— С ним я тебя не отпущу, сама знаешь, кто он и из какой семьи. — Отец давил дочери на спину большой ладонью, прижимал к себе, не отпускал. — Как же можно так вот, взять и довериться ему? Откажись! Пойдем домой…

— Радон найдет меня, если уже не нашел, и тогда всем нам будет плохо, — сказала Маша. — Антоний рассказал мне о пожаре в Предгорном, сколько беды принес он, людей без жилья на пороге зимы оставил. Хочешь такой участи для Коляды? Нам нужно бежать, чтобы загнать Радона и его стаю.

— Ты понимаешь, что этот парень… ведьмак? — отец слегка отстранил от себя Машу и вопросительно заглянул ей в глаза. — Что его ищет полиция, обвиняя в убийстве человека?

Маша спокойно пожала плечами, нисколько не удивившись: она знала обо всем, Антоний по дороге в Коляду рассказал ей все, и она решила, что его честность заслуживает ее ответного доверия.

— Я, кажется, влюбилась в него, — девушка опустила глаза и на миг закусила губу. Смущаясь и краснея, она гладила отца по плечу, уговаривая не противиться ее сердечному выбору. — Знаю, у меня еще не было парня, но Антоний мне очень нравится. К тому же он музыкант. Папа, ну, пожалуйста, я уже взрослая…

— Это не отменяет твоего послушания отцу! — воскликнул священник, сорвав с плеча ласковую ручку дочери. — Чтобы ты связалась с сыном Крюкова, не бывать этому! Бросай это дело, я отправлю тебя в город одну, будешь жить у тети Гали!

Маша упрямо топнула ножкой, отказываясь подчиняться, и вдруг выдала отцу то, о чем сама узнала от Крюкова-старшего, когда они с Антонием навещали его в больнице:

— Не можешь понять, чем один из Крюковых привлек меня, как когда-то привлек Марину? Все просто, хорошие девочки любят плохих мальчиков, — девушка погладила отца по щеке. — Можно спорить об этом сколько угодно, и мы поспорим, когда будет время. А сейчас я ухожу…

Сделав несколько шагов назад, Маша приложила к губам кончики пальцев и послала отцу воздушный поцелуй. Главное, что она жива, — думал священник, — остальное уладится после. Может и правда этот Антоний защитит ее от оборотней.

Дочь удалялась от него, вот и совсем повернулась спиной и пошла к своему ведьмаку. Тот смотрел на священника прямым и спокойным взглядом, а Маше протягивал руку, чтобы помочь ей подняться на пригорок. Ухватившись за его руку, она смело пошла рядом с ним, к джипу, который они оставили на обочине лесной дороги.

— Куда мы теперь? — спросила Маша, усевшись на переднее сидение рядом с Антонием. — Темнеет рано, нужно где-то переждать ночь…

Антоний повел машину по извилистой просеке, на вопрос Маши он ответил скупой улыбкой:

— Не волнуйся, лесник дал мне ключ от домика, он там зимой ночует в дни обходов. Переночуем там. Мы с отцом в том доме часто останавливались, когда он за травами ходил или охотился. Там в погребе запасов на десять лет, сама увидишь!

Путь до зимнего домина лесника занял час. Уже стемнело, поэтому к строению из мощных бревен, обнесенному частоколом, Антоний с Машей шли при свете фар. Впустив девушку во двор через тяжелую дверь калитки, ведьмак вернулся к машине, выключил фары, запер двери и прихватил с собой меч и пистолет, взятый из отцовского арсенала.

— Входи, не бойся… — потом он первый поднялся на крыльцо и отпер дубовую дверь ключом. Все это он делал в полной темноте под совиное уханье и разговоры ветра с деревьями. — Оборотни об этом месте не знают, так отец говорит…

Антоний по-хозяйски зажег в единственной комнате две керосиновые лампы и пошел за дровами, чтобы истопить печку. Маша осмотрелась: в комнате с бревенчатыми стенами была и кровать, и шкаф, стол, стулья, боковая дверь вела в большой чулан, где хранилась посуда и мешки с крупами и мукой. Девушка замерзла и проголодалась. Зябко потирая руки, она, разглядывая припасы, раздумывала над ужином. Чай с пирогами были бы очень кстати.

— Маша, ты где? — окликнул ее ведьмак, вернувшийся в дом с охапкой поленьев в руках. — Сейчас согреемся, поедим что-нибудь. Тут у Василия грибов и ягод в любом виде полно! Любишь ты, например, кисель? Моя мама такой вкусный кисель варила, и меня научила. Весь секрет в мяте…

Маша вышла из чулана, подошла к печи, в которую Антоний уже бросал поленья, и устало опустилась на пол. За эти дни она пережила столько, что могла бы наверное написать книгу. Кроме Антония и его отца, ей некому было довериться. Никто, кроме них, не мог вытащить ее из этой мрачной сказки

— Красивая была Марина? — задумчиво спросила Маша, представляя возлюбленную своего отца прекрасной кареглазой девушкой. Так же, как и она, Марина оказалась в сказке и вышла из нее только после смерти. — Расскажи о ней…

— Она часто грустила, но отца и меня любила сильно, никто нас так не любил больше и не полюбит, — заговорил Антоний, замерев с поленом в руках. — Отец ее чуть ли не на руках носил. Родня от нее отвернулась, конечно! После смерти мамы он перестал колдовать и все такое, считал, что это сгубило ее…

Маша придвинулась ближе к Антонию, стала смотреть, как он с помощью куска газеты и спичек разжигает огонь в стылой печи, чиркнул, поджег газету и бросил ее на поленья, сосредоточенно наблюдая, как огонь кусает дерево.

— Я сказала отцу, что влюблена в тебя. Ты не против? — улыбнулась Маша, глядя на резкий профиль Антония. — Что-то в голову взбрело…

— А на самом деле не влюблена, — вздохнул ведьмак, обращая к ней взгляд. — Зачем тогда ему врала и мне об этом говоришь? Больно хочешь сделать…

— Нет, я боюсь отверженной Мариной быть, — ответила девушка, — смогу ли я так, оставить все и сделаться любовницей ведьмака…

— Мы поженимся, если захочешь. Если хочешь, я пойду за тобой, а не ты за мной, — отозвался Антоний с надеждой. — Такой вариант тоже может быть.

Они поцеловались, не так отчаянно, как в первый раз на берегу реки, нежно, не спеша, чувствуя друг друга очень хорошо. Спать легли после чая с вареньем и солений с сухарями, припасенными лесником на случай холодной зимы и непролазных снегов. Легли вместе, не снимая одежды, не до романтики было, — выспаться бы и уйти из леса поскорее.

Черная крыса с длиннющим розовым хвостом, проникнув в дом через щель в чулане, долго бегала по полу, из угла в угол, искала чего-то, всюду совала свой острый нос. Перевернувшись через себя, напустив черного дыма, обернулась крыса Радоном. Он постоял над спящими Машей и Антонием, посмотрел, как крепко и безмятежно они спят, и решился на что-то. Склонившись к Маше, он поцеловал ее в губы и провел ладонью по ее спокойному лицу, вполголоса шепча заклинание, которое заканчивалось словами: «путаю, запутаю…»

Утром молодые люди спешно собрались уезжать, побросали в рюкзак на всякий случай банки с соленьями, взяли немного сухарей, и вышли в холодный утренний лес. Маша уже чуть ли не в машину запрыгнула, на радостях, что в Антония она все-таки влюбилась, как вдруг ее остановил голос Антония:

— Маша, ты куда?! Вернись! Это не я, это наваждение! Это Радон смеется над тобой!

Маша оглянулась и увидела Антония, несущего дрова. А еще один Антоний, точно такой же, сидел за рулем джипа и кричал:

— Садись быстрее, это не я, это колдовство! Не верь ему, я это я! Он Радон!

Девушка завертела головой, не зная, с кем остаться, а от кого бежать.

Перед Машей стояли два абсолютно одинаковых парня, не было в них различия, которое помогло бы ей сделать правильный выбор. Оба молодые, красивые, темноглазые, утверждающие, что один из них настоящий Антоний, а второй оборотень, принявший его облик. Кому верить, Маша не знала, смотрела на них большими глазами, и просила Бога, чтобы он помог ей угадать кто есть кто.

— Не верь ему, Маша, он оборотень! Я Антоний, это меня ты вечером целовала! — говорил один. Другой прерывал его и утверждал:

— Я Антоний, он Радон. И целовала ты меня! Разве ты не видишь этого, Маша? Иди ко мне, не слушай его…

Маша, если и не сходила с ума, то была на грани истерики, вглядывалась то в одного, то в другого, ища хотя бы тень отличия, и не находя, напряженно искала в себе то чувство, которое указало бы ей верное решение.