В его голосе отразился горький упрек и давняя обида.

— Я не хотела делать тебе больно. Мне даже в голову не пришло, что тебе может быть не все равно. Я никогда не встречалась с мужчинами… наоборот, избегала. Я ничего не знала ни о мужчинах, ни об их отношении.

— А если бы знала, это что-то бы изменило?

Кэрол отвела взгляд, но он вдруг обнял ее и нежно прижал к себе.

— Ладно, не будем копаться в этом… Я не хочу. Ты не знала. Но теперь ты знаешь, — он поднял к себе ее лицо и заглянул в глаза. — Ты ведь никогда больше не сделаешь мне больно? Я тебя люблю. И ты моя. Всегда была только моей. Изначально.

— Ну, прости, ты не довел это до моего сведения, — пошутила Кэрол и улыбнулась. — Надо было сразу сказать, как я к тебе в первый раз в офис пришла.

— Надо было, — он засмеялся и поцеловал ее в губы. — Только я сам как-то не сообразил сразу, что ко мне пришла будущая жена… Потом только дошло.

— Ну, если ты не сообразил, то куда уж мне, извините… Я тоже не догадалась, что передо мной мой будущий муж.

— Конечно, это был я. И только я. Ты просто ошиблась при выборе мужа, да и я сам, конечно, немножко тебя прохлопал…

— Немножко? Ты имеешь в виду мое замужество?

— Давай договоримся, что больше об этом мы упоминать не будем в наших разговорах, это бьет меня по больному. Даже если бы твой муж остался жив, я бы все равно тебя отобрал, потому что я никогда и никому не отдаю то, что выбрал для себя, то, что станет моим. И заруби это себе на носу, любовь моя. Моя.

Кэрол лишь улыбнулась и пожала плечами. Джек улыбнулся и, взяв ее за руку, нежно сжал.

— Я займусь переводом Элен в госпиталь, только чуть позже, после нашего с тобой свадебного путешествия, хорошо?

У девушки перехватило дыхание.

— Так скоро? Но… я… я не собиралась. Может быть, когда-нибудь…

«Когда я смогу ее там содержать», — закончила про себя Кэрол.

Просить денег на это у Куртни она не могла и не хотела. Это уже слишком, обязывать, чтобы Куртни заботилась о женщине, которую в глубине души ненавидела, бывшей сопернице, которой Рэй отдал свое сердце, к которой его ревновала всю жизнь.

— Зачем откладывать на «когда-нибудь», если ты хочешь этого уже сейчас? Я человек не бедный и никогда таковым не буду, и могу позволить себе позаботиться о своей теще… ради тебя.

Он обнял девушку и прижал к груди.

— Разве ты забыла, кто будет твоим мужем? Сам Джек Рэндэл! — сказал он с наигранным пафосом, и серьезно добавил. — Я разделю с тобой все, что имею и еще буду иметь. То, что было моим, теперь будет нашим.

Он не хотел ее расстраивать и говорить о том, что перевод Элен в эту больницу невозможен. Элен содержалась в тюремной психбольнице, в отделении для особо опасных преступников. Госпиталь, в котором лечилась Кэрол, для таких пациентов не предназначен. Элен была не просто больной женщиной, она была осужденной заключенной. И при всем желании даже он не сможет сделать так, чтобы ее перевели в этот госпиталь. Это было невозможно. В данном случае, даже для него. Но говорить Кэрол об этом сейчас он не хотел. Он надеялся, что она поймет это сама, когда увидит ее. Ему очень не хотелось, чтобы она встречалась с матерю, он знал, что это причинит ей боль, что ничего хорошего из этого не выйдет. Но он также знал, что если Кэрол что-то для себя решила, то она все равно это сделает. Уж в ее упрямстве и своенравии он успел достаточно убедиться. Ему оставалось только поражаться, как такая тихая и покорная вроде бы девушка одновременно с этим была такой упертой и непослушной. Кто бы что ни говорил, все равно поступает по-своему. Расшибает лоб, и все равно лезет напролом, даже если знает, что опять наткнется на стену и обольется кровью… как сейчас, в случае с матерью. Отчаянная, безрассудная. Считает себя трусихой и слабачкой, не отдавая себе отчета в том, какой в ней стержень, сколько на самом деле в ней мужества. Зато Джек это видел. Когда он стал копаться в ее прошлом, он был поражен всем, что узнал. Ему трудно было поверить, что все, что он узнал — это о ней, роскошной, великолепной девушке, при взгляде на которую даже в голову бы не пришло, что она не родилась в роскоши и благополучии. Что величайшая трагедия, которая могла быть в ее жизни — это сломанный ноготь на безупречном пальчике. Как можно было поверить в то, что такую милую и беззащитную на вид девушку исключили из школы за драки, за то, что она со своей подружкой регулярно избивали кого-то в школе? Да он даже представить себе не мог ее дерущейся, как ни смотрел на нее и как ни старался. Он спросил ее об этом, когда они стали вместе жить. Он о многом хотел спросить, но пока не решался, собираясь это делать постепенно и осторожно. На его вопрос она лишь дернула плечом и усмехнулась.

— Ну да, выгнали. И что?

— Ты, правда, кого-то била?

На лице ее тогда появилось такое ожесточенное выражение, которое он никогда до этого не видел.

— Да. А ты что, в школе никогда не дрался?

— По правде говоря… нет. Я не могу представить, что ты могла кого-то побить. Ты такая…

— Какая?

— Ну… не похожа на того, кто кого-то может побить.

— Я похожа на того, кого бьют, это ты хочешь сказать? Так и было, пока я не встретила Эмми. Она научила меня драться. И больше меня никто не бил. Били мы. Кстати, это было единственное, за что мать меня хвалила. Но бить кое-кого было мало. Эту тварь нужно было убить. Если бы я знала… если бы я могла вернуться назад… я бы убила ее, и тогда бы Тимми и Эмми были живы. И бабушка Тимми. И Мег. И Спайк. А Даяна бы не была столько лет калекой.

Она заметила ошеломленный взгляд Джека, а потом он расхохотался.

— Ничего себе! А ты оказывается самая настоящая злючка!

— Кто бы говорил! — фыркнула Кэрол.

— Разве я сказал, что это плохо? Просто теперь, если надумаешь кого-нибудь замочить, сначала расскажи мне, чтобы мне потом не пришлось вытаскивать тебя из-за решетки, договорились?

Кэрол подавлено промолчала, не разделив его веселья. По ней, так ничего смешного в этом не было.

А Джек, вспомнив о том, как она размозжила голову Кэт, уже не так удивлялся тому, что она кого-то могла бить в школе. И лишь подумал о том, как обманчива, все-таки, может быть внешность некоторых людей. Как у нее, например. Этакая невинная беззащитная овечка, горя не знавшая за всю свою жизнь.

Но было одно, что выдавало ее, и на что он сразу обратил внимание — ее взгляд, который резко не соответствовал ее внешнему облику баловня судьбы, ее внешнему лоску и обманчивому благополучию. Он сразу уловил, что внутри она совсем не такая, как кажется. Человек может изменить в себе все, поведение, внешность, облик, даже мышление и взгляд на мир… но человек никогда не сможет изменить то, что отражают его глаза. А еще никогда в жизни он не видел таких прекрасных глаз. Он всегда ими любовался, они безумно ему нравились, он буквально ощущал, как их взгляд пробирает его насквозь, проникает внутрь, в самую душу, касается его сердца. Иногда ему даже казалось, что именно ее глаза его так зацепили сначала. Стоило ему сомкнут веки, и они появлялись перед ним, преследовали его, лишив его покоя, как какое-то навязчивое ведение, от которого он не мог избавиться. Никогда еще женщина не казалась ему настолько нежной и женственной, какой была она. И именно это заставило его желать ее до скрежета в зубах, пробудив в нем какую-то животную страсть. Она была и красивой, и соблазнительной, но все это он видел и раньше, и этим его нельзя было удивить. А при одном взгляде на нее ему приходилось каждый раз подавлять в себе порыв раздавить ее в своих объятиях. И теперь, когда он, наконец-то, себя больше не сдерживал, он не мог этим насладиться.

Его выстраданная любовь, наконец-то, перестала причинять ему боль, которая сменилась радостью и удовольствием. И никогда он себя не чувствовал таким счастливым, как теперь. И сейчас, за это счастье, эту радость, которую он испытывал рядом с ней, он готов был простить ей все то, за что так ненавидел совсем еще недавно. Простить и забыть обо всем, что отравляло его кровь до этого.