– Ксюха, ты что ль?! – рявкнул Тузиков радостно. Я поморщилась и отвела руку с трубкой подальше от уха. – Куда пропала? Давно тебя не видел и не слышал. Да ты говори, что нужно, а то я страшно занят.

Надо признаться, Тузиков всегда страшно занят. Но в помощи бывшей супруге никогда не отказывает, следует отдать ему должное. Если б он не был в годы совместной жизни так чудовищно прожорлив и так фантастически ленив, я, вероятно, до сих пор терпела бы его. А он, скорее всего, так и не выбился бы в люди. Не зря говорят: что ни делается, всё к лучшему.

– Слушай, Славик, «Атаман Приходько» тебе ни о чём не говорит?

– Какой-какой атаман?

– При-ходь-ко, – по слогам повторила я.

– Нет, этого типа я не знаю. И вообще, с казаками дел никогда не имел. А зачем он тебе сдался?

– Да это не человек вовсе. Название такое – «Атаман Приходько». В кавычках с заглавной буквы. Вот только что так назвали, я понятия не имею. Может, ресторан какой-то, например, украинской кухни или казачьей? Ты случайно не знаешь?

– Ресторан, говоришь? – Славик задумался и минуты полторы молчал.

Я терпеливо ждала. Наконец он сказал:

– Нет, Ксюх, про такой ресторан я не слыхал. Вот «Гетман» есть, на Арбате. Ресторан украинской кухни, значит. Грузинских ресторанов вообще прорва…

– Грузинские пока не надо, – перебила я. – Меня интересуют украинская и казачья кухня.

– Пожалуйста, украинская тебе – «Тарас Бульба». Ещё есть «Украина» и «Шинок» только я там ни разу не был, как-то не довелось.

– Страшное упущение, – пробормотала я. – Ты мне назови хоть один ресторан казачьей кухни.

– Представляешь, ни разу не слышал о таком, – вздохнул Тузиков.

– Жаль. Где ж мне теперь этого атамана искать, ума не приложу.

– Походи по украинским ресторанам, поспрашивай. Больше и не знаю, что тебе посоветовать.

Обходить рестораны без мысли пообедать мне казалось страшной дурью. Я решила оставить пока выяснение этого странного вопроса. В запасе у меня оставался старый адрес Кати Егоровой. Когда-то дорога туда мне была хорошо знакома, но теперь я боялась, что не найду нужный дом. Столько лет прошло, Москва изменилась, появилось множество новых зданий парадно-башенного стиля. Старенькие девятиэтажки, ещё более мелкие хрущевки и сталинки теряются в этих монолитно-блочных джунглях. Я принялась рыться в своих архивах и через десять минут отыскала то, что было нужно.

***

Жёлтая сталинка когда-то казалась мне большой и красивой. Теперь давно не ремонтированный старый дом, затерявшийся среди новых разноцветных высоток, выглядел унылым и мрачным. Тусклые окна и выцветшие стены смотрели на яркий, солнечный мир печально и безнадежно.

Я поискала звонок, но не нашла его. Постучала в обшарпанную дверь, сначала тихонько, затем более решительно. За дверью послышались шаркающие шаги.

– Иду-иду, – послышался чей-то хриплый голос, непонятно, мужской или женский.

Дверь приоткрылась, и в щель высунулся острый нос.

– Мне бы Катю увидеть, – пробормотала я.

Дверь открылась шире, и передо мной появилась тётка неопределенного возраста, одетая в грязный голубой халат и рваные тапочки. Жиденькие, вытравленные перекисью волосы были стянуты в куцый хвостик, опухшие глаза смотрели на меня насторожённо.

– Катька тут уже сто лет как не живет, – ответила женщина, и я с вдруг удивлением и ужасом узнала в ней Надю, младшую сестру Егоровой.

Надя была сводной сестрой Катерины. Отец Егоровой умер, когда ей не исполнилось и двух лет. Мать вскоре снова вышла замуж, и уже через год родилась Надя. Но жизнь в семье не заладилась, Катин отчим оказался пропойцей. Он таскал из дома вещи, до копейки пропивал свою зарплату, поколачивал жену, гонял девчонок, по-отечески не разбираясь, какая из них родная, а какая – приёмная. Наконец он сделал едва ли не единственное в его никчёмной жизни доброе дело: освободил семейство от своего присутствия. В один прекрасный день Катин отчим упился так, что свалился в канал и утонул.

Жизнь в семье потихоньку наладилась. Мать работала на двух работах, чтобы прокормить и одеть девчонок. Катерина окончила школу, поступила в институт и вышла замуж. В последний раз Надю я видела на нашем с Катей выпускном. В те времена она была робкой худенькой девчонкой с двумя трогательными косичками. И вот через восемнадцать лет милая девчушка превратится в жалкое существо с прокуренным голосом и испитым лицом. Видать, правы наши предки, сочинившие поговорку про яблоко, которое падает совсем недалеко от яблони.

– Ты меня не узнаешь? Я Ксения, одноклассница твоей сестры.

– Почему ж не узнаю, очень даже узнаю, – просипела Надежда, но по её тону я догадалась, что врёт.

– Может, в комнату пригласишь?

Надька скользнула моему лицу глазами и буркнула:

– Проходи.

Я вошла в тёмную, ободранную прихожую. Хозяйка халупы не сводила с меня глаз, переминаясь с ноги на ногу.

– Что, прямо здесь говорить будем?

– Ладно, пошли на кухню, – она махнула рукой и зашаркала по коридору, дёргая ногами, с которых постоянно спадали тапки.

Я поплелась следом. Небольшое помещение, прежде ухоженное и чистенькое, теперь больше напоминало заброшенный сарай, чем кухню. Белый кафель, кажется, не мыли уже лет пятнадцать. В мойке громоздились покрытые жиром тарелки и грязные чашки. На столе, прикрытом липкой ободранной скатертью, стояло блюдце с засохшим куском чёрного хлеба, пустая бутыль из-под водки и три гранёных стаканчика.

– Где мать-то? – спросила я.

– Умерла. Десять лет назад. Или нет, двенадцать? – задумчиво проговорила Надя и почесала в затылке. Её вытравленные белые волосы настоятельно требовали стрижки. Да и мытья, кстати, тоже.

– Я ведь ненадолго к тебе. Только узнать про Катерину.

– Не, Катьки тут нет. И не бывает.

– А где живёт, может, адрес скажешь?

– Адреса не знаю.

– Как это не знаешь? Разве вы не встречаетесь? – удивилась я.

– С Катькой-то? – Надежда мрачно усмехнулась и уселась на табуретку. – Ноги вот болят.

С опаской я посмотрела на вторую табуретку, очень грязную на вид, и сесть не рискнула.

– Значит, Катьку ищешь? Хотела бы я и сама знать, где моя сёстренка обитает.

– Она, кажется, замуж вышла? Наверное, у мужа и живет, – предположила я.

– Так они не одну квартиру сменили с муженьком-то. Живут припеваючи, на машинах дорогих ездиют. На фиг им бедные родственники сдались?

– А как мужа-то фамилия?

– Катькиного что ль? Хрен его знает.

Я поразилась. Или у неё провалы в памяти на почве пьянства, или она морочит мне голову. Надежда надолго задумалась или забыла о моём присутствии.

– Фамилия-то у неё самая простая, то ли Попова, то ли Потапова, – вдруг снова заговорила Надежда, – То ли Прохорова, то ли Матвеева. Нет, всё же на букву «П».

– Может, Петрова? – съехидничала я.

– Может, и Петрова, – безропотно согласилась Надя.

Несомненно, у неё что-то с головой. Катина сестра, видимо, и сама так думала.

– С памятью у меня нелады. Вот паспорт неделю назад потеряла, теперь найти не могу. То ли засунула куда-то, то ли у кого-то оставила. А может, и стырил кто? Как теперь без паспорта жить?

– Пойди в полицию. Новый выдадут.

– Так ведь денег потребуют, на штраф. А где они у меня? Вот, квартиру хочу продать, зачем мне такая большая квартира. Куплю поменьше. А паспорта нет. Как без него продашь-то? И покупатели уже есть, а документа нет.

В ужасе я смотрела не неё. Вот таких беспомощных, и одиноких обманом выселяют из квартир.

– Что за покупатели?

– Обычные покупатели. Мужик и баба. Муж и жена значит.

– Кто они, откуда? Фамилию-то их знаешь?

– А на хрена она мне? Что ты заладила: фамилия да фамилия. У них деньги есть, сами мне показывали.

Вздохнув, я сделала последнюю попытку:

– А зовут-то его как?

– Кого? Мужика, что квартиру мою купить хочет? Серёгой зовут. А жену Светой.