Молодая дама миновала деревянную беседку-фонарик, на перилах которой ещё с прошлого года красовалась вырезанная перочинным ножом надпись: «Виват, Екатерина!» Её сделал неуёмный Алексис Орлов. Вечерами гвардейцы любили забиваться в павильоны на мосту, шуметь, выкрикивать разную чепуху и сплавлять по зыбкой волне пустые бутылки.

Однажды Екатерина Романовна, прогуливавшаяся с мужем, застала весёлую компанию семёновцев за этим нехитрым развлечением. Сидя на перилах, Алехан вытряс в рот последние капли зеленоватого дешёвого токая, а потом с воодушевлением заявил:

— Говорят, если загадать желание, написать его на бумажке, запечатать в штоф и бросить в реку, оно исполнится!

Ничего глупее Екатерина Романовна не слышала. Она попыталась прочитать этому невежде лекцию о том, что бутылки с записками кидают в море потерпевшие кораблекрушение моряки. Но Орлов ничего не захотел слушать. Он ловко выхватил из-под пирожков с мясом обёрточную бумагу, проткнул себе палец перочинным ножом, отколупнул от моста щепку и накарябал кровью нечто невнятное. Потом скатал записку, сунул в бутылку, горлышко запечатал жёваным хлебным мякишем и, размахнувшись, пустил по волнам.

— Чего загадал-то? — спросил князь Дашков, всегда добродушно относившийся к беспутным выходкам сослуживцев.

— А-а, — Орлов мотнул головой. — Нельзя говорить, не сбудется. — Он хитро подмигнул князю Михаилу: — А то тебе невдомёк, что мы все загадываем? Виват, Екатерина!

Дашкова не знала, почему широкая спина скакавшего впереди семёновца вызвала у неё в памяти историю с Алеханом. Наверное, потому что тот тоже носил семёновский мундир. Э-э-э, да это же он и есть! Княгиня подняла руку и, не смущаясь толпы, замахала ею в воздухе.

— Орлов! Орлов!

Всадник обернулся. На его красивом угрюмом лице отразилось недоумение.

— Кто меня зовёт? — Он тронул пятками бока лошади и подъехал к краю тротуара. — Княгиня? Вы? — Как видно, гвардеец был шокирован появлением Екатерины Романовны в полном одиночестве на мосту. — Вас никто не сопровождает?

Дашкова пожала плечами и независимо вскинула голову.

— Я не нуждаюсь в конвое. — Её раздражала мужская самоуверенность. Почему им всё можно, а она на каждом шагу должна спрашивать дозволения?

— Не важно, — мотнул головой Орлов. — Бог послал вас мне навстречу. Я ехал к вам. Вы знаете, что Пассек арестован?

Екатерина Романовна сморгнула. Ей показалось, что дождевая вода затекла ей в глаз.

— Как арестован? Кем? За какие провинности?

— Вы что, дитя? — Алехан начинал злиться. — Вы приготовили карету, как просила Её Величество?

Княгиня часто-часто закивала.

— Излишне спрашивать меня об этом, подвергая сомнению мою преданность императрице...

— Хорошо, хорошо, — оборвал её Орлов. — Вы поедете со мной. Без вас меня просто могут не пустить в резиденцию.

— Н-нет, — Дашкова отступила на шаг. Ей казалось, что земля уходит у неё из-под ног.

За последний месяц она перечитала все книги о заговорах и революциях, которые нашла. Особенно же «Историю Римских Цезарей» и «Генриха IV». Она с увлечением следила за кровавыми драмами и время от времени говорила себе: «Я бы непременно догадалась, что Октавиан затевает недоброе», или «Я бы на месте королевы-матери никогда не поддалась уговорам Гизов»... Однако сейчас Дашкова была на своём месте. То есть на месте молоденькой гордячки, внезапно обнаружившей себя в кругу мятежников и узнавшей, что заговор фактически раскрыт.

Екатерина Романовна испугалась — искренне и до глубины души. Она впервые всем сердцем прочувствовала то, что ещё зимой говорил ей муж: «Нас схватят, казнят, а детей лишат имущества». Ей пришло в голову, что, возможно, он прав. Какой-то иной, не героической, житейской правдой.

— Нет, — вновь выдавила из себя княгиня и, справившись с голосом, пояснила: — Поезжайте один, господин Орлов. Портной, которому я заказала мужское платье, ещё не принёс мне наряд...

Это оправдание было настолько детским, что Алехан едва не рассмеялся: «Мы ж не на маскарад едем!»

Екатерина Романовна насупилась. Что он воображает? Она вовсе не трусиха!

— Мне надобно остаться здесь и сопрягать все пружины заговора...

Гвардеец махнул рукой.

— Я всё сделаю сам. Проводите меня к своему дому и отдайте распоряжения насчёт кареты.

Они миновали Зелёный мост и проделали обратный путь вместе. Екатерина Романовна сразу отвела Алехана в каретный сарай и велела закладывать парадный экипаж, в котором обычно совершала выезды ко двору.

Орлов едва скрыл восхищение при виде изящной английской коляски на мягких рессорах и шестёрки испанских скакунов, которых конюхи вывели во двор. Красавцы! Жаль помрут в первые же морозы. Дорогие, бесполезные игрушки! Их бы с нашими степняками скрестить...

— Всё готово, барыня, — старший из конюхов ударил шапкой оземь перед Екатериной Романовной. — Прикажите берейторам сопровождать вас?

— Нет, — княгиня покачала головой. — Пусть кучер за городом гонит, не жалея лошадей. Поедет господин Орлов. Выполняйте его распоряжения, как мои. — Она обернулась к Алехану и шёпотом добавила: — Живую или мёртвую привезите сюда императрицу. Судьба России зависит от вашей расторопности.

Едва в соборе Сан-Марко прозвонили к вечерне, как чёрные, тугие карты легли на стол. Их гладкая, блестящая, словно чешуя, поверхность была испещрена белыми значками. Кости, черепа, открывающиеся гробы, розы и треугольники — всё казалось припорошено костной мукой времени. И только обрез светился тонкой золотой ниткой.

Прекрасный город дремал в сумеречный час. Его воздух и вода дрожали, как стекло, а дворцы и тёмные линии каналов, мнилось, были наведены по зеркалу. Не всякий путешественник знал, что это дряхлое великолепие вот уже которое столетие разлагается заживо. Морская тина, рыбья требуха и человеческие нечистоты оставались на мощённых гранитом площадях после каждого прилива. Их вонь перебивала ароматы фиалок и дорогих восточных пряностей. Сколько бы жители не окуривали углы домов, лестницы и прихожие, избавиться от неё было невозможно, ибо неземной парадиз гнил сам по себе — сваями, вбитыми в морское дно, подмокшей штукатуркой, влажным шёлком обоев и тафтяными стельками башмаков, выставленных на ночь за дверь.

Хотелось схватить булыжник и зашвырнуть в резное отражение домов на воде, как в чёрное зеркало.

Вспарывая бархатную волну, к дубовой пристани подошла длинноносая лодка и врезалась килем в разбухшие доски. Тошнотворный запах гнили ударил пассажирам в нос. Их было трое. Вспугнутый, как олень, мальчик с лицом ангела, сеньор средних лет и дама в белой маске. Мужчина первым выпрыгнул из лодки и помог выбраться своим спутникам. Причём по отношению к ребёнку он проявил большую предупредительность, чем к женщине.

— Merci, — послышался звенящий детский голос.

— Не стоит благодарностей, ma princesse.

Сеньор подошёл к двери, над которой в изъеденном морской солью известняке красовался лапчатый мальтийский крест, и трижды постучал медным молотком по отполированной металлической пластинке.

Через несколько минут послышался шорох, створки распахнулись легко, без обычного скрипа. Казалось, стоит их отпустить, и они тотчас же схлопнутся, как крылья бабочки или... устье разверстой могилы. Ребёнок вздрогнул и прянул назад, прижавшись спиной к ногам спутницы. Но сеньор слегка подтолкнул его вперёд.

— Не бойтесь, дитя моё, — шепнул он. — Здесь все собрались лишь для того, чтоб оказать вам помощь.

Эта фраза была произнесена на языке резком и корявом, никак не вязавшимся с сумеречным изяществом окружающего мира. Казалось, сам его напористый строй способен разрушить волшебную дымку, из которой выступали розоватые стены палаццо Таро. Название особняка немало позабавило благородного сеньора. Ведь он прибыл сюда именно из-за карт, а вовсе не в качестве провожатого капризного дитяти. Впрочем, и ребёнок тоже имел смысл.