— Она мне никогда не простит, — прошептал Орлов, крестя гонца на прощание.

«Мне тоже», — подумал Гриц.

Торопить коня ему не хотелось, но он понимал: те, кто устроил сегодняшнее злодеяние, уже опередили его на пару часов. А потому он пустил лошадь в галоп и около полудня прискакал в столицу.

Потёмкин миновал городскую заставу и прямо так, не переодеваясь, взмыленный и пропылённый направил коня к старому Зимнему дворцу. Его удивил непривычно тихий облик Петербурга. Всего сутки назад столица стояла на дыбах и продолжала рычать, как усталый загнанный зверь.

Но теперь шторм затих, и о недавней буре напоминал только выброшенный ею на отмель придонный хлам. Двери кабаков были сорваны с петель. На улицах тут и там валялись не проспавшиеся гуляки. А под копытами коня хрустели разбитые стёкла.

Гриц подумал, что сегодня уже второе июля и что четверо суток растянулись для него в один бесконечный день, который всё никак не изойдёт по капле. «Похмелье будет тяжёлым, — размышлял он, глядя на притихший город. — Начали гулянкой, а кончили смертоубийством, как на деревенской свадьбе.

При въезде на Зелёный мост его попытался задержать пикет преображенцев. Но узнав курьера, пропустил безоговорочно. Зато на ступенях дворца пришлось попотеть, объясняя караульному, что дело важное и нет времени приводить себя в порядок. Гриц побелел от злости, не зная, как прервать издевательства незнакомого капрала-измайловца. Ещё один вопрос: «А почему?» — и он бы въехал уроду в челюсть. Но в этот момент на пороге ленивой походкой появился Пассек, он и приструнил дурака-часового, проведя приятеля внутрь.

По смурому, осунувшемуся лицу Потёмкина капитан сразу догадался, что вести недобрые, и стал допытываться, в чём дело. Но Гриц так злобно зыркнул на него глазами, что Пётр Богданович прикусил язык.

— Государыня даёт обед, — сказал он, — персон на двести. В таком виде в зал тебя не пустят. Да и лишнее это. Видать, ты не обрадовать её спешишь. Обожди в передней. Я неприметно вызову её.

Больше всего Гриц боялся, что вместо Екатерины к нему сейчас выйдет Панин или Разумовский. Говорить им правду он не собирался. Да и, должно быть, эти господа уже сами всё знали... из других источников. Не мог придумать он также и что сказать Григорию Орлову, если тот появится первым. Для того известие о виновности брата будет тяжелее, чем смерть императора.

Но из высоких белых дверей обеденной залы вышла Екатерина. Она продолжала улыбаться, но её лоб уже был тревожно нахмурен. Увидев Потёмкина, государыня впилась глазами в его лицо и побледнела, как гипсовая маска. Даже в губах не осталось ни кровинки. Поняла?

— Как это случилось? — спросила она, подходя и твёрдо беря Потёмкина за локоть. Пальцы у неё были ледяными.

Гриц всё рассказал, стараясь излагать события по порядку и не давать случившемуся собственной оценки. Императрица слушала его, кивала, а после того, как он закончил, молчала больше минуты.

— Я никого не виню, — наконец сказала она. — Слышите, Григорий Александрович? Ни вас, ни Алексиса. Ни даже этого негодяя Шванвича. Всё было предрешено заранее. Вы ничего не могли поделать. Боже, как страшно... — Екатерина прижала пальцы к вискам и снова замолчала, пытаясь справиться с собой. — Никому ничего пока не говорите. Нам надо подготовиться. Нельзя, чтоб в городе узнали о гибели Петра так сразу. Пара дней потребна, чтоб пустить слухи о его болезни. И запомните: он умер от приступа геморроидальных колик. Врачи это подтвердят. Алексей и его товарищи тоже.

— А разве те люди, ну которые послали Шванвича, не начнут немедля будоражить народ? — спросил Потёмкин.

Като покачала головой.

— Нет, они затаятся и подождут наших действий. Нанесли удар и наблюдают, чем мы ответим. Это как в шахматах. — Екатерина оглянулась в сторону обеденного зала, где Никита Иванович Панин как раз поднимал бокал, провозглашая тост за здоровье Её Величества. — Ступайте домой, Гриц. Приведите себя в порядок и возвращайтесь сюда. Заберёте, наконец, доктора Крузе. Он сумеет придать телу императора надлежащий облик... — Она запнулась.

Потёмкину показалось, что слёзы вот-вот готовы побежать по её щекам. Но Екатерина справилась с собой и даже сумела улыбнуться.

— Дорогой молитесь за меня. Мне предстоит сейчас разыгрывать трудную роль. Они знают, что я уже обо всём извещена. И я прекрасно понимаю, что говорю с убийцами мужа. Но с обеих сторон не будет сделано ни шагу к разоблачению друг друга.

В дверях появился гетман Разумовский. Весёлый и с бокалом шампанского в руках. Он полоснул Потёмкина взглядом, как бритвой, и обратился к Екатерине.

— Государыня, что случилось? Вы бледны.

— Нет-нет, Кирилл Григорьевич, — императрица милостиво улыбнулась ему. — Вахмистр прибыл поторопить доктора Крузе. У императора третьи сутки не проходят колики. Этот параксизм что-то особенно затяжной и болезненный...

— Уси биды от дикарей, — благодушно отозвался Разумовский. — Смотрите, вахмистр, чтоб немец не залечил вашего пленника до смерти. Впрочем, ставить на труп пиявки — работа не пыльная.

Последняя фраза прозвучала с такой угрожающей откровенностью, что Потёмкин и Екатерина переглянулись.

— Вы позволяете себе мрачные пророчества, гетман, — одёрнула собеседника императрица. — Лучше пойдёмте в зал, а то всё веселье закончится без нас.

Она взяла Кирилла Григорьевича под руку и, что-то оживлённо рассказывая ему, повела к столу.

Потёмкин остался стоять на площадке белой мраморной лестницы, как соляной столб. Ужас происходящего не укладывался у него в голове. Смерть государя нельзя утаить. Можно только растянуть пытку, не оглашая случившееся, ещё на несколько дней. Но после... после их всё равно разорвут на шматки. Неужели удастся убедить целый город, что свергнутый император умер своей смертью? Едва ли по всей России найдётся сотня дураков, способных в это поверить. Цареубийство у нас не в чести, и если лично Потёмкину ничего не грозит — он даже не входил в число караульных — то Алехан вляпался крупно. Как курица в коровью плюху. Сколько ни мой, чистым уже не сделать.

Часов около пяти Гриц вернулся во дворец и забрал доктора Крузе. На этот раз тот не отнекивался и всю дорогу хранил суровый, слегка торжественный вид.

— Понимаете ли вы, молодой человек, — уже на самом подъезде к Ропше спросил он, — что такое смерть государя и какой она имеет сакральный смысл?

Потёмкин пожал плечами.

— О, это очень важное событие! — лейб-медик поднял палец. — Смерть царствующей особы всегда жертва. Она закрывает прежнюю эпоху и необходима, чтоб начать новую. Кроме того, есть ещё и сниженный смысл: власть всегда переходит к новому правителю путём поединка, в котором он убивает старого. Так мыслили древние. И сейчас есть племена дикарей...

— Мы не дикари, — оборвал врача Потёмкин. — Здесь, — он указал на дом, — не было ни жертвы, ни поединка. А было убийство. Больного, беззащитного человека. Ничего возвышенного, тем более сакрального я в этом не вижу. Мы — христиане и должны бы иначе относиться друг к другу.

Доктор Крузе как-то странно посмотрел на собеседника и больше не пытался его разговорить. Видно, вахмистр был ортодокс. Тяжёлый случай. Слишком серьёзное отношение к жизни. Даже к чужой. Здесь орденскому ловцу душ делать нечего. Не по сетям добыча.

Зимний дворец строила для себя ещё императрица Елизавета. Некогда архитектор Растрелли возвёл в Рундале дом герцога Бирона — восхитительный алый цветок на дне чаши средневековой площади. Это чудо вызвало столько зависти у современников, что Елисавет всё своё царствование заказывала оформление резиденций только итальянцу.

Очередной дворец уже давно был бы закончен, если бы не война с пруссаками, поедавшая львиную долю бюджета. Елисавет умерла, так и не обновив Зимнего. Зато Екатерина переехала туда на третий день восшествия на престол. Она желала подчеркнуть, что началась иная эпоха, и хотя в полупустых залах ещё пахло сырой штукатуркой, а добрая половина покоев не была отделана, Зимний стал постоянной резиденцией. Отныне придворные собирались именно здесь.