– Нет, господин, – заторопился баклак, – но выслушай меня! Он убил специально, из мести! Он давно таит зло на моего сына!

– Объясни! – раздражённо потребовал гигант. Вожак своры Хуург, ощутив гнев хозяина, оскалил громадные клыки, остальные медведи тоже зашевелились, бряцая латами.

– Позволь говорить мне, господин! – раздался неожиданный голос.

На площадку, опираясь на привычный посох, шагнул Белемир. Взгляд его скользнул по Роктару, и он ощутил прилив сил и мужества, словно учитель передал ему часть своей энергии.

– Говори! – приказал гигант.

– Дело в том, – начал целитель, не обращая внимания на гнев старшины надсмотрщиков, – что этот юноша – мой ученик. Ты помнишь, что десять лет назад отдал его мне в помощники, его и ещё одну девочку, Арию. Так вот, он и та девочка, ставшая девушкой, собирались просить позволения жениться на нынешнем празднике. Но, на беду, сыну баклака, покойному Тахаку, тоже нравилась Ария. Он неоднократно оказывал ей знаки внимания, и порой бывал чрезмерно назойлив и груб…

– Не смей оскорблять моего мёртвого сына! – взревел баклак, но гигант остановил его коротким жестом. Хуург выдвинулся вперёд, скребя когтями по камнях, оглядывая всех маленькими злыми глазами.

– Но девушка сделала свой выбор в пользу этого юноши, Роктара. – продолжал целитель. – И тогда Тахак, потеряв голову от неразделённой любви, поступил вопреки закону: без вашего позволения обменял девушку на детёнышей зверобарсов…

– Это так? – хмурясь, спросил Таанг-Баар. Баклак побагровел.

– Они не были женаты, господин! – заявил он. – У девчонки не было никакой родни, так что закон не был нарушен. Мой сын хотел доставить радость своим господам, ведь зверобарсы…

– Но твой сын знал, что эта девушка хочет замуж за моего раба? – загремел Таанг-Баар. – Знал или нет?

– Этого нельзя утверждать наверняка, господин. – запинаясь, выдавил баклак.

– А что скажешь ты? – гигант указал на Роктара огромной секирой, словно прутиком.

– Мы с Арией любили друг друга. – ответил Роктар. Он не стал говорить ничего ни о Тахаке, ни о бое, и ощутил одобрение Белемира… и неожиданно Таанг-Баара.

Гигант задумался. Ситуация вышла неоднозначная, а клан Теенг славился справедливым отношением к рабам, предотвращающим недовольства и бунты. С одной стороны, раба можно понять, с другой… простить намеренное убийство надсмотрщика, по какой бы то ни было причине… У рабов всегда есть возможность обратиться за правым судом к хозяевам, нельзя допускать, чтобы у них возникали мысли о возможном самосуде.

Но Таанг-Баар был воином, и хотя его предки поколениями вытравливали любые проявления воинственности в душах людей-рабов, этот юноша был ему симпатичен. Он – мужчина, несмотря на то, что ещё почти ребёнок, к тому же раб. Как же поступить?

В принципе, бой есть бой, и наверняка нельзя сказать, что убийство было преднамеренным. Однако все рабы в курсе событий, и разговоры обязательно пойдут…

И тут в суд вновь вмешался сторонний человек.

– Разреши сказать мне, господин!

Взоры всех обратились к пожилому мужчине среднего роста, широкоплечему и жилистому, в простой лёгкой одежде. Никто не заметил, как он подошёл… кроме, разве что, Белемира. Роктару показалось, что учитель при появлении этого человека вздохнул облегчённо.

Роктар знал этого раба. Бранибор, мастер науки боя, воспитывающий лучших воинов для клана Теенг. В каждом его движении, взгляде глубоко сидящих карих глаз, даже в неброской мимике загорелого худощавого лица ощущалась уверенная сила.

Таанг-Баар согласно кивнул.

– Я наблюдал вчера за поединком, – сказал Бранибор, – позволь мне забрать этого юношу. У него отличные задатки, и я обещаю, что через несколько лет воспитаю из него нового грозного бойца для защиты чести и интересов клана Теенг в смертельных поединках на кровавых аренах.

Роктар глубоко вздохнул. В поединщики клана Теенг отбирали привезённых в рабство умелых воинов, молодых рабов и даже ещё мальчишек лишь по их согласию; в принципе, недостатка в желающих не было, наоборот, многих отсеивали в результате жёстких испытаний. У него, похоже, выбора не будет – вряд ли убийство надсмотрщика будет прощено, что бы ни говорил Белемир, и о чём бы ни задумывался Таанг-Баар… Но что в этом плохого? Он станет бойцом, обретёт силу – а всё обретённое, как учил Белемир, можно обращать для достижения своей цели. А цель – свобода! Но что скажет Таанг-Баар?

– Ты говоришь, баклак, – произнёс гигант, – что нельзя наверняка утверждать, что Тахак знал о любви Роктара и Арии, хотя о ней, как вижу, было известно многим. И, в то же время, наверняка утверждаешь, что Тахак был убит намеренно, хотя гибель в кулачном бою дело не столь уж и необычное…

Баклак засопел, потупив горящий взгляд.

– Забирай парня! – кивнул гигант Бранибору. – Рассчитываю через несколько лет увидеть его в смертельных поединках – разумеется, в качестве победителя.

Ночная степь была темна, лохмато-мягкая, как громадная шкура чёрного длинношерстного барана. Земля дышала теплом, пролитым солнцем за долгий день. Молодая луна легонько серебрила вяло колышущиеся под тихим дыханием ночи травяные валы; густые звёзды мерцали из глубины небес.

Юрты кочевников располагались концентрическими кругами, и боевые кони всех воинов привычно ночевали рядом. Табуны лошадей, коровьи стада и овечьи отары паслись в окрестностях под охраной сменных отрядов. В течении нескольких недель они выпасали в округе всю траву, и племя снималось для следующего перехода.

Дели достигла последнего круга, опоясывающего становище и состоящего из тяжёлых телег, на которых и под которыми спали, сменяясь, караульные воины. Вместе с ними стражу несли многочисленные собаки – но на Дели ни одна из них почему-то ни разу не залаяла с самого первого её появления в становище…

Тихо, как мышь, она проскользнула между вбитыми в землю под углом заостренными кольями, закрывающими промежуток между телегами, покинула становище и вскоре оказалась в одиночестве. Ночь сгустилась вокруг неё, отсекая привычные запахи – тлеющих углей, подгорелой каши, лошадиного пота и отдаляя знакомые звуки – фырканье и топтание лошадей, порыкивание собак и мужской храп. Стоя в темноте, Дели остро ощущала безбрежность окружающего её невидимого пространства, и сердце тяжко щемило от желания бежать, мчаться навстречу неведомому, лететь, обретая свободу.

Иллюзий по этому поводу она давно не питала. Бежать из кочевого рабства не удавалось практически никому. Уже с восходом солнца собаки увлекали за собой погоню, каждый всадник которой имел две, а то и три лошади на смену – это лишало шансов даже того, кому улыбнулась бы невероятная удача угнать лошадь, а уж пешего настигали ещё до обеда. Да и каковы шансы у одиночки, не знающего степи, даже если допустить, что его не обнаружат? Либо напорется на разъезд другого племени и сменит одно рабство на другое, либо попадётся безжалостным отступникам-волючам, люто ненавидимым всеми племенами степи, и погибнет страшной смертью. Да и так опасностей в степи хватает: жаркое солнце, злой ветер, внезапные смерчи и невероятно жестокие грозы, редко попадающиеся озёра и ручьи – всё играет против беглеца, не имеющего припасов и не защищённого от непогоды. А ещё – стремительные гепарды, лютые степные кошаки, скрывающиеся в кронах деревьев леопарды, дикие стада лошадей и степных быков со свирепыми самцами-вожаками… И волки. Волки – опаснее всего. Весной и в начале лета, конечно, их стаи немногочисленны и редки – поджарые рыже-серые хищники разбредаются парами и выводят потомство в лесистых балках и буераках. Пик свирепости припадает на осень-зиму, когда ночной мороз превращает остатки желтеющих трав в хрусткие колючки, а ветер гонит над землёй россыпи льдистого снега. Тогда пищи мало всем – и травоедам, и хищникам, а волки сбиваются в громадные стаи, вой которых холодными ночами леденит сердце даже в становище у костра, а уж одиночке в открытой степи…