Бабушка ответила, сглатывая слезы и улыбаясь:

– Нет, бабушка не голодная, бабушка всю жизнь тыкву ела, уже наелась.

На следующий день бабушка испустила дух. И Ши вытащил у бабушки изо рта липкий комок глины. «Ну и странная же бабушка, – подумал И Ши, – тыква, попав к ней в рот, превратилась в глину!»

Старика И подвергли критике за то, что он в свое время несколько дней прослужил счетоводом. Он уже оправдывался во время движения «четырех чисток», а теперь пришлось оправдываться заново. Для борьбы всегда нужен какой-то объект, и в этом городке кроме старика И, который когда-то мазал волосы рапсовым маслом так обильно, что оно стекало по шее, объектами борьбы стали еще два человека. Один – начальник производственной бригады, которому доводилось носить красные кожаные сапоги, второй – Ню Цзогуань, который носил зеленую форму и до создания Нового Китая работал почтальоном.

Красные кожаные сапоги Ван Личжэна, начальника производственной бригады, были символом власти. Сапоги эти сразу бросались в глаза и производили на односельчан глубокое впечатление. Не было в городке никого, кто не знал бы о «красных кожаных сапогах» – они стали вторым именем Ван Личжэна. Сапоги, которые Ван Личжэн носил на ногах, глубоко отпечатались в сердцах односельчан. Каждый Новый год по лунному календарю начальник Ван, обувшись в эти единственные во всём городке красные кожаные сапоги, обходил все дворы с поздравлениями, и сапоги эти доводилось видеть как минимум трем поколениям городка. Ван Личжэн надевал их всего раз в году, но они появлялись на его ногах уж без малого тридцать с лишним лет.

На зеленой форме Ню Цзогуаня, говорят, в два ряда были пришиты пуговицы из латунной меди, что тоже привлекало взгляды односельчан. Эта форма многих пугала, и поэтому, если у кого-то дома происходил конфликт или терялась какая-то вещь, урегулировать и проинспектировать это дело отправляли одетого в форму Ню Цзогуаня. Многие из жителей Хулучжэня считали, что форма – это чиновничья одежда, а человек, который носит чиновничью одежду, и есть самый настоящий чиновник – конечно, у него больше знаний и престижа, чем у простых людей.

От острого народного взгляда не утаится, где добро, а где зло, где правда, а где ложь. Те, кто мажет волосы маслом, носит униформу, обувается в кожаные сапоги, – те отрываются от коллектива, поэтому вполне естественно, что они стали мишенью всеобщей критики.

Больше всего расстраивался старый И: он-то не носил зеленую форму и не обувался в красные кожаные сапоги, он всего-то тайком от жены зачерпнул из чана да вылил на голову пару черпаков рапсового масла, что в результате и стало предметом целой серии разбирательств. Однако сильнее всего его удручало то, что его старший сын И Ши первым закричал: «Долой моего отца!»

Здание городской средней школы строили японцы. Дом из красного кирпича с черепичной крышей смотрелся куда солиднее жилищ рядовых селян. И зданий такого архитектурного стиля в городке тоже больше не было. Но люди не хвалили здание школы, а удивлялись «странности мелконосых», которые даже дома «на два фронта» строят.

«Мелконосыми» называли японцев, а «большеносыми» – русских. Жители городка видели только три типа иностранцев: японских чертей, советских красноармейцев и албанцев. О японцах и русских часто упоминали много повидавшие на своем веку старики, которые не только видели «мелконосых» и «большеносых», но и общались с ними. Однажды мимо городка проезжала экскурсионная группа из Албании, и все жители, от мала до велика, выстроились в шеренги вдоль дороги и, размахивая бумажными флажками, ритмично кричали: «Приветствуем, приветствуем, горячо приветствуем!» Старики были убежедны в том, что это русские, ведь выглядят они все одинаково, эти «большеносые».

И Ши был близок к тому, чтобы стать главарем городских бунтарей, но проблемы с образом жизни поставили крест на его политической карьере.

В те дни, когда весь городок с пылким энтузиазмом отстаивал революционный курс председателя Мао, никто не считал И Ши дураком. Односельчане забыли анекдот о том, как он на пальцах подсчитывал, сколько у него братьев, а некоторые даже хвалили его, называя перспективным, ведь он первым встал и крикнул: «Долой моего отца!» «Ругатели» во главе с И Ши были ближе обществу, чем «Драчуны» – так он и стал преданным сторонником лозунга «бороться на словах, а не на кулаках».

И хотя некоторые и звали его за глаза «дуралеем И», в глубине души они всё же признавали, что по сути он человек хороший.

О том, что у И Ши не всё в порядке с образом жизни, он сам разболтал, но поначалу в это никто не верил.

Жена паралитика Ваня, что жила на востоке городка, никак не могла забеременеть, и виноват в этом был ее муж, который вечером в день свадьбы набрал ведро воды с ледяной крошкой, чтобы искупаться. После того самого дня, как он женился, нижняя часть его тела и перестала работать как следует. Он не то что семя, даже мочу из себя выдавить не мог – пришлось проделать в животе дырку и провести для сброса мочи резиновую трубку. Паралитик Вань и его жена буквально спали и видели, как бы им ребеночка завести, но никак не могли найти хороший способ. Если кого-то усыновить или взять на воспитание, то это всё равно будет не родная плоть и кровь, с таким ребенком не будут связывать крепкие родственные чувства. А самому паралитику Ваню выдавить семя сил не хватало, какие бы пальцы толстые ни были, а ничего не получалось. Супруги жили от ссоры к ссоре, паралитик Вань страшно терзался и часто бился головой о стену. Почти ежедневно к ним звали на подмогу – то голову перевязать, то стену штукатурить.

Промаявшись так несколько лет и совсем отчаявшись, паралитик Вань придумал план. Он решительно заявил жене, что ей придется забеременеть от чужого семени. Ради того, чтобы их род не прервался, он готов по доброй воле стать рогоносцем. Жена растрогалась и заплакала, но поклялась непременно исполнить желание мужа.

– Вот только боюсь, что твоя пашня тоже никуда не годится! – переживал паралитик Вань. Он трудился на пашне своей жены уже несколько лет и всё сомневался, сможет ли дать ростки и взойти брошенное в нее семя. У кого бы его позаимствовать? Да и кто вообще осмелится его дать? Да и дело это нельзя предавать большой огласке; чем меньше людей знают об этом, тем лучше. Размышляя так, они и вспомнили про дурака И Ши.

Маленькая речка разделяет Хулучжэнь на две части – западный и восточный берег. Каменный мост соединяет оба берега между собой, но жители западного и восточного берегов ходят друг к другу не по мосту, а прямиком по дну реки, потому что большую часть года русло ее сухое. Летом, в половодье, в речку бросают несколько больших камней, и селяне с обоих берегов ходят через реку по этим камням, как им вздумается. По каменному мосту, который стоит на реке, могут ездить машины, к тому же в две полосы. Через реку есть большой мост, но в реке нет воды. По мосту ездят машины, но под мостом не плавают лодки.

Когда в речке есть вода, женщины стирают в ней одежду. Летом, когда идут обильные дожди, в речке можно купаться. Среди купающихся, помимо малых детей, сплошь одни только женщины, бабы из дворов западного и восточного берегов. А мужчины никогда не моются в реке вместе с женщинами, потому что по обеим сторонам реки есть две большие дороги, и идущим по ним отлично видно всё, что делается в воде. Юноши и девушки, молодые замужние женщины не отваживаются демонстрировать себя нагишом. И только женщины средних лет, собираясь вместе, бесстыдно плещутся в воде глубиной не выше щиколотки, обнажив грудь, громко смеясь и переругиваясь. А если какой-то идущий по дороге мужчина искоса на них поглядывает, то бабы в реке поднимают шум и говорят так грубо и пошло, что он смущенно опускает голову и убирается восвояси.