Клайд улыбнулся.

– Ого. Должно быть, тебе пришлось переспать с кем-то из верхов, чтобы заполучить это место.

«Не реагируй, – подумала Элла. – Если ты будешь отвечать на его колкости, он поймет, что может до тебя добраться, и продолжит в том же духе».

– Конечно. Так расскажите мне, почему вы хотели поговорить именно со мной.

– А что, агент ФБР сама не может догадаться?

– По всей видимости, нет.

– А ты постарайся.

– Бросьте, мистер Хармен, мы здесь не для того, чтобы в игры играть, – сказала Элла.

– Что-то мне подсказывает, что ты не знаешь.

Она решила нанести удар горькой правдой. Осадить его и показать, что она здесь главная. Она не собиралась позволить этому парню взять над ней верх.

– Мистер Хармен, я вышла на вас благодаря обширному поведенческому анализу, психологическому портрету и индуктивному мышлению. Думаете, я все еще чего-то о вас не знаю?

– Ты многого обо мне не знаешь.

– Например?

– Ладно, я расскажу тебе. Но тебе придется ответить на мой вопрос. У кого два больших пальца, и кто предпочитает молодых сучек старым жалким шерифам? Подсказка: это не мертвая обезьяна в моем подвале.

Элла мысленно отступила на шаг. Она не ожидала от Клайда такого поведения. Она ожидала, что он окажется застенчивым, отстраненным мужчиной, которому будет некомфортно в присутствии женщины. Она ожидала от него молчания и волнения, но не неповиновения, и уж точно не шуток.

Элла покачала головой.

– Шутка про два пальца? Мы что, в 2002?

– Ой, да брось. Такой девочке, как ты, следует чаще улыбаться.

– Кстати, по поводу подвала, – начала Элла. – Не хотите рассказать мне, что это все значит?

На лице Клайда появилась ухмылка. Элла поняла, что он уже давно ждал, чтобы рассказать кому-нибудь об ужасах своего подвала.

Клайд откинулся на стуле и потряс цепями на своих запястьях.

– Я занимаюсь таксидермией, – сказал он. – Без животных это невозможно, не так ли?

– Их нужно запирать в клетках на пороге смерти? Пытать? Морить голодом? – сказала она, чувствуя, как внутри нарастает ярость.

Она не терпела тех, кто издевается над животными. Они самые уязвимые. Наиболее душераздирающие дела, над которыми она работала в полиции штата Вирджиния, включали ненадлежащее обращение с животными. Уже много лет она пыталась выкинуть эти воспоминания из головы.

– Нет, – засмеялся Клайд. – Это мой личный выбор.

Элла почувствовала внезапный приступ дурноты. Она редко проявляла агрессию, но будь они сейчас в другом месте, она бы дотянулась до него и врезала бы локтем ему в челюсть.

– Можете смеяться, сколько душе угодно, но вам грозит срок за серьезные преступления. Жестокое обращение с животными, ненадлежащее обращение, оставление на произвол, охота без лицензии, кража домашнего скота. Не говоря уже о нанесении телесных повреждений специальному агенту. Мы также можем обвинить вас в попытке убийства, а это уже потянет лет на двадцать. И это только начало. Не хотите рассказать мне, где вы были вчера около семи вечера?

– А что? – спросил Клайд.

– Потому что вчера был убит местный мужчина, и что-то подсказывает мне, что я смотрю на человека, который это сделал.

Клайд напрягся. Что-то переменилось.

– Я? Убийство? Вы совсем уже сбрендили?

Элла заметила, как его уверенность пошатнулась.

– Мистер Хармен, вы припоминаете события этого вечера? Когда вы напали на меня с пилой? Или у вас память, как у золотой рыбки?

– Да я дурачился. Вы пришли в мой дом. Я вправе защищаться.

– Вы были предупреждены, что мы агенты. Эта отговорка не сработает.

– Ну и пусть. Я не убийца.

– Мистер, Хармен, когда я вижу дом, полный мертвых животных, цирковых уродцев и дешевых пародий на Франкенштейна, я понимаю, что в нем живет социопат. Это говорит мне о том, что тот, кто живет в этом доме, страдает от ненормальных мыслей. Это говорит о том, что он садист-экспериментатор, который вымещает свою злобу на существах слабее него, на тех, кого он может контролировать. И я подозреваю, что он может мучить не только животных. Понимаете, к чему я клоню?

– Я никого не убивал. Я никогда никого не убивал.

– Так где вы были прошлым вечером?

Клайд сел поудобнее. Под ярким светом можно было рассмотреть капли пота, выступившие у него на лбу. Он отбросил волосы за плечи.

– Я был дома.

– Удобно, – сказала Элла. – И все?

– А что я должен сказать?

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– Нет, разве что аллигаторы научились говорить.

– А что насчет вечера пятницы? – спросила Элла.

Клайд на несколько секунд задумался, а затем ехидно улыбнулся.

– То же самое. На самом деле я уже пару недель не покидал дом. Был очень занят своими проектами, если ты понимаешь, о чем я.

Ехидный тон Клайда заставил Эллу почувствовать внезапное раздражение, как это бывает, когда неожиданный громкий звук одновременно вызывает раздражение и всплеск адреналина.

– Вы же понимаете, что, пытаясь корчить из себя мачо, вы выглядите только более виновным? Я бы на вашем месте не делала так. Виновному, когда мы его поймаем, грозит срок лет на сто. А то и смертная казнь.

Клайд проигнорировал ее угрозы, но Элла решила дать ему время осмыслить сказанное ею. Наконец Клайд прервал молчание.

– У тебя в детстве был домашний любимец?

Элла решила подыграть ему. Чем больше он говорил, – неважно, о чем, – тем лучше она могла понять его личность.

– Да, собака.

– И у меня. Пес жил у нас двенадцать лет. Но затем он состарился, и мне пришлось лишить его страданий. Он был у меня первым, если ты понимаешь, о чем я.

Она подумала, что он пытается заставить ее почувствовать себя неуютно. Он заметил, как она отреагировала, когда он упомянул о том, как мучил животных, и решил разыграть эту карту.

– И с тех пор вы перепробовали все виды живых существ, пока, наконец, не дошли до людей, – сказала Элла.

– Ошибаешься.

«Выведи его из себя, – подумала она. – Опустись до его уровня».

– Все потому, что папочка недостаточно любил тебя, когда ты был маленьким мальчиком? – сказала она. – Или наоборот? Слишком сильно любил?

Клайд отскочил, и стул под ним заскрипел о деревянный пол.

– Может, лучше заткнешься, секретарша?

– Да-да, я прочитала полицейский отчет, прежде чем войти сюда. Каждую ночь, когда папочка заходил в комнату, ты притворялся, что спишь, верно? Ты надеялся, что в эту ночь он тебя не тронет. Но он никогда тебя не щадил, только становился все более жестоким, как и ты, более развязным, так сказать. Ты ревел в подушку, пока это не заканчивалось, а на следующий день ты шел и убивал животное, чтобы вернуть себе хоть часть контроля в своей жизни. Так все было?

Клайд опустил глаза. Он, не переставая, качал головой.

– И несчастный старый Клайд так и не смог справиться с этой травмой, верно? Именно поэтому он все еще здесь, даже в таком возрасте, создает странных цирковых уродцев и отрывается на людях, которым повезло больше, чем ему.

– Хватит! – закричал Клайд, ударяя руками об стол.

Пронзительный лязг наручников испугал их обоих.

– Я не убиваю людей, ясно тебе? Я убиваю животных. Я сторонюсь людей. Я изо всех сил стараюсь быть один, поскольку знаю, что мне не место среди таких, как вы. Ты меня слышишь? Почему, по-твоему, я живу, как долбаный отшельник? Потому что мне так хочется?

И в этой ярости Элла разглядела то, что боялась увидеть больше всего. Она увидела правду. Грубую, первобытную правду, которая выливалась вместе со злостью.

– И это не цирковые уродцы, – прошипел Клайд сквозь стиснутые зубы. – Цирковой – значит ненастоящий. А мои реальны. Не говори о вещах, в которых не разбираешься.

Элла выдержала паузу. Она дала ему успокоиться и почти признала поражение. Но затем у нее возникла идея.

– Если вы не наш преступник, вы не возражаете, если мы покажем вам эти фото? – спросила Элла.