Голос отца на последних словах лязгает. Обожаю своего папочку.

Подполковник ничего не отвечает. Молча смотрит на старлея.

— Наверное, ребята из опергруппы забрали… — и выбегает в коридор. Ага, ребята. Как будто я не знаю, что ничего они не забирали.

Возвращается с телефоном, не глядя в лицо, суёт мне в руки. Так-так-так… проверяю, что там новенького? Ага, вот оно! Вытаскиваю список исходящих, сую к лицу подполковника.

— Это что?

Хмуро смотрит, ожидая объяснений.

— Последние три часа провела у вас. Что это за звонки на незнакомые мне номера? В то время, как я в камере сидела и на допросе?

— Запишите претензии и подайте в суд, — насмешливо советует он. Ему тут же кивает адвокат.

— Слышали, что начальник сказал? Заносите в протокол претензий: зафиксировано три звонка, общей продолжительностью… — я подсказываю, — тридцать минут и стоимостью…

— Тридцать рублей, — ответствует папочка, но я добавляю вишенку от себя:

— Два номера городские, не мобильные, там тариф выше…

— Сорок рублей, — корректирует папочка, — вызов стоит пять рублей.

Подполковник Зотов, — кажется, так его адвокат называл, — молча смотрит на старлея. Видно за то его и держат, понимает начальство с полуслова. Хмуро роется в своём портмоне, достаёт четыре десятки. Небось моими же деньгами и расплачивается. Ладно, ещё не вечер, настоящий цирк впереди.

— Претензии исчерпаны? — интересуется подполковник.

— Ну, что вы? — обворожительно улыбаюсь я, — всё только начинается. Где мои золотые часики?

Вопрос вызывает бурю негодования старлея. Не знай я точно, что часики ему отдавала, могла бы и поверить его честным глазам и бурному возмущению.

— Что же вы скромничаете, госпожа Молчанова! — голос старлея сочится ехидством, — почему не говорите о золотых браслетах? Двух? Не упомянули о десятке золотых колец с брильянтами?

Он возмущается, но адвокат вносит в протокол очередную запись: часики дамские позолоченные на позолоченном браслете фирмы «Заря». Судя по выражению лица Зотова, он своему старлею верит. Либо ему до лампочки.

— Ещё есть претензии? — спрашивает адвокат. Я роюсь в сумочке. Мне приходит в голову идея.

— А где моя тысяча рублей? — вопрошаю я. Папочка чуть иронично улыбается. Зотов на секунду заводит глаза к потолку.

— Молчанова, ты уж совсем! — негодованию старлея нет пределов. Родной, это ещё не всё. Мои двести рублей тебе кровавой мочой отольются. А за часики… ну, это потом.

— Записывайте, господин адвокат, — командую я, — тысяча пятьдесят рублей в следующих купюрах…

— Отдавать не собираетесь? — ответа не ожидаю и не получаю. Зотов начинает всё больше походить на грозовую тучу, старлей и его приятель, дежурный по вахте, смотрят на меня волками.

— Хорошо. Значит, часики и тысяча рублей за вами. Ждите судебного и служебного разбирательства.

— Всё, Даночка? — адвокат смотрит на меня, перед ним протокол.

— Сейчас ещё раз посмотрю, — копаюсь в сумочке, у меня ещё одна идея возникает, — так, а где моя любимая алая помада?

Вопросительно гляжу на онемевшего старлея, бросаю в сторону адвоката:

— Вносить в список не надо. Прощаю, — хихикаю и грожу старлею пальчиком. — А вы шалунишка, старший лейтенант. Ладно, мажьтесь на здоровье…

Кто-то за нашими спинами издаёт смешок. На этой весёлой, — не для побуревшего старлея, — нотке завершаем оформление протокола претензий. Это не просто трофей, это трофейная бомба жуткой силы.

— Всё? — подполковник показывает, что терпение его на исходе.

— Самое главное мы забыли, — поворачиваюсь к папочке, — телохранитель мой где?

— Тоже здесь, — папочка смотрит на подполковника тяжёлым взглядом. — С таким же концертом будете моего человека отдавать или всё-таки без фокусов?

Без фокусов не обошлось, но не таких. Денег у него было порядка пятидесяти рублей и тоже в протоколе не указано. Вернули. Мобильник тоже отдали. Часы не забирали, у него электронные. Хорошие и надёжные, но недорогие. Наверное, поэтому не забирали. Да Дима особо не бухтел. Это мы его имущество выдирали. Мы в ответе за тех, кто нас охраняет.

6 августа, вторник, время 19:05

Москва, Северо-Восточный округ, ул. Лермонтова 17.

— Ну, что, Даночка, домой? — папахен приобнимает меня на улице за плечи.

— Ты чего, пап? Всё только начинается! — оглядываю сопровождающих, — впрочем, все желающие могут быть свободны. Вы как, с нами?

Последний вопрос адвокату, слегка лысоватому хитрецу. Его можно было по одному имени выбрать. Михаил Аронович Бернштейн, каково?

— Я, Даночка, человек любопытный. Так что погляжу, что вы затеяли.

— А что ты задумала, Дана? — спрашивает папахен.

— Нам нужна журналистская группа. С кинооператором. Срочно. Можешь организовать?

— Зачем?

— Будем уничтожать это полуподпольное полицейское гнездо, — нашёптываю вкратце план на ухо. Папахен кивает и берётся за мобильник.

6 августа, вторник, время 19:45

Москва, Северо-Восточный округ, ул. Лермонтова 17.

На улицу выходит решительный подполковник Зотов в сопровождении двух оперативников в гражданке. К воротам вдобавок к дежурному в будочке подходит подкрепление, двое с автоматами.

— Немедленно очистите улицу, — требует Зотов. Да-да, прямо сейчас, врассыпную разбежимся.

— Господин подполковник, не желаете дать интервью, ответить на пару вопросов, — вежливо осведомляюсь я. Кинокамера нацеливается на Зотова, тот закрывается рукой.

— Немедленно уберите камеру! Я запрещаю вам меня снимать! — лязгает подполковник голосом.

Отхожу чуть в сторону, жестом предлагаю оператору следить за мной и оставить этого злыдня в погонах в покое. Оператор дисциплинированно перенацеливает объектив на меня. Я продолжаю:

— Не хочет отвечать на вопросы господин подполковник. Я продолжу свой рассказ…

Папахен, пара его помощников, телохранитель Дима усмехаются. Адвокат с отчётливой глумливостью, наращивать требования полицейские не могут, я-то не возражаю против съёмок. И ещё я начинаю смещаться всё дальше и дальше от полицейского участка или как там они называются? Никакой таблички над входом нет, замаскированное какое-то подразделение.

Подполковник с группой поддержки остаётся на месте, провожая нас неласковым взглядом. Я не отступаю под натиском врага, только не хочу, чтобы он слышал всё, что я говорю. Мои слова иногда комментирует адвокат, давая короткие, но исчерпывающие характеристики действиям полиции. Сама в полной мере не знала, насколько грубо они наследили в моём задержании.

— Подытожим, — говорю я в камеру, — задержали меня с нарушением закона. Мобильник был при мне и оперативники могли позволить мне, а могли и сами позвонить, чтобы известить о задержании моих родителей. Они не только так не сделали, а даже больше, они приняли меры, чтобы об этом никто не узнал. Блокировали и тоже задержали моего телохранителя, который должен был меня встретить и мог сообщить о моём задержании.

— Если они могут так поступить с людьми из кланов, то что ждать простому человеку? — добавляет перчику журналистка, ладненькая брюнеточка. Э, нет! Острого и так будет с верхом, лишнего не надо.

— Случаются ситуации, когда такие меры необходимы, — чуточку вступаюсь за полицию, — к сожалению, преступления иногда совершают люди при власти и тогда требуется дополнительная секретность.

— Но в вашем случае секретность выглядит подозрительной, — не сдаётся журналистка.

— Более того, незаконной, — адвокат согласно кивает моим словам.

— Я немного раскрою суть дела, — на мои слова глаза журналистки разгораются, есть чутьё у девушки. — Весь город слышал о серийном убийце, за которым полиция гонялась больше года…

— Гонялась? — мгновенно улавливает брюнетка мою оговорку.

— Да. Убийц и насильников, их оказалось двое, больше нет. Длинная цепочка убийств, не меньше десятка девушек, оборвана. Им сильно не повезло с последним эпизодом, когда они похитили меня. Чтобы вырваться, мне пришлось их… так скажем, нейтрализовать.