Кэрол закрыла лицо руками, беззвучно расплакавшись. Мэтт знал, все знал! Это стало для нее еще одним ударом, разрушившим то немногое, что у нее оставалось — уверенность в том, что осознанно он никогда бы не сделал ей ничего плохого, что был тем, кому она могла безоглядно доверять, что она и делала, за что едва не поплатилась жизнью. Даже он ее обманул. Как верить мужчинам?

— Кэрол, не надо плакать, — стал утешать ее Джек. — Скорее всего, для него так лучше, как бы дико и жестоко не звучали мои слова. Подумай сама, что его ожидало — тюремная психушка до конца дней, а это похуже, чем тюрьма. Для него это стало бы адом на земле. Вас бы все равно разлучили, и он был бы похоронен заживо в стенах дурдома, обреченный на медленную мучительную смерть взаперти, среди жестоких врачей и сумасшедших пациентов. А теперь он свободен от всяких клеток и стен, от своей болезни, от страданий. Ему не было жизни на земле, а там, — Джек кивнул вверх и посмотрел в окно, на небо, — ему будет хорошо. Господь позаботиться о нем. Потому что душа его чиста и невинна перед Господом, его грехи вместе с его болезнью остались здесь, на земле, в его теле. И там, на небе, ему воздастся за его муки на земле.

Осторожно, боясь причинить боль, коснувшись ее лица, он повернул его к себе и осыпал страстными поцелуями.

— Забудь его, забудь. Все забудь. Его больше нет. А я готов на все ради тебя, только позволь мне тебя любить. Если хочешь, я выпущу на свободу всех маньяков, только при условии, что ты не будешь с ними спать и выходить за них замуж, потому что мое бедное сердце этого больше не выдержит, — он грустно улыбнулся и прижался было к ее губам в горячем поцелуе, но девушка отшатнулась от него и отвернулась, прикрыв ладонью обезображенный рот, удивляясь про себя, как ему не противно прикасаться к ней, если ей самой было противно даже смотреть на себя в зеркало.

— Я не верю больше тебе, Джек, ни одному твоему слову. О какой любви ты говоришь, если ты даже не предупредил меня о том, как опасен Мэтт. А ведь я так тебе верила, так восхищалась тобой, а оказалось, что ты всего лишь хитрый авантюрист, который обманул всех — народ, прессу, правосудие… я уже не говорю о себе. Ты заставил всех поверить в то, что спасаешь невиновного, борешься за справедливость, что ты сделал невозможное, раскопав дело восьмилетней давности и поймав настоящего маньяка, избавив общество от опасности — такой вот герой, сыскавший себе всеобщее уважение и благосклонность. А на самом деле, ты не вел никаких расследований, не совершал невозможного, ты всего лишь на всего отыскал несчастного, который согласился взять на себя вину.

— Не важно, как, главное — я дал ему свободу! — начал злиться Джек, теряя терпение. — Я помог тебе и ему — в этом ты меня теперь обвиняешь? Нужно было послать вас обоих к черту — или и в этом случае я был бы плохим, так? Как ни крути, я плохой, и все сделал не так и не правильно!

— Помог? Ты помог?! — взвилась Кэрол, тоже выходя из себя. — Да ты его погубил! Он был болен, ему не нужна была свобода, ему нужно было лечение! Ты это понимал! Ты должен был мне все рассказать, тогда все было бы иначе, он был бы жив! Я бы добилась, чтобы его из тюрьмы перевели в хорошую больницу, где ему оказали бы помощь, именно ту помощь, которая была ему нужна, а не которую оказал ты! Возможно, его бы даже вылечили. Или, по крайней мере, он был бы жив. А теперь… теперь его нет, — голос ее задрожал от слез. — Выпустив его на свободу, ты обрек его на погибель, ты знал, что он не сможет выжить на воле, что его ожидает либо смерть, либо новые аресты за новые убийства. Может, на это ты и рассчитывал, этого добивался, освобождая его — уничтожить его окончательно? Вернее, чтобы он сам себя уничтожил, как и произошло? Или тебе было просто наплевать на то, что будет с ним и с теми, кого он может убить?

— Я же говорил тебе, что не собирался бросать его на произвол судьбы, я предложил ему…

— А почему бы сразу не поместить его в клинику?

— Послушай, Кэрол! — прорычал Джек, бледнея от ярости. — Я уже все тебе объяснил и не собираюсь повторять по десять раз! Я сделал только то, что ты от меня хотела! И не надо делать из меня козла отпущения! Не надо обвинять меня в его смерти! Он дурак и слабак, он сам прострелил себе башку! Я-то тут при чем?

— Ты его загнал, затравил, от тебя он бежал! Кто дал тебе право заставлять его делать то, что хочешь ты, распоряжаться его жизнью, решать за меня и за него! Ты просто довел его до отчаяния! Если бы он не пустился в бега, ничего бы не произошло. И если бы я знала, что он болен…

— А разве ты не знала? Я тебе сказал, а ты все равно уехала с ним, предпочтя поверить ему, а не мне! Нужно было не пороть горячку, а хоть немного задуматься своей хорошенькой головкой, она предназначена еще и для этого, а не только для причесок! Если ты дура, при чем здесь я?

— Да уж, куда мне до вас с Мэттом и до ваших соревнований в хитростях и подлостях! Куда мне до тебя, Джек Рэндэл, и до твоих изощренных тонких интриг! Может, я и дура, наивная, глупая, доверчивая, зато я человек, с совестью и честью, а ты — зверь, пожирающий других, чтобы выжить! Холодный, расчетливый, лицемерный, лживый, не останавливающийся ни перед чем, лишенный элементарных человеческих понятий и ценностей…

— Хватит! — закричал Джек, сжав кулаки, и Кэрол замолчала, испугавшись, что он сейчас ее ударит. Отступив на всякий случай от него на пару шагов, она продолжила нападение, не в силах уже остановиться.

— Ты виноват в смерти Мэтта, ты! Это ты его погубил! И ты еще посмел заявиться сюда и говорить мне о какой-то там любви? Какой любви, Джек? Ты хоть имеешь понятие, что это такое? Ты хладнокровно подверг меня смертельной опасности, и то, что со мной случилось — тоже твоя вина! Твоя любовь меня чуть на тот свет не отправила! Вы оба мне лгали, и ваша любовь мне дорого обошлась! Чуть до смерти меня не залюбили! Да, я дура, но если вы с Мэттом такие умные, почему все так случилось? Как я могла понять, кому из вас верить, если вы оба лгали и пользовались тем, что я вам безоглядно верила? Да, я дура, и без тебя знаю! Знаю, что сама во всем виновата! И Мэтта я погубила! И Монику! Сидел бы дальше себе спокойно в тюрьме, в безопасности, если бы я не влезла в его жизнь! Да, дура, чего уж спорить?

— Да ладно тебе, чего зацепилась? Не дура, вспылил я, — примирительно сказал Джек, обеспокоенный ее близким к истерике состоянием.

В глазах ее появилось безумие, порожденное отчаянием и болью, которые оказались ей не под силу.

— Я тебе так верила, Джек! И ему верила! Как, как я смогу теперь кому-нибудь верить? Как мне жить с этим невыносимым чувством вины, с мыслью, что я обрекла их на смерть своим вмешательством! Я хотела помочь, а получилось, что я их погубила, Мэтта и его мать! И все потому, что ты скрыл от меня правду! Мэтта больше нет, тебе на все наплевать, потому что совести у тебя нет, а на меня взвалилась вся тяжесть того, что вы с ним натворили! Ты понимаешь, что своей ложью ты обрек меня на вечные муки вины и сожалений?

— Кэрол, это глупо, винить себя…

— Может и глупо, но я иначе не могу! Я жива, ты жив, а его нет! И Моники нет! Помогли, называется! И зачем я с тобой только связалась? Прав был Рэй, когда говорил, что настанет день, когда я об этом пожалею!

Джек свирепо играл желваками, проявляя невероятные для него подвиги самообладания и терпения. И лишь метавшие молнии глаза говорили о том, что он не пропустил мимо ушей ни одного оскорбления, ни одного обидного слова.

— Как быстро ты забыла все, что я для тебя сделал! Это твоя благодарность?

— Я еще должна тебя благодарить? За то, что ты сломал мою жизнь, мою любовь, лишил меня самого дорогого — Мэтта, разбил мое сердце? За то, что загубил его и Монику? — в истерике закричала Кэрол. — Да я ненавижу тебя! Ненавижу!!! Убирайся отсюда! Я не хочу тебя видеть, никогда!

Кожа на лице Джека приобрела серый оттенок, губы побледнели, но он не сдвинулся с места, продолжая смотреть на нее.