеально обрамляла его лицо, отчего глаза выглядели больше.

— Ты мне доверяешь?

Доверяю ли я ему? Моя голова слегка дернулась назад, а брови поползли вверх. Я лучше буду доверять.

— Да.

Его ноздри раздулись, он опустил голову. Он был похож на человека, которым я так долго восхищалась на поле.

— Давай поговорим с Кордеро.

Я только что сказала, что доверяю ему, но все еще хотела спросить, о чем, черт возьми, мы будем говорить с этой подтиркой. Доверие, верно? Он не собирался меня подставлять. Култи знал, что поставлено на карту.

Меня чуть не стошнило, но вместо этого я кивнула.

— Встретимся там, — сказал Култи, прежде чем скрыться в первом попавшемся туалете.

В порядке. Я понятия не имела, что, черт возьми, мы будем делать, но продолжала идти к кабинету Кордеро. Его секретарь сидела за столом. Она выглядела как образцовая пожилая секретарь, аккуратная, седые волосы коротко подстрижены, свитер на пуговицах поверх рубашки с воротником. Она создавала достоверное впечатление, что она хороший и добрый человек.

Она не была хорошим человеком, по крайней мере, никогда не была добра ко мне.

— Здравствуйте, миссис Брокавски. Я хотела бы поговорить с мистером Кордеро, пожалуйста. — Убейте их добротой, верно?

Грубая старая летучая мышь отвела взгляд от своего компьютера, оценивая меня с головы до ног и не найдя меня важной персоной, ответила:

— Для этого тебе надо записаться на прием.

Кто-то пропускал все любезности. Ладно.

— Не могла бы я поговорить с ним минут пять? Вот и все. Это очень важно, — подчеркнула я, пока врала будто оглохшей секретарше, которая отвернулась, чтобы снова сосредоточиться на экране компьютера.

— Я уже объяснила, что тебе нужно записаться на прием. У него есть место в понедельник в одиннадцать, — заявила она.

— Я не могу поговорить с ним сегодня?

Дама закатила глаза и не стала сдерживаться.

— Нет.

Очевидно, она не собиралась помогать мне.

— Все равно спасибо, — сказала я, прежде чем повернуться. И направилась в ту сторону, откуда пришла, намереваясь найти Немца и дать ему понять, что именно он должен заставить бешеного барсука впустить нас. Еще до того, как я покинула поле ее зрения, Култи, нахмурившись, уже шел ко мне.

— Она не пускает меня к нему, — объяснила я.