Опустив ее на постель, он лег рядом и, обняв за талию, притянул к себе. Его теплые губы прижались к ее губам.

— Тебе уже лучше? — лукаво спросила Кэрол.

— Нет. Моя голова раскалывается пополам. Но в твоих силах отвлечь меня от боли. Заодно, и сама успокоишься и выкинешь из головы всякие глупости.

— Не понимаю, о чем ты? — игриво удивилась она.

— Все ты понимаешь, маленькая хитрая негодница! Меня не проведешь!

Он защекотал ее бока, и Кэрол засмеялась, забыв о страшном сне и обо всех своих страхах.

Мэтт прав. Пока он рядом, ей нечего бояться. Он оказался таким сильным и отважным мужчиной, что бояться рядом с ним было бы просто глупо. Если за ней придет смерть, он поставит ее «раком» и спустит штаны…

Утром они заправили машину, и отправились дальше.

Ни отдых, ни «сексотерапия», как он выразился ночью, не заставили его выглядеть хотя бы немного лучше. Он был очень бледен, кожа вокруг глаз, казалось, потемнела еще больше. На лбу красовался пластырь, любовно наложенный на рану заботливыми руками Кэрол. На ее вопросы он отвечал однозначно — все нормально. И опять был не в духе.

Кэрол не трогала его, равнодушно разглядывая однообразный пейзаж за окном. Шел дождь. В груди застряла тупая боль. Между ними снова холодная стена, которая ночью, вроде бы, исчезла. Так она подумала. Это становилось невыносимым.

— Мэтт, что с тобой?

— Я же уже сказал — все нормально.

— Нет, не нормально. Давай поговорим, прошу тебя. Я не могу так больше.

— Давай поговорим. О чем?

— О том, за что, по твоему мнению, ты меня ударил.

— О Джеке, значит. Нет, о нем я не хочу разговаривать, — он помолчал. — У меня только один вопрос.

— Какой?

— Когда он заходил справиться о твоем здоровье, ну, когда еще розочку подарил, он заходил в спальню?

— Нет. Зачем ему заходить туда? Мы выпили чай на кухне, и он ушел.

— Тогда еще один вопрос. Зачем ты уткнула меня мордой в полку, точнее, мою фотографию, которая стояла в рамочке в твоей спальне? Надоело любоваться на мою физиономию?

— Как это — мордой в полку? — ничего не поняла Кэрол. — Твоя фотография стоит на месте.

— Нет, она не стоит, она лежит. Что ж, если это сделала не ты, то значит Джек. Только его может до такой степени раздражать мое лицо. Как же он мог опрокинуть мою фотографию, если не был в твоей спальне?

— Мэтт, ну зачем Джеку твоя фотография? Не был он там, не был! — чуть не плача воскликнула Кэрол.

— Но не могла же она сама упасть. Ее кто-то перевернул. Если не ты, то кто?

— Может, это я задела ее, когда пыль протирала, и не заметила.

— Хорошо, понятно.

— Что тебе понятно? — в отчаянии вскричала Кэрол. — Не было у меня с ним ничего, не было! Останови машину, я выйду!

— Что?

— Домой я поеду, вот что! Не веришь — не надо! Тогда нам нет никакого смысла ехать дальше.

— Ты не поедешь домой, — спокойно и твердо сказал он. — Ты поедешь туда, куда я тебя повезу.

— Мэтт, я так тебя ждала, так мечтала о том, как мы будем вместе, я сделала все, чтобы этого добиться! Для чего, ты думаешь, я все это делала? Для того, чтобы спать с Джеком?

— А почему бы нет? Я в тюрьме, и не известно было, выйду ли я оттуда вообще, а он вот, рядом, молодой, симпатичный.

— Как ты можешь? — проскулила Кэрол, и глаза ее заблестели от слез.

Она не могла найти слов, слишком сильно раненная тем, что происходит. Раненная им. Разве не доказала она свою любовь? Что еще нужно, чтобы доказать? Она нашла его, она освободила его, вышла за него замуж — почему он не подумает об этом? Почему слова Рэя разом перечеркнули все, что она сделала ради любви, ради него?

— Я верила в тебя, — тихо сказала она, отвернувшись. — Верила, когда никто тебе не верил. Я пришла к тебе и отдала свое сердце, когда все от тебя отвернулись. Ты сказал — я не виноват, и я поверила, не смотря ни на что! Я думала, что ты ответишь мне тем же доверием. Только теперь я поняла, что если бы со мной случилось что-то подобное, как с тобой, ты ни за что бы мне не поверил, как я поверила тебе. Сказал бы кто-то — она виновата, и ты даже не стал бы меня спрашивать, так ли это. Ты ударил меня — а за что? За что?! Ни за что. Спасибо, Мэтт. Больше мне нечего тебе сказать.

Она смотрела в окно, и слезы бежали по ее лицу.

— Ты обманываешь меня. Зачем? — грустно спросил он. — Зачем ты так стараешься выглядеть невинным ангелочком в моих глазах? Это так нелепо. Ты хочешь, чтобы я поверил, что ты любишь меня всю жизнь. С шести лет. Что тебя никогда не интересовали другие мужчины, что ты никогда ни с кем не встречалась. Это же полный бред. Да, я готов поверить, что ты запомнила меня тогда, а потом решила отыскать, может из любопытства, может просто так, от нечего делать, может действительно затем, чтобы поблагодарить — но за что? Я же ничего такого особенного не сделал. Ничего, что можно запомнить на всю жизнь и привязаться ко мне до смерти! Это все похоже на плохо выдуманную сказку для детей. Я готов поверить в то, что сейчас что-то действительно для тебя значу, потому что ты меня спасла в полном смысле этого слова, я вижу, что ты меня любишь, что ты готова ради меня на все. Но будь со мной настоящей. Расскажи о том, что было раньше на самом деле, как рассказала о том, что с тобой произошло в четырнадцать лет. Я не верю, что ты не встречалась с мужчинами. Это невозможно. Ты красивая, ты бросаешься в глаза, выделяешься среди остальных. Я влюбился в тебя, как пацан. Даже этот бессердечный надменный Джек, который считает себя выше всех, удостоил тебя великой чести стать его возлюбленной. Из-за тебя он губит меня. А ты ничего не видишь, ничего не слышишь, ничего не замечаешь! Может, ты просто не заметила, как он затащил тебя в постель? И других мужчин тоже просто не замечала, а?

В Кэрол начал просыпаться гнев.

— Я с детства ненавидела мужчин, потому что моя мать им продавалась, потому что они сновали повсюду как тараканы в доме, где я жила, они смеялись надо мной, обижали! А после того, как меня изнасиловал один из них, я испытывала перед мужчинами только страх и отвращение. А ты мне показался тогда таким добрым, таким хорошим. Я знала одно — ты бы никогда меня не обидел! Я так думала. Да, я полюбила тебя сразу, потому что была ребенком, который очень хотел кого-нибудь любить, да некого было! Появился хороший дядя, который очень мне понравился. Я так ждала, когда ты снова приедешь. Сначала я мечтала о том, чтобы ты был моим папой. Потом стала думать о тебе, как о мужчине. Да, если бы у меня были другие мужчины, если бы я могла с ними встречаться, я бы не стала искать тебя. Зачем? Я не притворяюсь недалекой дурочкой, наверное, я такая на самом деле, раз моя жизнь и мои чувства похожи на нелепую, плохо выдуманную сказку для детей! Только почему ты говоришь мне об этом только сейчас? Зачем делал вид, что веришь и понимаешь? Ты, наверное, не мог понять, кто я — лицемерка или глупая дурочка? Смеялся надо мной про себя?

Кэрол хотелось убежать, исчезнуть, провалиться сквозь землю. Он втоптал ее в грязь. И она вдруг действительно почувствовала себя полной дурой, больной на голову девчонкой. Она могла вынести, когда над ней подсмеивался Джек, она бы вынесла, если бы ее не понимал и смеялся над ней весь мир. Но только не он. Ее могли понять только Эмми и Куртни. Они не считали ее дурочкой. Слова Мэтта — это плевок в самую душу, которую она ему открыла, плевок в самое чистое и светлое, что было в ее жизни, в ее сердце. И то, что столько лет согревало ее, вдруг потухло. Ее мечты, ее память о нем, стремление к нему — это всего лишь нелепость. Ха-ха-ха, как смешно! Может, если она сама над собой посмеется, станет легче?

Уткнувшись в окно, она за весь день больше не произнесла ни слова.

Мэтт тоже не стремился завязать разговор.

Куда они едут, зачем? Когда она уезжала, она знала. А теперь — нет.

И только вечером, когда они устроились в очередном мотеле, перед тем, как заснуть, Мэтт прервал затянувшееся молчание.