— Постой-ка, — Талызин обернулся, — а ты какими судьбами здесь? Сам государь прибыл?

«Актёр!» — возмутился Потёмкин. Момент был опасный, но адмирал прекрасно вошёл в роль.

— Нет, государь ещё только думает о возможности приезда, — нехотя отозвался Девиер. — Он намеревается в честь своего тезоименитства устроить смотр кораблям на рейде.

— Так что ж ты молчишь? — Талызин весь подобрался. — Это значит, мне не спать! Побегу я. Ну вы там и выдумщики! Никто о высочайшем визите ни ухом ни рылом... — адмирал не стал договаривать и решительно двинулся в крепость.

Потёмкин едва поспевал за ним. Миновав дубовые зелёные ворота, гулкую, едва ли не тюремную арку, вторые ворота и подъёмную решётку из чугунных прутьев, заговорщики оказались во внутреннем дворе крепости. Пока шли, у Грица сердце опустилось в пятки. Его стук отдавался в ушах, глухо, как из колодца. Только что на плацу стояла адская жара, аж мутило. А сейчас под каменной аркой в три человеческих роста сразу сковали холод и мгла. Резкая грань между светом и тенью преломилась. Гриц вспотевшей кожей ощутил сырость могилы... и снова вынырнул в ослепительную белизну дня.

— Ступайте за мной направо, — процедил сквозь зубы Талызин. — Видите одноэтажный дом под зелёной крышей? Мой.

Они уверенно протопали к крыльцу. Хозяин пнул ногой дверь. Внутри раздались бабьи вскрики. Кухарка верещала на горничную: де, барин прибыл, а пол не метён, вода не ношена. Та огрызалась, мол, и щи не в печи... Цыкнув на них, адмирал прошёл в горницу, стянул треуголку, вытер ладонью пот со лба, осушил полграфина воды прямо из горлышка и гулко выдохнул.

— Теперь нам вон туда, — он показал Грицу пальцем на чёрный ход. — И задами до комендантского дома. Нет у меня доверки Нумерсу, немец он, из голштинских. Недавно поставлен. Одно странно, почему государь сразу не прибыл?

Потёмкин и сам задавался этим вопросом.

— Как вы намереваетесь принудить Нумерса принять наши условия? — спросил он.

Талызин пожал плечами.

— У меня вдвое больше людей, чем у него. Нарисую ему эту нехитрую диспозицию. Как ещё-то?

Прислуга с удивлением проводила взглядами хозяина и гостя, покинувших дом через чёрный ход. От задней стены избы, где квартировал Талызин, до самых северных укреплений форта простиралось необозримое картофельное поле. Ветер качал лёгкие бело-фиолетовые соцветия с солнечными сердцевинками.

— Будем пробираться огородами, — нервно рассмеялся адмирал. — Вон комендантский корпус. Бог даст, Нумерс там.

Им удалось незамеченными подобраться к дому коменданта и войти в него с заднего хода, минуя караул. Генерал Нумерс преспокойно обедал у себя в кабинете. Это был лысоватый румяный старичок с венчиком седых кудряшек надо лбом. Он шустро обсасывал утиные лапки, макая их в густой, кисловатый соус из ревеня. Приходу Талызина комендант несказанно обрадовался и вознамерился немедленно усадить гостя с собой за стол.

— О, main got! Какая радость, что вы вернулись! — вскричал он. — Здесь адская скука! Что слышно в городе?

Однако встревоженное лицо адмирала заставило старика замолчать. Талызин стремительным шагом приблизился к столу.

— Послушайте, Христофор Мартинович, — дрогнувший голос выдал его волнение, — в столице совсем другие дела, чем тут. Император свергнут, сенаторы и полки присягнули Её Величеству Екатерине Алексеевне. Мы привезли вам манифест, — Талызин отступил на шаг, пропуская вперёд Потёмкина.

Нумерс с крайним удивлением воззрился на юношу в матросском мундире, выступившего из-за спины адмирала. Тот щёлкнул каблуками и протянул коменданту пакет, скреплённый красной императорской печатью. Не ясно, что вызвало у старика большую оторопь: известие ли о перевороте или тот факт, что с секретными предписаниями монархини прислан мальчишка.

— Однако, господа... — только и мог протянуть он.

— Решайтесь, Христофор Мартинович, — взял быка за рога Талызин. — От того, на чью сторону вы сейчас встанете, зависит ваше благополучное возвращение домой. В противном случае...

Но комендант и не помышлял о сопротивлении. Он лишь смиренно потупил глаза долу и безнадёжным голосом напомнил адмиралу о присяге:

— Сударь мой, Иван Лукьянович, вы не можете не сознавать, что вами нарушено крестное целование императору. — В этом педантичном замечании Нумерс видел свой последний долг перед свергнутым монархом. — Его высочество герцог Голштинский для вас был государем.

— Я русский, — холодно прервал его Талызин. — Как большинство ваших офицеров и все солдаты. Что нам за дело до голштинского герцога? Поразмыслите-ка, господин комендант: в случае тревоги, за кем пойдёт ваш гарнизон? За мною или за вами?

Нумерс глубоко вздохнул. Ему не ясна была логика этих сумасшедших. Разве Её Величество Екатерина не немка? Если они ненавидят Питера Ульриха, то почему любят Софию Фредерику?

— Что вы намерены предпринять? — упавшим голосом спросил он.

— Извольте неприметно вызвать сюда ваших офицеров, — распорядился Потёмкин. — Исключая немцев, конечно. Мы ознакомим их с манифестом. И не вздумайте нас обмануть. При первой же попытке призвать их к сопротивлению я вас застрелю.

Гриц хладнокровно встал у двери, извлёк из-за пояса заряженный пистолет и взял наизготовку.

— Ну, мы ждём.

Старику-коменданту ничего не оставалось делать, как повиноваться. Он позвонил в медный колокольчик, вызвал адъютанта и приказал тотчас собрать русских офицеров гарнизона, но так, чтоб Девиеру не стало об этом известно.

Вскоре явились человек двадцать и были тут же огорошены известием о перевороте в столице. Кто-то крикнул: «Ура!» Кто-то возмутился: «Да как же?» Но в целом против «счастливой перемены в правлении», как выразился Талызин, ни один не возразил.

— На время вы переходите под мою команду, — оповестил их адмирал, — и будете слушаться моих распоряжений. Генерал Нумерс считается отстранённым от исполнения обязанностей коменданта.

— Первое, что надо сделать, это арестовать преданных Петру офицеров, а раньше всех адъютанта государя, Девиера. — Потёмкин выделил взглядом группу с наиболее довольными лицами и обращался к ней: — Думаю, вы лучше нашего сообразите, как это устроить, не возбуждая подозрений в нижних чинах. Потом следует построить гарнизон на плацу, мы зачитаем солдатам манифест Её Величества.

С Девиером вышло проще всего. Он направлялся к коменданту, вступил в дом, хотел подняться по лестнице. Но в сенях к нему с двух сторон приблизились по офицеру, взяли под локти и в минуту разоружили без лишних слов.

С остальными тоже не пришлось особенно потеть. Кто-то был на квартирах, их похватали без шума. Других привели сами же солдаты, неведомым образом прознавшие, что творится.

Не прошло и часа, как крепость была в руках заговорщиков. Возбуждённые случившимся солдаты выстроились на плацу. Они гудели, и офицерам никак не удавалось водворить порядок — шутка ли, мятеж, да ещё с поощрения начальства! И боязно, и весело, а пуще всего хочется запустить за воротник.

То же настроение царило и среди матросов. Флотские экипажи по приказу адмирала Талызина сошли с кораблей и присоединились к гарнизону на плацу. Потёмкин срывающимся голосом читал манифест. Когда он закончил, повисла гробовая тишина, и Грицу, у которого кровь в ушах стучала с бешеной скоростью, на мгновение показалось, что собравшиеся молчат, потому что враждебно принимают услышанное.

Потом кто-то неуверенно крикнул: «Ура! Да здравствует матушка Екатерина Алексеевна!» И тысячи глоток подхватили этот комариный писк. «Ура!!!» — ревело всё вокруг. Потёмкин и Талызин переглянулись, с облегчением переводя дыхание. Они переиграли сторонников Петра, переломили ситуацию в свою пользу, хотя Девиер прибыл на полтора часа раньше них. Почему он бездействовал? Ждал императора? Не оповещал кронштадтцев о мятеже из страха, что они тут же переметнутся? Так или иначе заговорщики оказались решительнее.

Вот спасибо, Святитель Николай! Выволок-таки телегу из грязи! Гриц мысленно перекрестился и пообещал покровителю крестьянской Руси пудовую свечу в морском соборе.