— Значит, твой отец знает толк в женщинах, — довольно заявила Кэрол.

— На вкус и цвет, как говорится… А ты ему, между прочим, тоже приглянулась. Он все меня о тебе выспрашивал. Старый проныра сразу смекнул, что ты мне нравишься. Всем это сразу бросалось в глаза, одна ты не видела! Не верится мне в это.

— Я уже объяснила, почему.

— Потому что считала, что не могла мне понравиться? Глупо. Ты себя в зеркало видела? Нет, ты просто не хотела замечать мое отношение к тебе, вот и не замечала. А я, как идиот, все возился с тобой, деликатничал… пока не получил пинка под зад, — на лице его вдруг появилась злоба и, схватив девушку, он опрокинул ее на спину. — Надо было сразу трахнуть тебя и не мучиться…

Девушка возмущенно вскрикнула, но ее возглас был подавлен властным требовательным поцелуем. Да, деликатничать с ней он больше не собирался, судя по всему. Но и Кэрол больше не находила в себе ни сил, ни желания ему противиться, мгновенно разомлев от его поцелуя. Тело ее помимо ее воли выгнулось навстречу его ласкам, охваченное желанием. С трепетом она отдалась во власть его рук, его губ… И жалобно беспомощно стонала, удивленная, пораженная тем, каким неимоверным удовольствием, какой страшной страстью отзывалось ее тело на его ласки. Словно из нее вдруг извергся огненный вулкан, который долго скрывался где-то внутри… Но даже теперь она не хотела признать, что сила ее страсти заключалась в том, что она желала его, давно и долго. А это желание, столько времени подавляемое, наконец-то вырвалось и теперь подавило в отместку ее так же, как она подавляла его все это время. Она понимала, что он это знал, понимал, такая страсть не могла возникнуть сразу и из ниоткуда, только сейчас, что она выдавала ее, выдавало то, что она хотела его тоже, давно и сильно… Но она ничего не могла поделать с этим, чтобы скрыть это. Хоть ей и не хотелось, чтобы он думал, что она хотела его тогда, еще год назад, когда у нее был Мэтт. Но вскоре и это перестало иметь для нее значение, когда она вскрикивала от страсти, как безумная, в его объятиях, не владея собой. Когда извивалась и дрожала всем телом. Когда с такой легкостью и быстротой ее тело отзывалось на его страсть неудержимыми оргазмами. Она была охвачена ужасом и восторгом одновременно, ощущая себя развратной шлюхой, отдаваясь ему вновь и вновь, позволяя делать с собой все, что он хотел. «О, Боже, я все-таки такая же, как мать! — мелькало у нее в иступленном мозгу. — Развратная и похотливая! Я так и знала!». Она была ошеломлена и шокирована, но ей это нравилось. Нравилось это безумие, в которое она попала. И она мечтала о том, чтобы это никогда не кончалось. Джек, видимо, тоже не хотел, чтобы это кончалось, потому что не оставлял ее в покое до самого утра, охваченный ненасытной страстью, которая возрождала силы в его молодом горячем теле вновь и вновь. Ей казалось, что он никогда не выпустит ее из своих объятий.

Он не отличался сдержанностью, с головой окунаясь в свои ощущения, и наблюдая за ним, Кэрол получала удовольствие от осознания того, что ему так с ней хорошо. Тяжелое дыхание, дрожащие руки, хриплые стоны, переполненные глубоким наслаждением и несдержанной страстью — кто бы мог подумать, что Джек Рэндэл, такой вроде бы холодный к женщинам, на самом деле такой чувственный и открытый в постели!

«А может, он только со мной такой? — мелькнула у Кэрол наивная робкая мысль. — Потому что он меня любит?».

Она больше не сомневалась в его словах, наоборот, именно в постели она ему и поверила. Он так ее любил, именно любил, а не просто занимался сексом, это чувствовалось и виделось. И ее сердце сладостно сжималось, а грудь переполнялась бурной радостью и восторгом, и она поймала себя на том, что обожает его, как безумная, как ненормальная. Она даже не сразу заметила, как шепчет ему на ухо о любви дрожащим задыхающимся голосом, а он улыбается и с еще большим жаром уносит ее все дальше, на небеса, в рай.

Когда он, наконец, насытился и позволил ей забыться умиротворенным сном, небо за окном уже светлело. Обессиленная, Кэрол крепко спала, в беспорядке разметав по подушке взлохмаченные после их неистовых любовных безумств длинные волосы. Разомлевшее тело белело в предрассветных сумерках на фоне голубых простыней, которые Джек снова с нее стащил после того, как она уснула, укутавшись в них. Долго он разглядывал неподвижную девушку ясными глазами, в которых не было и тени сна. Потом поднялся и, как был, обнаженный отправился на кухню, зажав между ровных зубов сигарету.

Кэрол разбудил не очень деликатный толчок в плечо. С трудом разлепив тяжелые веки, она сонно посмотрела на Джека, сидящего рядом, и невольно улыбнулась, любуясь его обнаженным загорелым телом. Наверняка, он загорал на пляже где-нибудь под тропическим солнцем. Она уже собралась было поинтересоваться, где он отдыхал и как это решился променять работу на отпуск, но остановилась, заметив хмурое мрачное лицо.

Он небрежно курил, не смотря на нее. Кэрол приподнялась, встревоженная. Зачем он ее разбудил? Что-нибудь случилось?

— Вставай, — грубо бросил он, и даже его рот скривился от неприязни и раздражения, прозвучавших в голосе. — Ты, кажется, собиралась домой. Дверь открыта. Не смею более задерживать.

Девушка застыла с таким видом, будто ее с головы до ног окатили ледяной водой. По лицу ее разлилась смертельная бледность, которая была заметна даже в предрассветных сумерках.

Джек повернулся к ней и просверлил злыми, режущими как бритва, глазами. Невозмутимо затянувшись, он выпустил дым ей в лицо.

— Что ты на меня так уставилась? Я не ясно выразился? Проваливай.

Глаза Кэрол заслезились от дыма, но не только дым был тому причиной. Отвернувшись, она сползла с кровати и окинула растерянным взглядом комнату, ища свою одежду. Все тело забилось в мелкой нервной дрожи, но она призвала на помощь всю силу воли, чтобы оставаться спокойной… или, по крайней мере, таковой выглядеть.

Ошеломленная и как будто оглушенная неожиданной развязкой безумной ночи любви, которая внезапно обернулась кошмаром, она не без усилий вспомнила, что ее одежда осталась в гостиной и прихожей.

Не глядя больше на Джека, она вышла из спальни, хладнокровная и безразличная. В ее груди на самом деле словно все замерзло, заледенело, а сердце превратилось в мертвую глыбу льда. Только руки по-прежнему дрожали, и с этим она ничего уже не могла поделать.

Как во сне, она спокойно оделась, обулась, пригладила, как могла, растрепавшиеся волосы, подобрала с кресла сумочку и, подняв глаза, увидела Джека. Он стоял в дверях в одних штанах и, прислонившись плечом к косяку, наблюдал за ней. Всего лишь миг они смотрели друг другу в глаза, но этого было достаточно, чтобы Кэрол вдруг пришла в себя и ощутила, как в груди разливается боль, смешанная с гневом и стыдом.

Краска залила ее лицо, вызвав на лице Джека злорадную издевательскую ухмылку. Отвратительную, мерзкую ухмылку. Совсем недавно ей показалось, что она его любит до безумия, теперь же внутри вспыхнула жгучая ненависть. Боже мой, как она могла ему поверить? Как могла забыть о том, какой он есть на самом деле, мстительный, безжалостный! Почему не почувствовала подвоха в его любезности, когда он с ней разговаривал, в его нежности и мягкости, зная, что он не может просто так простить обиду, что не успокаивается, пока не расквитается, почему?

— Внизу тебя ждет такси, — сказал он, подавив ухмылку.

— Как всегда ты очень любезен, — с отвращением изогнув губы, ответила Кэрол.

— Конечно, — улыбнулся он. — А теперь убирайся из моего дома!

Резко изменившись в лице, он покраснел, а глаза его вспыхнули бешенством.

— Вон!!! Пошла вон!!! — зарычал он с таким видом, что еще минута — и он ее убьет.

Кэрол прошла мимо, чувствуя, как сжалось от страха сердце, но все же заставила себя бросить через плечо насмешливую фразу:

— Не надо так нервничать, Джек. Меня уже нет, и считай, что и не было.

Прежде чем он успел бы сказать ей в ответ что-нибудь сокрушающее, она вышла и закрыла за собой дверь. Не так, как он когда-то, что чуть стены не рухнули, а тихо и аккуратно. Но как только она оказалась за дверью, из горла ее вырвались рыдания, и она бросилась к лифту, спеша поскорее убраться отсюда и забыть обо всем, как страшный сон. Очередной страшный сон. Вся ее жизнь заключалась в том, чтобы стараться о чем-то забыть. Вся ее жизнь — это страшный сон.