— Терпел, потому что он тебя очень любил. Или для тебя это тоже не имело значения?

— Имело, потому что его любовь стала мне поперек горла, она душила меня и не давала жить. Как можно его любить, ведь он ничто, пустое место, всегда им был! Какой мужик стерпит то, что терпел он, когда я наставляла ему рога, уезжала на курорты с любовниками, приводила их домой? А он терпел! Противно вспомнить! Застанет дома в нашей постели мужика, отвернется и убежит сопли на кулак наматывать, строить из себя несчастного и обиженного! Да еще меня умолял его не бросать! Разве это мужик? Нет, это ничтожество!

Кэрол резко поднялась, побледнев от бешенства.

— Все, хватит, я все поняла. Ты просто дура, редкая дура. И шлюха. Ты издевалась над мужчиной только за то, что он тебя так любил, над хорошим мужчиной, хорошим человеком. Таким, как ты не дано оценить прекрасное, потому что сами вы — говно! Убирайся отсюда, и никогда больше не показывайся мне на глаза. Я не отдам тебе квартиру. Ни Мэтт, ни Моника этого бы не хотели. И я не хочу.

Кэт покраснела, глаза ее вдруг налились кровью.

— Ах ты дрянь малолетняя! — прошипела она, а потом, заметив в глазах девушки слезы, вдруг расхохоталась. — Да ты просто ревнуешь! Зависть душит, что он передо мной так пресмыкался? Успокойся, не страдай, он пресмыкался перед всеми. Бедная, наивная девочка, мне тебя даже жаль. Что ты нашла в нем прекрасного, а? Да, он, конечно, мужик красивый, спору нет, я на это и купилась, только сам по себе он ведь ничего не представляет, понимаешь? Неужели сама не разглядела? Он всего лишь пресмыкающееся, и вся его жизнь — это бессмысленное ползанье у других под ногами в ожидании, когда его кто-нибудь раздавит! Зачем нужен такой муж? Он жил, как пресмыкающиеся, и, уверена, что и сдох, как пресмыкающееся. Кто его раздавил, интересно? Уж не ты ли задела ненароком своим каблучком?

И она смеялась, издеваясь над дрожащей, готовой разрыдаться девушкой, которую так ранило каждое ее гадкое слово о Мэтте. И вдруг что-то словно оборвалось в груди Кэрол, как однажды, очень давно, когда она запустила полным подносом в Элен. Схватив с журнального столика бронзовую фигурку толстого Будды, которую привез из Китая еще отец Куртни, Кэрол с яростным воплем обрушила ее на голову смеющейся женщины.

Смех оборвался, и на красивом лице Кэт отразилось удивление. По лбу быстро сбежала струйка крови.

Не останавливаясь, Кэрол вскинула руки и снова ее ударила. На этот раз женщина рухнула на пол.

Склонившись над ней, девушка снова замахнулась, но остановилась, увидев, что та лежит неподвижно, не подавая никаких признаков жизни.

Отступив назад, Кэрол бросила фигурку на распростертое на полу тело, и дрожащей рукой вытерла скатившуюся по щеке капельку пота, не заметив на пальцах кровь. Мгновенье она смотрела на неподвижную стройную фигуру, на расплывающееся под копной роскошных волос пятно крови, потом медленно опустилась на колени и поднесла ладонь к лицу женщины.

Слабое дыхание обдало ее кожу, но Кэрол ничего не почувствовала, убедившись в том, что Кэт жива — ни облегчения, ни огорчения.

Поднявшись, она взяла телефонную трубку и спокойно набрала всего три цифры — 911. Сказав, что нужна медицинская помощь и назвав адрес, она отключилась, не став отвечать на вопросы, которые пыталась задать дежурная. Случайно взгляд ее остановился на зеркале, и она вздрогнула, увидев свое отражение. На нее из зеркала смотрела Элен, с перепачканным кровью лицом и маниакальным безумным взглядом.

— Привет, мам, — улыбнулась девушка. — Хреново выглядишь. Опять кого-то замочила?

В холл выскочила перепуганная Дороти, наспех застегивая на груди халат.

— Что случилось, детка? Это ты кричала или мне приснилось? Ой, у тебя кровь! — в ужасе вскрикнула старушка. — Тебя ударила эта женщина, которая приходила?

Кэрол не ответила. Устало она опустилась в кресло и, тяжело вздохнув, закрыла глаза. И не открыла их, услышав, как вскрикнула Дороти, обнаружив на полу бесчувственную, истекающую кровью незнакомку.

— Я вызвала помощь, — только и сказала девушка.

Но когда через несколько минут подоспела помощь, Кэтрин Френсис, в прошлом Ландж, была уже мертва.

— Это вы ее убили? — услышала Кэрол над собой чей-то чужой голос, выводящий ее из забытья.

— Я, — чуть слышно ответила она, поднимая глаза на молодого человека в офицерской форме.

— Вы пьяны?

— Нет, я просто очень устала.

— Поднимайтесь, вам придется поехать со мной.

Девушка встала и, опустив голову, равнодушно наблюдала, как на тонкие запястья надевают наручники.

Рядом в истерике металась обезумевшая Дороти.

— Что вы делаете? — в отчаянии кричала она офицеру. — Не слушайте ее, не верьте! Не могла она убить, эта девочка мухи не обидит, я ее знаю! Эта женщина сама упала и просто ударилась! Я видела, я все видела! Я все расскажу!

— Эта женщина не могла проломить себе голову в таком месте, если бы упала, для этого ей надо было разогнаться и удариться о стену. Или же упасть вниз головой, — вежливо возразил офицер, высвобождаясь от вцепившихся в него старческих рук.

— Не забирайте ее, не забирайте! Это я, я ударила эту женщину! Арестуйте меня! — взмолилась Дороти, роняя крокодильи слезы и семеня за выводящим Кэрол из дома полицейским.

Но он больше не обратил внимания на старушку и, подведя покорную арестованную к машине, открыл перед ней дверцу. Обернувшись, Кэрол бросила грустный взгляд на дом, выдавила улыбку для Дороти, рыдающую у порога. Потом посмотрела на носилки с телом, прикрытым простыней, которые поднесли к машине «скорой помощи», погрузили внутрь и захлопнули двери.

Офицер наблюдал за ней, почему-то не торопя сесть в машину.

Поймав его взгляд, Кэрол не увидела в нем враждебности, наоборот, ей показалось, что в нем промелькнуло сожаление.

— Сколько вам лет? — неожиданно поинтересовался он.

— Двадцать один.

— Зачем вы это сделали? — тихо спросил он, не как представитель закона, а как человек, который почему-то почувствовал к ней жалость. Может, потому что был еще совсем молодой, и не успел очерстветь сердцем, как полицейские более опытные. А может, спросил из любопытства.

Девушка ответила машинально, ни на миг не задумавшись:

— За Мэтта.

И решительно села в машину с таким видом, будто этим объяснила все. А так ничего и не понявший молоденький офицер вздохнул и захлопнул за ней дверь.

Кэрол улыбнулась, смотря в окно.

Ей вдруг стало легко. Так легко, что казалось, будто душа ее вдруг освободилась от тяжелого камня и взмыла в небеса. Ее Мэтт был отмщен. И женщина, причинившая ему столько боли, что своими издевательствами довела до безумия, превратившая его жизнь в ад, породившая в нем чудовище, сломавшая его так, что он не смог оправиться, отвернувшаяся и бросившая его сразу, как только на руках его сомкнулись наручники, хоть и была уверена в его невиновности, потому что не подозревала о болезни, эта шлюха, мерзавка, растоптавшая лучшего из людей и чистейшую всепрощающую любовь — она не осталась безнаказанной.

И ничего больше не имело значения.

В отражении на стекле она увидела его лицо. Он улыбнулся ей.

И Кэрол улыбнулась в ответ.

Кэрол была спокойна и даже равнодушна ко всему происходящему, казалось, она вообще погрузилась глубоко в себя и ничего не замечает вокруг. Она беспрекословно подчинялась, делая все, что ей велели, машинально, не задумываясь, отвечала на вопросы. И только когда за ее спиной захлопнулась дверь камеры, и щелкнул замок, она вдруг вздрогнула и обернулась. Увидев, что ее запирают, она словно пришла в себя.

— Пожалуйста, не надо, не закрывайте, — взмолилась она. — Я очень боюсь… Я не выйду отсюда, клянусь, только не запирайте на замок.

— Клаустрофобия? — равнодушно поинтересовался конвоир.