— Нет… пожалуйста… Мэтт… стой, не подходи… не надо…

Она вдруг вспомнила свой сон, в котором стояла и смотрела в глаза своей смерти. Смотрела и плакала, как сейчас. А в следующее мгновение Мэтт сильным резким движением вырвал пистолет из ее рук и отшвырнул в сторону. Его крепкий кулак, с беспощадной жестокостью обрушившийся ей на скулу, заставил ее сильно удариться затылком о стену. Девушка захрипела и даже не попыталась на этот раз прикрыть лицо, чтобы защитить от ударов. Сильные пальцы вцепились ей в волосы, не позволяя упасть, он схватил ее за подбородок и заглянул в залитое кровью лицо.

— Ну, что, сука, нравится? Приятно? Тебе хочется удовольствий, ищешь приключений, да? Получай, гадина… я покажу тебе удовольствия…

Продолжая держать ее за волосы, он заставил ее упасть на пол и начал рвать на ней одежду, терзая нежное тело. Кэрол, обезумев от ужаса, отчаянно сопротивлялась, но его он лишь усмехался, демонстрируя свою поразительную силу, которой она всегда так восхищалась и которая теперь обернулась против нее.

Сорвав с нее остатки одежды, он грубо перевернул ее на живот и, больно стиснув пальцами ее бедра, оторвал их от пола, рванув вверх, подтянув к себе. Расстегнув джинсы, он с хриплым рычанием вонзился между нежных ягодиц девушки, из горла которой вырвался крик боли. Она забилась в его тисках, пытаясь вырваться.

— Мэтт! Мне больно! Мэтт!!!

Ее жалобный умоляющий вой лишь подстегнул его, он издевательски засмеялся ей на ухо, с еще большей грубостью и силой истязая ее, упиваясь ее болью, ее криками, содрогаясь от острого пронзительного удовольствия, которое доставляло ему ее сопротивляющееся, судорожно сжимающееся, горячее тело.

Зажмурившись и стиснув зубы, Кэрол стонала от боли, обессилев от бесполезной борьбы с могучими мускулами, которые подавили ее, сломали, лишив жалких остатков сил и надежды на освобождение. Ее жалобные стоны смешались с его сладострастным хрипом, срывающимся то в стон, то в рычание. Девушка больше не просила о пощаде, смутно удивляясь какой-то животной дикой страсти, с которой он терзал ее бедное тело.

Когда он застонал и задергался, придавив ее с такой силой, что едва не вышиб из нее дух, она вздохнула с облегчением, поняв, что пытка ее закончилась. Он вдруг выпустил ее из своих рук и упал рядом, наполовину придавив своим тяжелым телом. Кэрол, вонзаясь ногтями в доски пола, медленно выползла из-под него. Он не помешал ей, уткнувшись лицом в пол и громко, тяжело дыша. Кэрол поползла дальше, потом поднялась на четвереньки, не отрывая обезумевшего взгляда от спасительного выхода. Ей казалось, что стоит ей доползти до двери, выбраться отсюда, и она будет спасена.

Она закричала от внезапной ярости, когда его пальцы снова вцепились ей в волосы и рванули вверх, отрывая от пола и заставляя подняться.

— Куда это ты, любовь моя? Я еще не закончил. Впереди самый главный момент, — он с улыбкой схватил ее за горло, но Кэрол, зарычав от злости, вонзила в его лицо свои изуродованные ногти, поломанные о пол.

Выпустив ее горло, он ударил ее раскрытой ладонью в лицо, с силой отшвырнув от себя.

Упав на пол, девушка почувствовала оглушительную боль, пронзившую затылок. В глазах потемнело, Кэрол не двигалась, с ужасом чувствуя, как меркнет и угасает ее сознание, медленно, тяжело, позволяя ей это понять. Боль в затылке была такой страшной, что Кэрол подумала, что в голову что-то вонзилось…

Мысль о том, что она умирает, успела промелькнуть в ее сознании, успела отозваться в ее сердце смертельной ноющей тоской и вспышкой горького отчаяния…

Мэтт остановился над девушкой, смотря на распростертую обнаженную фигурку, на тиски, о которые та ударилась головой, и на расплывающееся под грязными спутанными волосами пятно алой крови.

— Вставай, гадина! Хватит притворятся!

Он толкнул ее ногой. Потом ударил. Еще раз, и еще, пытаясь привести ее в чувства.

— Понимайся, дрянь! Ты не лишишь меня удовольствия придушить тебя собственными руками! Вставай, сука!

Охваченный припадком бешенства, он с неудовлетворенной злобой пинал по полу безжизненное тело, задыхаясь от досады. Но девушка не реагировала больше на удары, не чувствовала боли, и это приводило его в неописуемую ярость. Все еще не веря в то, что она может быть мертва, он опустился на колени и, грубо приподняв ее за плечи, заглянул в окровавленное лицо.

— Сдохла, сука? Ну и черт с тобой! — скривившись от ненависти, он плюнул в закрытые глаза и бросил ее на пол.

Встав, Мэтт направился к выходу. Резко остановился и зашатался, подняв руки к глазам, перед которыми внезапно все поплыло. Почувствовал вдруг неожиданную слабость и пульсирующую боль в простреленном боку. Ужасную боль. С удивлением он опустил взгляд на залитую кровью рубашку, словно только теперь заметил, что ранен. Голова его закружилась, непреодолимая усталость и слабость потянули его вниз, на пол. Ноги его подломились, и он тяжело упал. Веки его задрожали и медленно сомкнулись. Он не понимал, что с ним происходит, но не мог с этим справиться, чувствуя, как немеет тело, наливаясь свинцовой тяжестью, отказываясь ему подчиняться. Он до последнего отчаянно пытался отогнать подступающую к нему тьму, но она все-таки одолела его, затянув в свое черное лоно, откуда ему, возможно, уже не было возврата.

Открыв дверь своей квартиры, Джек вошел внутрь и, не включая свет и не разуваясь, прошел в гостиную. Швырнув кейс в кресло, он снял пиджак и отправил его туда же. Оттянув вниз узел галстука, он расстегнул верхние пуговицы рубашки и вдохнул полной грудью, словно одежда и галстук душили его. Подойдя к бару, он достал бутылку виски и стакан и устроился в кресле.

Он не мог потом вспомнить, как долго он так сидел, в темноте, и сколько раз наполнял свой стакан.

Наверное, не один раз, потому что когда он решил, наконец-то, подняться, голова у него закружилась и, чувствуя, как его повело в сторону, Джек ухватился за кресло, чтобы не упасть. Выровняв равновесие, он тихо засмеялся сам над собой.

Впервые в жизни он почувствовал, что это такое — быть пьяным.

Наверное, скажи он кому, что за свои неполные двадцать семь лет он никогда раньше не напивался — или не поверят, или засмеют! Но, однако, это было так. На то, чтобы пить, у него не было ни времени, ни желания.

Сначала университет. Гарвард. Он отдавал учебе все свое время, с успехом и поразительным упорством грызя гранит науки. Он мечтал о карьере, и неуклонно шел к поставленной цели быть лучшим в выбранной профессии.

Больше для него ничего не существовало и не имело значения. Ни девушки, ни любовь, ни развлечения и отдых. И пока его сверстники отрывались в ночных клубах и барах, собирались компаниями на пикниках, устраивали шумные вечеринки, он сидел над книгами, писал доклады или просиживал штаны на лекциях.

У него было мало друзей, а те, что имелись, были такие же помешанные на учебе «зубрилы», как и он сам. Почти все преподаватели его обожали за усидчивость и ум. Сверстники не любили его, не понимая и не одобряя страсти к учебе, за глаза называя «ботаником» и занудой. Не любили за чрезмерный ум и способность к знаниям, за отвратительный бешенный нрав и острый ядовитый язык. Редко кто осмеливался открыто выказывать ему неприязнь или неуважение, не говоря уже о том, чтобы перейти ему в чем-то дорогу. Его боялись. Он был довольно известной личностью во всем университете, и не только благодаря уму, характеру и языку. Все знали о его жестокости и неумении прощать, даже мелкие и, казалось бы, незначительные обиды. Сам Джек никогда не утруждал себя тем, чтобы кому-то нравиться. А после первой неудачной любви, он подавил в себе естественные порывы привлекать девушек и нравиться им. Но с годами он приобретал привлекательность, и женская половина смотрела на него все с большим интересом. Его сильная незаурядная личность, надменность и высокомерие, а также отсутствие заискивания перед девушками, почему-то стали интриговать и притягивать слабый пол.