— Я хочу говорить с вами о короне, дорогой Ефрем Иванович.

Швейцарец едва не рассмеялся. Его ложь во спасение, которой он потчевал доверчивых семёновцев, оказалась чистой правдой. Его действительно ждали во дворце и действительно из-за короны.

— Говорите, Ваше Величество, я весь во внимании.

— Так вот, друг мой, — Екатерина похлопала его по руке. — Вы должны создать для моей коронации не просто императорский венец. Шедевр. Настоящий. На века. Потомки будут гордиться и им, и теми деяниями, которые с ним связаны. Одеяниях я позабочусь сама, — она усмехнулась. — А вот корона — дело вашего несравненного искусства. Вас немедля отведут в кладовую. Отберите любые драгоценные камни. Я позволяю ломать какие угодно старые украшения, использовать сколько надо бриллиантов, рубинов, сапфиров...

— А жемчуг? — деловито осведомился Позье. Он быстро схватил суть дела. Ему предлагали то, о чём любой ювелир мог только мечтать. Стоило ли торговаться?

— Жемчуг? Зачем вам жемчуг? — переспросила императрица. — Я никогда не видела, чтоб его сочетали с алмазами.

— А как сочетается лёд сосулек с шапками снега, вы видели? — довольно жёстко прервал её швейцарец. — Вы хотите венец владычицы Севера? Вы его получите.

— Что ж, будет и жемчуг. Вам виднее. — Екатерина кивнула. — Только отправляйтесь сейчас же. Алексей Орлов выделит охрану. И не прекращайте работу ни днём ни ночью, пока корона не будет готова.

О Кронштадте разом вспомнили все: и рассудительный Алексей Орлов, и проницательный Никита Иванович Панин, и предусмотрительная Екатерина Романовна Дашкова, которая тоже пару раз изволила подходить к государыне с докладом по сему важному поводу. Оказалось, что затёртый в дверях адмирал Талызин уже часа два донимает вожаков заговора представлениями на высочайшее имя.

Когда Потёмкин спустился из аудиенц-залы с собственноручным приказом Екатерины мчаться что есть мочи в Кронштадт, Талызин уже буквально висел на мраморных перилах, изнывая от предчувствия беды.

— Имею распоряжение Её Величества забрать вас, господин адмирал, и поспешать на базу флота в Кронштадт — отрапортовал Гриц.

— Голубчик вы мой! — Талызин едва не кинулся ему на шею. — А я имею превосходную яхту. Хотя всё равно мы опоздали! — Он махнул рукой. — Император или уже там, или кого-то послал вперёд себя.

— Рискнём, — отрезал конногвардеец. — Авось повезёт.

— Дуракам везёт, — хмыкнул адмирал. — На часок бы пораньше...

Вместе они вышли из дворца, с трудом протолкавшись через толпу, и оказались на набережной, возле которой мирно покачивалась яхта «Николай Чудотворец». Потёмкин мысленно взмолился святому, прося пособить им добраться до крепости раньше Петра Фёдоровича.

Взойдя на борт, Талызин приказал отчаливать, а молодой вахмистр встал на корме, с любопытством наблюдая за народом на пристани. Горожане были настроены решительно. Многие из них сжимали в руках палки и камни. Другие сооружали завалы из мусора.

— Чего вы, православные, надумали? — окликнул их Гриц.

— А это, барин, заслон, — отвечали ему с пристани. — Вдруг Петрушка-враг вздумает в город ворочаться. Так мы не дадим! Пусть плывёт до самой Неметчины!

— Пусть плывёт!!! — пронеслось над толпой.

— Ума не приложу, кто загонит всю эту сволочь обратно по домам? — молвил Талызин, подходя к Потёмкину. Ему, адмиралу, вроде было не с руки на равных разговаривать с мальчишкой-вахмистром. Но сегодня такой день: все чины смешались. Кроме того, эмиссар заговорщиков обличён доверием монархини. Подобными знакомствами принято дорожить. — Давно ли вы примкнули к сторонникам Её Величества, молодой человек?

Гриц крякнул. Сказать правду — не поверит. Врать он не любил.

— Нынче все сторонники Её Величества, — кривая усмешка тронула его ещё по-детски пухлые губы, от чего он разом показался Талызину не так молод и не так прост. — Важно, что мы скажем по этому поводу завтра, если переворот не удастся.

Адмирал помрачнел и вскоре отошёл от Потёмкина. Доверял ли он Грицу? Вряд ли. Доверял ли Гриц ему? Нет. Большие вельможи играют в свою игру. Кто гарантировал конногвардейцу, что, оказавшись в Кронштадте, Талызин не сдаст его с потрохами коменданту как мятежника? Потёмкина вздёрнут на рее, а участь столицы решат несколько выстрелов с моря. Пожалуй, ему даже повезёт. Он не увидит разгрома восстания, смерти товарищей, не будет свидетелем унижений Като...

Зрачки юноши сузились, когда он смотрел в спину удалявшегося спутника. «При первом же подозрении стреляйте в него», — вспомнил он прощальные наставления императрицы. «Легко сказать! Я выстрелю, а экипаж яхты навалится на меня. Так и так выхода нет. Остаётся только положиться на добрую волю адмирала».

Талызин был большой шишкой и то, что его несколько часов к ряду держали на лестнице, не пропуская к императрице, могло озлобить гордого моряка. В Кронштадте у него в подчинении было четыре тысячи матросов. Для сравнения — комендант крепости имел всего две тысячи солдат. Если между флотскими и гарнизоном завяжется драка, преимущество будет на стороне морских экипажей. Потёмкин это понимал и решил за неимением лучшего понадеяться на честность и преданность адмирала.

Через час с четвертью серые бастионы Кронштадта показались на горизонте. Дул попутный ветер, и яхта быстро приближалась к пристани.

— Вам надобно переодеться в морской мундир, чтоб не вызывать на первых порах подозрений, — сказал Талызин. — Ступайте в кубрик под палубой, я прикажу вахтенному поменяться с вами формой.

Потёмкин испытал мгновенное беспокойство. А вдруг адмирал задумал схватить его и посадить в трюм? Гриц не позволил панике овладеть собой. Талызин имел случай взять эмиссара заговорщиков под арест в любую минуту по дороге, но не сделал этого. С видимым хладнокровием вахмистр спустился вниз и усилием воли заставил себя одеваться медленно и тщательно.

— Когда сойдём на берег, держитесь на два шага позади меня, — сказал ему Талызин по окончании туалета. — И бога ради, не лезьте вперёд. Во флоте не любят нарушения субординации.

Это была единственная фраза, которой адмирал выдал раздражение на то, что он, заслуженный офицер, командующий флотом, вынужден исполнять приказы желторотого юнца.

Гавань уже была хорошо видна. На плацу за пристанью шёл развод караулов. Талызин приложил трубу к глазу и вдруг выругался.

— Мы опоздали! Видите офицера в синей форме? Это генерал-аншеф Девиер, приближённый Петра. Неужели и сам император в крепости?

У Потёмкина сжалось сердце. «Вывози, святитель Николай! — взмолился он. — Вытяни нас, как крестьянскую телегу из грязи!» Юноша дотронулся рукой до горла и глубоко сглотнул. Умирать не хотелось.

Яхта уже подваливала к берегу. Отдали швартовы. Сбросили трап. Слегка подрагивая на шатких досках, адмирал сошёл на берег, за ним, не отставая, но и не выпячиваясь, Потёмкин.

Девиер взмахом руки прекратил экзерцицию и, придерживая треуголку, поспешил навстречу незваным гостям. Узнал Талызина, заулыбался, отдал честь, хотя с лица его не исчезла тревога.

Офицеры обменялись рукопожатиями.

— Что слышно в столице? — Девиер дёрнул плечом.

— Не знаю, братец, — нарочито расслабленно отозвался адмирал. — Я выехал ещё утром. Осматривал укрепления на косе. Потом проверил фарватер. Как будете возвращаться, берите левее, намыло новую отмель.

— С какими намерениями вы прибыли? — не унимался Девиер.

— Да ты что, братец? — адмирал умело разыграл возмущение. — Белены объелся? Устраиваешь мне форменный допрос! Где моя эскадра, там и я. Пропусти, говорю, дура. Я намаялся на жаре, домой пойду, окачусь водой да и спать залягу.

Кажется, наивное удивление Талызина было принято адъютантом императора за чистую монету. Он посчитал, что адмиралу и правда ничего не известно о событиях в городе, и отступил на шаг, пропуская вновь прибывшего в крепость.