– Ну, идём, что ли? – проворчала девочка и зашагала к становищу, размышляя – не пригрезилась ли ей встреча с Тёмной Всадницей? Пёс трусил рядом, вслушиваясь в ночь, касаясь плеча мохнатым загривком.

Благополучно миновав часовых, Дели вскоре была у своей юрты. Отодвинула тяжёлый полог, переступив через толстую колючую верёвку – защиту от змей и ядовитых пауков (весьма сомнительную, кстати говоря!), и вскоре уже свернулась в комочек под одеялом.

И, едва заснув, увидела странный, невероятно чёткий и красочный сон. Словно она издалека и как бы с высоты глядит на окружённую остроскалой стеной долину с густой травой, из середины которой устремились к небу два гигантских каменных шпиля. В обе стороны от цепляющих верхушками облака исполинов вытянулись овалы голой земли, убитой с одной стороны морозом, а с другой – жаром. А посередине – как раз место, чтобы стать человеку. Например, ей, Дели – и коснуться руками попирающих небо столбов…

Дели с облегчением опустила на землю объёмистый кожаный бурдюк, коренастая степнячка подхватила его и с помощью напарницы подняла над краем огромного котла, установленного на железной треноге над готовым к розжигу очагом. Дожидаясь, пока булькающая вода переместится из одной посудины в другую, Дели повернулась, наблюдая, как несколько «молодых всадников», уже готовящихся к посвящению, упражняются с мечами.

Улькуллы, как и прочие степняки-каракчаи, были прирождёнными наездниками. Новорождённого мальчика, приложив к материнской груди, тут же клали на шею коня. Сидеть на лошади, держась ручонками за гриву, дети учились одновременно с обучением ходить. И воевали степняки верхом. Каждый воин имел при себе кривой меч с широкой елманью, топор, несколько кинжалов и ножей, а также плеть-камчу. К седлу спереди по обе стороны торочились небольшой, но мощный, усиленный рогом лук и колчан со стрелами, а сзади – пучок дротиков, свёрнутый кольцами аркан и боло – три железных шара, соединённых ременными верёвками, которое и метали в цель, и использовали в качестве кистеня. Воинская одежда степняков состояла из свалянного из войлока и прошитого косой клеткой жилета-тегиляя и круглого кожаного шлема, с которого на шею и спину спускались плетённые из конского волоса шнуры. Авторитетные мужи имели стальные шлемы и панцири из твёрдой кожи, иногда – ламинары из горизонтальных кожаных пластин, усиленных железом, бронзой или медью.

Верхом степняки воевали превосходно. Противостоять среди степи их быстрой коннице, посылающей тучи стрел, мечущей лавины дротиков, то накатывающейся в мечевой атаке, то стремительно отлетающей, то бегущей, то внезапно бросающейся в контратаку, то бьющей тараном в лоб, то оплетающей сетью сложно было даже обученным и дисциплинированным армиям цивилизованных государств.

Но это вовсе не значило, что пеший степняк не представлял угрозы. Разумеется, каракчаи не могли уделять воинским занятиям столько же времени, как солдаты регулярных армий. Мужчине-степняку приходилось обучаться множеству самых разных бытовых обязанностей кочевого скотовода – а затем изо дня в день их выполнять… Но умение воевать и сражаться тоже было неотъемлемым условием выживания, потому находилось время и для совершенствования пешей рубки, которая очень отличается от рубки конной. В верховой схватке всё решают один-два удара, сила которых увеличивается за счёт скорости и массы лошади, а затем всадников разъединяет кипение боя. В пешем поединке больше места хитрым ухваткам, расчёту, маневру.

И сейчас внук тенга племени Кермез как раз демонстрировал, как выстоять на мечах одному против троих. Кривые скимитары каракчаев имели завышенный центр тяжести и обладали значительной мощью рубящего удара; виртуозное владение ими требовало значительной тренированности пальцев и сухожилий кисти и предплечья. Невысокий, но обладающий широкими плечами и узкой талией Кермез, без сомнения, имел крепкую руку. Вертясь волчком на полусогнутых ногах, он широким взмахом отогнал одного противника, резким ударом по клинку заставил на миг потерять контроль над оружием второго – и, вырвавшись из окружения, насел на третьего; обменялся быстрыми ударами – и прижал клинок к щеке попавшегося на финт противника.

– Силён… – крякнул тот и отступил, опустив оружие. Двое других расходились по сторонам, примеряясь к ловкому Кермезу – но тот вдруг остановил их, решительно подняв ладонь. Его взгляд впился в стоящую у очага Дели, и глаза их встретились. Дели замерла, чувствуя, как гулко заколотилось сердце. Бросив меч в ножны, Кермез направился к ней. Многие степняки от рождения имели кривые ноги, большинство остальных приобретали эту кривизну, каждый день по много часов обхватывая лошадиные бока; ноги сына вождя, однако, были мускулистыми, но стройными, и походка его напоминала хищное скольжение пятнистого леопарда среди высоких трав… Он остановился так близко, что Дели ощутила тёрпкий запах пота и разогретого мужского тела – юный степняк упражнялся обнажённым по пояс. Мускулы перекатывались под гладкой кожей. Дели не могла отвести взгляд от широкоскулого, отливающего бронзой лица, полных, но твёрдых губ под линией юношеских усов и пронзительно-чёрных узких глаз, ощущая себя птенцом перед змеёй.

– Я слышал, – медленно проговорил Кермез, скользя по рабыне взглядом, – что ты уже можешь быть женщиной.

Дели показалось, что её сердце споткнулось. У неё действительно уже были первые крови, и, конечно, утаить это, живя в общей юрте, было невозможно…

– Через две полные луны я пройду посвящение, – Кермез облизнул губы, и Дели дёрнулась, как от удара, – и смогу, согласно закону, заявлять права на лошадей и женщин. Выбранная мной рабыня будет принадлежать только мне. Ты, разумеется, ещё неопытна в ублажении мужчин… Но ты мне нравишься, и я хочу сделать тебя своей. Уверен – старейшины и авторитетные мужи мне не откажут из уважения к деду и отцу, а если найдутся желающие соперничать за тебя с оружием – я их и сам усмирю…

Кровь шумела у Дели в ушах. Вот и случилось то, о чём предупреждала её мать – любящая, мудрая, терпеливая… столько ради неё пережившая… желающая ей, конечно же, добра… Случилось.

– Сегодня вечером я приду. – Кермез шагнул ещё ближе, практически в упор, его дыхание опаляло Дели, как порывы злого горячего ветра – саннаны, за сутки убивающего травы целой долины. – Приготовься. Расспроси у матери и взрослых рабынь, как сделать приятно воину, чтобы я не разочаровался в тебе.

Он по-волчьи ухмыльнулся и, резко отвернувшись, пошёл к друзьям.

– Эй! – окликнула Дели одна из стряпух. – Чего стоишь, как припнутая? Ещё воды неси!..

Красное солнце легло на подёрнутые сизым туманом вершины далёких пологих холмов. После ужина становище утихало, готовясь ко сну. Дели лежала, поджав ноги, устроив голову на коленях матери. Сафа непрерывно гладила волосы и спину дочери, губы неслышно шептали что-то – и не понять, что именно: молитву за дочь или проклятия… кому? По щекам матери непрерывно и беззвучно катились слёзы, но глаза Дели весь вечер оставались сухими. В её груди что-то медленно запекалось, покрываясь грубой колючей коркой, словно забытый в угасающих углях кусок мяса. Она неотрывно смотрела на отгороженный занавеской угол юрты, устланный шкурами.

Тяжёлый полог отодвинулся, и вместе с вечерней прохладой в юрту вошёл Кермез. Немного постоял, привыкая к густому полумраку – огромную юрту освещал сейчас лишь один светильник. Его взгляд остановился на Дели, она медленно села.

– Ну-ка, выйдите все! – приказал внук вождя. – Девочка ещё не была с мужчиной, и наверняка будет стесняться…

Пальцы Сафы впились дочери в плечо. Она пыталась что-то сказать, но губы не слушались, а Дели не повернулась, чтобы взглянуть матери в глаза. С похожим на всхлип вздохом Сафа поднялась и вышла из юрты вместе с другими рабынями. Большинство уходили молча, опустив головы, некоторые одобряюще улыбались, но находились и отпускающие злорадные, сальные шутки.