— А что ты сейчас делаешь? — пожал плечами Потёмкин.
— Я всё по инструкции, — твердил своё Орлов.
— Уморишь ты его по инструкции, — рассердился Гриц. — Вот тогда будешь всем объяснять.
Они вошли в дом, и Алексей, как командир охраны, представил императору вновь прибывшего. Пётр Фёдорович едва скользнул по лицу Потёмкина глазами и отвернулся.
— Вы были адъютантом моего дяди принца Георга, — бросил он. — Мне вас хвалили. А что же вышло? Все вы русские — изменники. На вас нельзя полагаться.
Гриц не ответил, потому что посчитал упрёк пленника справедливым. И правда, все предали его: глупенького, едва ли взрослого, запутавшегося мальчишку, который и в тридцать пять оставался долговязым, докучным ребёнком. Предали, потому что больше не могли возиться с ним. Разве сам государь — не та нянька, которую Бог приставляет к народу? Может ли быть наоборот?
Но Пётр уже отвлёкся от Потёмкина и не ждал ответа на свои слова. Он увидел в дверях переминавшегося с ноги на ногу Маслова и с восторгом кинулся ему на шею. Этот здоровенный детина ходил за Петром лет с пятнадцати и души в нём не чаял. Он бормотал что-то утешительное и целовал своему хозяину руки. Его даже не задели слова императора о всех русских, хотя он-то, Иван Маслов, остался предан господину и, в отличие от докторов-немцев, помчался к нему по первому зову.
Они удалились в соседнюю комнату, где была разложена постель для государя. Орлов велел оставить дверь полуоткрытой. В остальном же предоставил несчастных самим себе. Гриц видел сквозь щель, как Маслов раздевает и укладывает Петра.
— Ты всё здесь осмотрел? — спросил он Алехана.
— Да, — кивнул тот, — хозяйство небольшое. — Двор, да сад, а за ним церковь.
— А это что? — Потёмкин потыкал каблуком в крышку люка.
— Должно, подвал, — отозвался Алексей. — Чему ж ещё быть?
— «Должно», — передразнил его Гриц. — А проверить?
Вдвоём они спустились в погреб. Он был тесен и, кроме деревянных полок по стенам, на которых были выставлены бутылки и разложена снедь, не заключал в себе ничего особенного.
— Ну что, убедился? — раздражённо сплюнул Орлов. — Зря только лазали.
Потёмкин вздохнул.
— Осторожность не помешает. Мало ли чего.
Вечер прошёл тихо, без происшествий. Боли у императора кое-как унялись. Он дремал, время от времени постанывая. Часть караульных пошла спать. Другие играли в карты в смежной с государевой опочивальней комнате.
— Когда же эти доктора приедут? Аспиды! — изнывал Орлов.
Он уже отправил к Екатерине двух гонцов с отчётами о положении дел, и в каждом из писем повторял настоятельную просьбу: лейб-медика и побыстрее.
Около полуночи Потёмкин задремал. Он не предполагал ничего дурного и проснулся только от сильного шума. Голоса долетали одновременно и со двора и из соседней комнаты. Спросонья Гриц не сразу понял, что происходит. За окном метались огни. Алексей надрывно кричал: «Не велено! Не пройдёте!» Казалось, все караульные сгрудились вокруг него и отбивались от кого-то.
Тем временем в спальне шла нешуточная борьба. Гриц кинулся туда. Картина, представившаяся его глазам, была ужасна. На полу крутилось несколько фигур. Ниже всех был император с напряжённым, как у человека, надувающего шар, лицом. Его глаза выпучились, губы посинели, вокруг шеи был захлестнут фузейный ремень. Сидевший на нём верхом верзила душил Петра и одновременно отбивался от повисшего на его ногах Маслова.
Лакей голосил, призывая на помощь. Гриц кинулся к нападавшему и попытался оттащить его от Петра. Не тут-то было. Убийца обладал силой Голиафа. В какой-то момент Потёмкин смог рассмотреть его лицо.
— Шванвич! — заорал он. — Шванвич! Негодяй! — И тут же получил кулаком промеж глаз.
Маслова швед сумел отшвырнуть на другой конец комнаты, так что лакей треснулся головой о печку, с неё посыпалась побелка. Шванвич вскочил, отшвырнул ремень и кинулся к тому самому люку в подвал, который сегодня так насторожил Грица.
Потёмкин заставил себя подняться на ноги. Голова у него гудела от удара. Пошатываясь, он поспешил за негодяем. Ступени скрипели под его нетвёрдыми ногами. В погребе он успел заметить только, как одна из стен вместе с полками и снедью поворачивается и встаёт на место за спиной убегающего Шванвича. Дальше его замутило, сапоги сами собой поехали вниз, и Гриц упал с лестницы.
Когда он очнулся, наверху горел свет. Казалось, все свечи в доме снесли в одну комнату. Слышались надрывные причитания Маслова. А потом Алехан грубо оборвал их:
— Заткнись. Мужик, а голосишь, как баба.
Но лакей не заткнулся. Видно, у него было на это высшее право. Потёмкин с трудом встал и на четвереньках полез по лестнице вверх.
Император лежал всё в той же позе на полу. Его нелепые, паучьи ноги перестали дёргаться. Голова была запрокинута. Лицо опухло и посинело. Над ним сгрудились солдаты. Алексей стоял у дальней стены, прижавшись спиной к буфету, и решительно не желал смотреть. На его лице был написан такой ужас, что Потёмкин мгновенно понял: случилось всё, о чём их предупреждала Като.
Гриц подошёл к Орлову и попытался положить ему руку на плечо. Но Алехан стряхнул его ладонь и мелко-мелко затрясся.
— Ты! — закричал он. — Где ты был?!
— В подвале, — ответил Потёмкин, даже не отдавая себе отчёт, зачем говорит это.
Лакей Маслов вдруг умолк, поднял на офицеров круглые заплаканные глаза и запричитал:
— Господин вахмистр пытался помочь! Пытался спасти! Да тот зверь здоров был! Не взять его было вдвоём! Не удержать нам...
— Какой зверь? — машинально спросил Орлов. — Какой подвал?
— Шванвич, — коротко бросил Потёмкин. — Здесь был Шванвич. Он и убил. В подвале, по моему разумению, подземный ход. По нему он пришёл и скрылся. Моя вина — я не доглядел. А вот ты где был? Где вы вообще все были?!
Оказалось, что среди ночи приехал нарочный из Петербурга, будто бы с предписанием от Никиты Панина. Вызвал Алехана на улицу и там ни с того ни с сего затеял с ним драку. На шум выбежали другие караульные. А нарочный-то был не один, с ним ещё человек пять прискакало. Верховые с пешими — не шуточная драка. Пока их отогнали, вернулись в дом, а тут — это.
Все боялись говорить, хотя с самого начала миссии чувствовали, что император обречён.
Взяли свечи. Потёмкин, Орлов, капитан Барятинский спустились в подвал и начали трясущимися руками ощупывать стену. Вскоре рычаг нашёлся. Одна из бутылок оказалась ложной — скрывала механизм, при помощи которого в кладке открывался люк. Пошли по нему. Тесный коридор минут через пятнадцать закончился дверью. В спешке убийца даже не стал её захлопывать. Она вела в церковь, и вся честная компания очутилась за алтарём.
Выбрались из храма на улицу. Со стороны посмотрели на дом. В нём горело лишь одно окно. Там лакей Маслов умывал слезами труп своего господина.
Побрели через ночной сад. Алехан шёл позади всех, как пьяный, нога за ногу. Потёмкин обернулся и увидел, что тот плачет, вернее, прискуливает, как собака с перебитой лапой.
— Иди, иди! — грубо крикнул ему Орлов. — Не смотри на меня! Христом Богом прошу!
Оба были потрясены. Вернувшись Алексей хотел написать Екатерине письмо. Несколько раз садился за стол, но то ронял чернильницу, то ломал в толстых пальцах перо.
— Диктуй, — наконец сказал ему Потёмкин.
Кое-как они вместе описали случившееся. А потом вдруг разом испугались и бросили бумагу в печь.
— Что же делать? — беспомощно разводил руками Алехан. — Как ей сказать-то?
— Я поеду, — Гриц с усилием подавил дрожь. — На словах способнее будет. Опять же улик меньше.
— Каких улик? — взвился Орлов. — Мы же не убийцы!
— Это ты другим объясни, — огрызнулся Потёмкин. — Сиди, сторожи тело, а то и его утащат.
Они расстались не как друзья, а как сообщники, после злодеяния тяготящиеся друг другом. И хотя оба не были ни в чём виноваты, чувствовали страшный груз, рухнувший на их плечи и в одночасье сделавший их отверженными для всего мира.