Мы даже не заметили, как на столе появилась бутылка вина и деликатесные закуски.

– Вообще-то мы не пьём, – пролепетала я робко.

– А что тут пить? – удивился Алексей Иванович. – Мы с Вадимом тоже не пьём. Это всего лишь сухое вино, очень слабенькое, специально для дам. Давайте за знакомство. Ехать ещё долго, а общение с хорошими людьми скрашивает скучную дорогу.

Вино было лёгкое и приятное, но я немного опьянела. Во всяком случае, мир вокруг показался мне хорошо устроенным, а начинающееся путешествие – изумительным.

Молодой официант, обслуживающий столик, казалось, был к нам особенно внимателен. Оно и понятно: знает, кого обслуживает. Телевизор, небось, смотрит дома на отдыхе. То салфетки свежие принесет, то солонку заменит. Вдруг поезд резко дёрнуло, наш официант как раз разливал вино, рука у него дрогнула, – несколько капель пролилось мне на колени. От неожиданности я выронила косметичку, лежавшую около локтя. Лицо Алексея Ивановича потемнело, и он начал сурово выговаривать официанту. Несчастный парень покраснел, потом побледнел и залепетал извинения. Мне стало жаль его, и я заступилась:

– Вино только чуть капнуло мне на руку и косметичку, на платье не попало. Я и сама немного виновата, когда поезд дёрнулся, я как раз рукой махнула и задела молодого человека локтем, – этого я не помнила, но мне совсем не трудно было зацепить его рукой. Мне же за это ничего не будет.

Официант благодарно взглянул на меня, и я заметила, что у него приятное, открытое лицо, хорошей формы нос и мужественный подбородок. Видно, неказистых юношей в официанты не берут. Вадим наклонился и поднял косметичку с пола и с улыбкой протянул мне. Инцидент был исчерпан.

– Выйду, пожалуй, покурить, – Арина поднялась со своего места.

Я тоже дёрнулась, но вспомнила, что покончила с сигаретами совсем недавно.

– Не будете возражать, если я составлю вам компанию? – спросил Орлов и тоже поднялся.

– Отчего же нет, – согласилась Арина.

Они направились к выходу. Мы с Вадимом остались вдвоём. Я оглядела зал: ни одного свободного места, все столики заняты. Молчание затянулось, чтобы прервать его, я сказала:

– Симпатичный этот ваш Алексей Иванович. Он вам друг или начальник?

– И одно и другое, – ответил Вадим и потянулся бутылкой к моему бокалу.

– Нет, нет, – испугалась я, чувствуя, что в голове уже немного шумит.

Булатов едва заметно пожал плечами, улыбнулся и поставил бутылку на место.

– Алексей Иванович действительно замечательный человек, – заговорил он. – Он был прекрасным врачом. Детским нейрохирургом.

– Почему был?

– Пришлось оставить практику, слишком много сил отнимает нынешняя должность. К тому же он, как вы слышали, вдобавок и политик. Три года назад пережил страшную трагедию. В автокатастрофе погибла его жена.

– Жаль. У него есть дети? – сочувственно пробормотала я.

– Они уже взрослые, живут своей жизнью.

Вадим замолчал, я тоже не знала, как поддержать увядший разговор. Сочувствие длинно выражать невозможно, умных мыслей не было.

– У вас есть дети? – вдруг пришёл мне на помощь Вадим.

Мое сентиментальное настроение мгновенно улетучилось. Туман в голове прояснился.

– Вас интересует, есть ли у меня муж? – язвительно спросила я.

– Ну что вы, вовсе нет, – смущённо проговорил Вадим. – Просто я подумал, глядя на вас: эта женщина очень любит детей.

– Вы ошиблись. Дети меня очень утомляют.

– В самом деле? – взгляд Вадима стал рассеянным, вдруг он увидел кого-то за моей спиной и чуть заметно усмехнулся.

Я обернулась и увидела Арину с Орловым. Вадим тихо сказал:

– Пожалуйста, не говорите Алексею Ивановичу, что я вам рассказал о нём.

– Конечно, не скажу. С какой стати я должна с ним об этом говорить?

Мы посидели ещё минут десять и пошли в свой вагон. Вадим немного задержался, загораживая мне проход, и тихо спросил:

– Вы не сердитесь на меня?

– Нет, за что мне на вас сердится. Кстати, мне всё время кажется, что я вас где-то видела. Наверное, тоже по телевизору?

– Возможно. Неделю назад я давал интервью для телевидения.

– Вы тоже политик?

– Почти угадали.

Поезд нёсся по рельсам, звучно стуча колёсами. Мимо окон пролетали голые берёзы и пышно одетые ели и сосны, уже сменившие тёмные старые иголки на новенькие ярко-зелёные. Мы смотрели в окно. Сама не знаю почему, но именно здесь, в коридоре спального вагона, я рассказала Вадиму о случае с Катей Егоровой. Он удивленно спросил:

– Но почему вы не пошли в полицию?

– Как это не пошла? Очень даже я туда заявилась, только мне никто не поверил. Поиздевались и выпроводили. Мол, с вашим воображением да детективы бы писать.

– Действительно, странная история. Может, вы всё-таки обознались? Там, на остановке.

– То же самое мне сказали менты.

На меня навалилась усталость, от выпитого вина ещё немного шумело в голове, я извинилась и отправилась к себе. Арина уже устроилась на верхней полке.

– Эгей, ты спишь что ли?

– Чего орёшь! – буркнула подруга. – Только задремала, а она горланит, спать не дает.

– Да спи себе на здоровье, – тихонько пробормотала я и плюхнулась на нижнюю полку.

Тишину купе нарушал только стук колёс, но у меня уснуть не получалось. Как Арина может дрыхнуть, когда на дворе белый день и в окно светит яркое солнце? Припомнив разговор с Вадимом, я вдруг с удивлением поняла, что этот человек уже не вызывает у меня подозрений. И ведь он входил в число подозреваемых самым первым номером. Но теперь он уже не казался мне похожим на преступника.

Тут я вспомнила, что ничего не сказала ему про найденную записку. Кстати, где она? В сумке я немедленно всё обшарила, вытряхнула содержимое на столик и старательно потрясла уже пустую. Листочка, исписанного рукой Кати Егоровой, не нашла. Скорей всего, оставила его дома. Впрочем, зачем он мне, то, что на нём написано, я помню наизусть: «Атаман Приходько, 7—15, 5. 300». Седьмой вагон, пятнадцатое место, на котором я в данный момент сижу. Последние цифры так и остались для меня загадкой.

В соседнем купе работало радио. Я услышала: «Московское время шестнадцать часов». И тут меня осенило: 300 – это же время! Три часа ноль-ноль минут. Кажется, между тройкой и нулями даже стояла хилая, едва заметная точка. Жаль, что записка осталась дома, и я не могу проверить эту интересную версию.

Значит, завтра, пятого апреля в три часа что-то должно произойти. Но что? Возможно, Катя рассчитывала встретиться с кем-то. Наверняка, в ресторане. Значит, завтра в три часа мы с Ариной должны сидеть в ресторане и во все глаза наблюдать за публикой.

Я поднялась, села и опустила ноги на пол. Но ведь три часа – это же не пятнадцать? Значит, в записке указано не дневное, а ночное время? В три часа ночи ресторан закрыт. Так что же должно произойти в это время? А вдруг именно в нашем купе? Мне стало даже страшновато. Я обессилено улеглась на полке и закрыла глаза. Нет, эту задачу мне не решить. На всякий случай в три часа ночи выйду в коридор и буду наблюдать за происходящим. В вагоне с множеством людей – пусть даже за дверцами своих купе – со мной ничего случиться не могло. Если же ночью ничего не произойдёт, в три часа дня отправлюсь в ресторан.

В купе стало душно, и я приоткрыла дверь. Солнце потихоньку опускалось за горизонт, близился вечер. Я услышала шаги в коридоре, затем негромкий разговор. Проводник что-то спрашивал у нашего соседа, тот ему что-то отвечал. В голосе пассажира слышались истеричные нотки, но слов разобрать я не могла. Послышался стук. Вероятно, сосед с силой закрыл купе.

Наша дверь резко отъехала, и на пороге возник проводник.

– Чаю не желаете? – спросил он.

– Не откажусь. Арин, будешь чай?

Арина наверху молчала, видимо, крепко спала.

– Давайте один без сахара, – сказала я.

Проводник вошёл и поставил стакан на стол. Чай был так себе, но пить очень хотелось. Арина проснулась поздно, когда за окном уже совсем стемнело. В десять вечера мы поужинали соком и шоколадкой, которую моя подруга очень кстати отыскала в своей объемистой сумке. Почитали, послушали радио, немножко поболтали и в двенадцать улеглись спать.