Екатерина без чувств упала на кровать и, не раздеваясь, заснула. Орлов ушёл проверить караулы и задержался надолго. Около двенадцати в комнату заглянул Потёмкин. Свечи уже почти прогорели, в их неверном отблеске он увидел императрицу в мундире и сапогах, лежавшую поперёк неразобранной постели.

Секунду поколебавшись, Гриц скользнул за дверь, присел перед кроватью на корточки и осторожно, стараясь не разбудить, стянул с Екатерины сапоги.

— Спасибо, Гри-Гри, — во сне прошептала она.

Было очевидно, что его приняли за Орлова. Но Гриц не смутился этим. Пусть так. Он здесь только украдкой. Почти случайно. И всё же... её благодарность предназначена ему, а не кому-то другому.

Наутро дорогой к столице Като сделала Потёмкину знак подъехать.

— Григорий Александрович, — она всегда обращалась к нему на вы, — меня чрезвычайно беспокоит положение наших в Ропше. Вы знаете, что Алексей Орлов отбыл туда с императорам.

Гриц кивнул.

— Алексис человек сметливый, умный и не без хитринки, — продолжала Екатерина. — Думаю, он неплохо справится с охраной государя. Однако, — она помедлила, — боюсь, что он простоват для этой миссии. Там бы не помешал кто-то более... светский, что ли. Поднаторевший в общении с нашими придворными обманщиками. Как бы вид фельдмаршальского мундира или сенаторское звание не пустили Алексису пыль в глаза. Они могут вызвать у него излишнее доверие. А доверять здесь никому не приходится. Очень многое на кону.

«Чего она тянет? Чего не договаривает? — про себя возмутился Потёмкин. — Думает, что Алехан попытается убить Петра? И тем самым расчистить брату путь к венчанию с императрицей?» О таком уже поговаривали в полках. «Или боится, что Орлов сплохует и позволит другим извести государя?» О том, что Като может и сама хотеть смерти мужа, он даже не задумался. Просто считал её хорошим человеком и всё.

— Я отправлю вас в Ропшу из столицы. Вместе с доктором Крузе и лакеем Масловым. Уверена: Петру сейчас нужна помощь, у него колики.

Гриц слышал, что желудочные колики — такая страшная боль, от которой некоторые даже умирают. «Может, он сам как-нибудь... — понадеялся Потёмкин. — Не кладя другим греха на душу... Всем бы сразу стало легче...»

— Вы абсолютно не правы, Гриц.

Ещё недавно его поражало умение императрицы читать мысли. Но она объяснила ему, что можно думать в унисон. Тогда догадаться о следующей, непроизнесённой фразе ничего не стоит. Кто бы ни был твой собеседник, нужно только подстроиться под его стиль мышления, а для этого — под его речь. Сам Гриц пока не овладел подобным искусством, хотя умел отлично передразнивать голоса товарищей. Но императрица, видимо, говорила о другом.

— Я попытаюсь рассказать вам, почему возможная смерть Петра меня так пугает, — продолжала Екатерина. — Вы достаточно умны, чтоб понять. Гри-Гри и Алексис не понимают. Торопят события. Сами себе роют могилу.

Потёмкин внимательно слушал. Один из тех уроков, которые ей так нравится ему давать. Что ж, он стерпит. Дело полезное.

— У меня есть враги, — собравшись с духом, начала императрица. — У всех есть враги, это верно. Но сейчас речь обо мне. Есть люди, которые очень хотят видеть на престоле моего сына Павла, а сами мечтают править за него. Моя участь в таком случае незавидна: либо формальное регентство, либо высылка. Эти люди примкнули к заговору лишь затем, чтоб устранить Петра, а потом улучить момент и оттеснить меня от власти. Смерть государя позволит им исполнить свой план. Положим, Петра убьют. Кто окажется виноват? На кого сразу укажут пальцем? На того, кому это выгодно, то есть на меня. Я захватила власть и устраняю соперника. В то время как соперник — я, и устраняют меня. Несмываемый позор убийцы заставит нас уйти, вручив корону ребёнку, а бразды правления «более достойным персонам, чьи руки не запачканы кровью». То есть господину Панину и компании. Разве вы этого хотите?

«Нет, — Гриц покачал головой. — Как оказывается хитро всё может быть сплетено! Тогда Петра надо беречь как зеницу ока».

— Я надеюсь, что всё это — мои домыслы, — Екатерина вздохнула. — В усталую голову чего только не лезет. Но осторожность не помешает. Тем более что мы не владеем ситуацией на сто процентов. Мятеж взбаламутил воду, солдат очень трудно удержать в узде. В таких условиях за нашими спинами можно успеть сделать многое. А мы даже не сможем этому помешать.

Её откровенность делала ей честь. Но это была откровенность висельника. Перед казнью скрывать нечего.

— Вы поспешите в Ропшу и будете там для меня лишней парой ушей и глаз, — заключила императрица. — Следите зорко за всеми, кто будет приезжать к вам якобы от меня и передавать приказы. Не верьте ни единому слову без особого пароля. Какой выберете?

— София, Премудрость Божия, — немедленно отозвался Потёмкин. Для него тайный смысл её первого имени расшифровывался именно так.

— Пусть будет София, — кивнула Екатерина.

Едва вернувшись в столицу, Гриц забрал Маслова. Доктор Крузе обещал немедленно собраться и последовать за ним, но почему-то медлил. Его нетрудно было понять. Все подозревали, что император долго не протянет. Никто из обширной стаи лейб-медиков не хотел оказаться с ним рядом в критический момент. Потом на них же, на врачей, всё и свалят!

Доложив Екатерине о нежелании Крузе ехать в Ропшу, Гриц с тяжёлым сердцем поспешил на мызу.

Алехан встретил его с немалой радостью. Видно, и ему было не по себе стеречь императора почти в одиночку. Нет, подчинённые-то у него были. Зато ни одного прямого начальника. Если что, он крайний.

— Ирод наш то мается кишками, то пилит на скрипице, — сообщил Орлов. — Тут вдруг станет весь зелёный и с горшка не слезает, хотя крошки в рот не брал. Худо ему. Боюсь, как бы не помер. А пуще того — как бы не ожил. Извёлся я весь. Точно с грудным ребёнком. — Алехан провёл ладонью по лбу. — То стонет так тоненько и жалобно, хоть плачь. То начнёт ругать нас изменниками и грозить повесить каждого, как только вернёт себе власть. «Дайте срок, — говорит, — ужо вам будет!» А то поуспокоится, сядет с нами в карты играть и дойдёт до такого азарта, что хоть за руки, за ноги его держи.

Из рассказа Орлова Гриц не вынес ничего утешительного.

— Слабоумный. Что с него возьмёшь? — Он хлопнул Алехана по плечу. — Ничего, теперь будем на пару доглядывать. Да и лакея я его привёз. Станет за ним ходить. Всё караульным полегче.

Алексей слегка приободрился и повёл друга показывать хозяйство. Дом был небольшой, двухэтажный. С крошечными флигелями и зелёной шпилевидной крышей, отчего издалека напоминал кирху.

Как оказалось, бывшему императору не позволяли выходить в сад. Без прогулок тот очень страдал. Всякий раз, когда Пётр пытался приблизиться к двери, часовые по неприметному знаку Орлова сдвигали перед ним ружья с примкнутыми штыками.

— Словами не понимает, — пояснил Алехан. — Её Величество сказывала, будто в детстве его воспитатели сильно били. Теперь ясно, за что. Случись у меня под началом такой балбес-недоросль, я бы весь ремень об его задницу измочалил. Сказано: нельзя. Не в моей власти ему разрешить. Нет, лезет и лезет.

Ещё хуже дело обстояло с уединением Петра в крошечной комнате для известных нужд. В предписании было сказано, что императора ни на минуту нельзя оставлять одного.

Следить, не спуская глаз. Между тем он каждые полчаса стремился остаться один на один с ночной вазой. При состоянии его желудка такое поведение было естественным, и Алексей отрядил одного из солдат постоянно дежурить в уборной. Это донельзя смущало государя и подавало повод для беспрестанных вспышек его гнева.

— Поссать он при другом человеке не может, — жаловался Орлов. — Будто и не мужик. Чего стесняться-то?

Гриц не стал пускаться в дискуссию о деликатности сего предмета, а только предложил запирать Петра Фёдоровича в уборной на ключ, а снаружи проделать в стене неприметную дырку и поставить часового уже возле неё.

— Да ну, — возмутился Алехан. — Что мы подглядывать, что ли, будем?