Гуань Дэчжэн состоял в агитбригаде вместе с Ань Гоминем – они тесно общались. Когда Ань Гоминь попал в тюрьму, Гуань Дэчжэн тоже едва не угодил за ним следом. Хорошо еще, что Ань Гоминь умел держать язык за зубами и не стал выдавать Гуаня по прозвищу Большой Зад, в противном случае, каким бы большим этот зад ни был, не миновать ему беды. Гуань Дэчжэну хорошо удавался анализ положения; он умел поднять не связанные между собой пустяки на высоту, недоступную для понимания обычным людям. В свое время он предсказал точное время начала третьей мировой войны – полвторого ночи некоего дня некоего месяца не кое го года, да еще определил точное место высадки японских и советских захватчиков при их совместной атаке на Китай – им должна была стать речная коса у южного побережья городка. В разговоре он любил сгущать краски и мог настаивать на том, что большие стрекозы на кукурузных листьях – это новая разработка советских ревизионистов, представляющая собой миниатюрные разведочные вертолеты. И хотя его анализ, предположения и предсказания относительно политических, военных событий и бедствий никогда не оправдывались, в своем кругу он всё же обладал большим авторитетом, и все его очень уважали.

После того как звуки траурного марша и овации постепенно стихли, у Гуань Дэчжэна и некоторых других вновь началось обострение интереса к политике. После нескольких лет молчания они вновь начали собираться вместе и время от времени устраивали встречи в шалаше присматривавшего за фруктовым садом Юй Баочжу, анализируя государственную обстановку и события за рубежом. Они не только обсуждали вопрос о том, умер ли великий предводитель по-настоящему или нет, а если всё-таки умер, то по какой именно причине, но еще и уделяли особое внимание глубокой разнице межу понятиями «Великий Вождь» и «Мудрый Вождь». В результате нескольких ожесточенных споров все единодушно уверовали в идею Гуань Дэчжэна: Великий Вождь наверняка умер, потому что девятого сентября он собственными глазами видел, как с запада упал огромный огненный шар, оставив за собой длинный хвост, и это, несомненно, самое убедительное доказательство смерти великого человека. А остальные, вторя ему, дополнили эту историю разнообразными странными явлениями, которые они якобы видели своими глазами, и в итоге все пришли к единому мнению. Но вот относительно причин смерти у каждого было свое видение, и Гуань Дэчжэну так и не удалось выдвинуть убедительную для всех версию. Но кое-что Гуань Дэчжэн обозначил очень ясно: «Глава революционного комитета Гэ не может представлять ЦК. Представителем ЦК должен быть как минимум уездный кадровый работник первой категории». Все закивали, соглашаясь с этим.

Городская маоистская культурная агитбригада городка некоторое время из-за «приостановки всех развлекательных мероприятий» была не у дел, но теперь вновь пригодилась.

Чтобы всесторонне разоблачить и раскритиковать «банду четырех», агитбригада начала в сверхурочном порядке репетировать разные массовые развлекательные номера. От эрху Гуань Дэчжэна в этом деле проку не было, и руководство агитбригады велело ему надеть маску из проклеенной бумаги и изображать Чжан Чуньцяо, что и удручало, и воодушевляло его. Жители Хулучжэня от всей души ненавидели «банду четырех», и когда эта «шайка из трех мужчин и одной женщины» в масках выходила на улицы с представлениями, то частенько нарывалась на брань и даже побои. Их одежду и маски нередко украшали плевки. Однажды какой-то старик, перетаскивавший навоз, смотрел-смотрел на их представление, а потом внезапно взял свою бочку да и вылил навоз на них. Гуань Дэчжэна после этого еще несколько дней тошнило.

Единственное, что его радовало, – это то, что актрисой в роли Цзян Цин была та, что ранее играла тетушку А Цин в отрывке о «борьбе умов» из оперы Шацзябан. С изысканной внешностью и звонким мелодичным голосом, она была из тех женщин, что являются во снах всем мужчинам. Ее фамилия была Люй, полное имя – Люй Сяоюнь, и приехала она в Хулучжэнь из уезда вместе с отцом, который стал там разнорабочим. Одно время она работала диктором на радиостанции городка, и поговаривали, что глава революционного комитета Гэ испытывал к ней большую симпатию, но жена главы революционного комитета Гэ пресекла эти чувства на корню, и пришлось в итоге перевести красавицу в агитбригаду. Обычно Гуань Дэчжэн всеми способами искал предлог сблизиться с Люй Сяоюнь, но Люй Сяоюнь была очень разборчива и никогда не удостаивала Гуань Дэчжэна даже простым взглядом. Теперь же они вместе изображали «банду четырех», и для Гуань Дэчжэна это был шанс, дарованный свыше.

К сожалению, Люй Сяоюнь, одетую в обольстительные одежды, со свирепой и безобразной маской на лице, народ бранил и колотил чаще прочих. И в конце концов она, не в силах терпеть это, закатила истерику, отказавшись продолжать работу. Пришлось руководству агитбригады выбрать ей на замену одного паренька из носильщиков реквизита. Тут уже энтузиазм Гуань Дэчжэна иссяк окончательно, настроение его упало ниже плинтуса. Он тоже обратился к руководству с требованием, чтобы ему нашли замену, но получил от бригадира суровое внушение: «Это политическая задача! Тебе что, жить надоело?!» Этими словами он напугал Гуань Дэчжэна так, что тот больше не смел снимать с себя бумажный колпак.

Люй Сяоюнь больше не играла Цзян Цин и целыми днями распевала одну и ту же песенку:

Под этот пылающий праведным гневом хэнаньский тембр Люй Сяоюнь Ван Хунвэнь, Чжан Чуньцяо, Цзян Цин и Яо Вэньюань молили о пощаде, пытаясь улизнуть от народного гнева. Каждый раз, когда страдающий вместо Чжан Чуньцяо козел отпущения Гуань Дэчжэн слышал, как Люй Сяоюнь распевает слова «С головой собачьей Чжана», в сердце его словно разливался мед, и от сладостного чувства размякало всё тело. В его голове «политическая задача» уж давно превратилась в «любовные грезы».

Никто, включая Люй Сяоюнь, не замечал этих перемен, происходящих во внутреннем мире Гуань Дэчжэна. И только И Бай сквозь проделанные в маске отверстия-глазницы обнаружил, что во взгляде Гуань Дэчжэна что-то переменилось. Он дважды был на их представлении на площади перед домом культуры, и ощущения у него при этом были странные. В выражении глаз Гуань Дэчжэна И Бай увидел как бы свое собственное отражение и невольно вспомнил, как у него перехватывало горло, когда год назад он был горячо влюблен в представительницу городской образованной молодежи Бай Вэйхун.

В те дни И Бай как раз читал «Старосту» – рассказ, вызывавший в его душе бурю чувств. Год назад он одолжил у Бай Вэйхун рукописные сборники «Пара расшитых туфелек» и «Второе рукопожатие», тайком читал их, тихонько плакал над ними и втайне представлял себе, как легонько гладит рукой её нежное белое личико…

В глазах отца И Бай всегда был оплотом надежды на процветание семьи И. Самым славным периодом в жизни Чудовища И были пркрасные деньки, когда он работал счетоводом коммуны. Вот только жаль, что счастье длилось недолго, и всего несколько дней ему довелось носить военный френч цвета хаки, который он заказал себе тайком от жены, а потом его уволили с должности счетовода, и с тех пор злой рок следовал за ним буквально по пятам.

Старший сын, И Ши, был самым настоящим дураком, но дурости своей при этом не признавал. Если бы жена паралитика Ваня не приложила всяческие усилия для того, чтобы его соблазнить, И Ши ни в коем случае не отправили бы в тюрьму. А так – из дурака он превратился в хулигана и в конце концов стал политическим преступником, после чего условия жизни семьи Чудовища И в городке стали еще менее благоприятными.