— Видите? Вода изо рта не вытекает, значит, в лёгких её нет. И на слух, не плещется в лёгких. Точно вскрытие покажет, но предварительно, лично я, считаю, что сбросили её в воду уже мёртвой.

Я кое-что решаю проверить, поэтому выгоняю Семёнова.

— Извините, мне как девушке можно интимные места подсматривать, а вам, как мужчине, нельзя, — на самом деле, это наш специфический юмор, но Семёнов подчиняется.

Девушку так и оставляю на животе. Пока. Достаю расширитель, длинный пинцет и фонарик-карандаш. Уж больно в узкие и глубокие места придётся заглядывать.

Всё! Всё, что могла, то и сделала. Иду на санобработку и переодеваться. Девушку обратно, в её прохладное гнёздышко.

Лаборатория, время 16:30.

— Вроде всё… — на мои слова Семёнов аж со стула подскакивает, — можно идти в кафе.

— Молчанова! — стонет следователь, — говори уже, не томи!

— Вот по дороге в кафе и расскажу. Вы на полтора часа меня задержали. Извольте расплачиваться.

Выходим, дежурный санитар закрывает за нами обжелезнённую дверь. По пути из парка, разместившегося вокруг и маскирующего мрачное заведение, рассказываю.

— Следы на теле от хлыста или розги — прижизненные. От стека ещё такие могут быть.

— Какого стека?

— Всадники такими пользуются. Я, например. Люблю конные прогулки. Но свою лошадку я так сильно никогда не бью. Так, легонечко. Стек, это такая длинная, узенькая, гибкая тросточка.

— Понятно.

— Смерть наступила в результате удушения. В речку бросили уже мёртвой. Насиловали ли до этого, скажет вскрытие. Следов в вагине не обнаружила. Сперма, если была, то смыта водой. В прямой кишке сперма тоже не обнаружена, возможно, тоже смыта. Но следы анального насилия есть.

Ненадолго замолкаю, мы дорогу переходим. Кафе совсем рядом, идём туда. Стараюсь говорить так, чтобы прохожие не слышали.

— Причём, что интересно, анальное изнасилование было посмертным.

— Что? — хмурится Семёнов, — некрофилия?

— Похоже, — мы заходим в кафе, — но повторяю, мои выводы предварительные и могут быть ошибочны. Есть микроразрывы прямой кишки, что можно объяснить не только половым контактом, но и извращённым издевательством над трупом.

Семёнов глядит на меня с уважением и оторопью. Я веду свой рассказ, с удовольствием поедая мороженое.

— Насиловали ли девушку орально и вагинально, только вскрытие может показать. Полагаю, что да, но визуально этого не определишь. И ещё кое-что… — задумываюсь на секунду, — в крови обнаружен кантаридин…

— Кантаридин?! — Семёнов чуть не подскакивает на стуле.

— Но повторяю, я не волшебница, я только учусь! Могу ошибиться, но почти уверена, именно кантаридин и в ударных дозах. Таких, что если бы её отпустили, могла инвалидом остаться. Есть ещё в крови следы хлороформа, но повторяю, полной уверенности нет.

Пауза. Возбуждённый Семёнов отходит к телефону. Видать, начальству докладываться. Доедаю мороженое в одиночестве, он-то свой кофе уже выпил.

Своё обещание Семёнов исполняет уже по дороге, когда мы едем на его машине.

— Девушку нашли рыбаки, в десяти километрах от городской черты, в Яузе. Омут там глубокий, метров пять, но вода чистая и когда солнце под определённым углом, видно на несколько метров. А камень ей к ноге привязали.

Он сворачивает на очередном перекрёстке.

— Кантаридин, это след? — спрашиваю я.

— Молчанова, не пойдёшьк нам работать? Быстро соображаешь, — усмехается следователь.

— Если вы не заметили, я уже на вас работаю.

— Да, это след. Характерный признак, показывающий, что ряд жертв дело рук одного… маньяка. Не всегда его обнаруживают. Либо не всегда пользуется, либо доза мала и не обнаруживается.

— Это тот самый, которого вы с прошлого года ловите? — и подправляю маршрут, — теперь туда, а на следующем перекрёстке направо.

Семёнов мрачно кивает. Я скептически хмыкаю.

— За год можно целый взвод маньяков отловить.

Семёнов резко, излишне резко, выписывает поворот. Меня неудержимо тянет в его сторону, но ремень удерживает.

— Вы рассказывайте, рассказывайте, — поощряю я, — это я так, злословлю. Мне из детективов известно, что маньяки самая трудная для розыска категория.

— Есть почерк. Вернее, был. Он убивал девчонок ударом узкого ножа в сердце. Кантаридин часто встречался. Возраст и внешность жертв одного типа примерно. И вот на тебе! Удушение, утопление, да ещё некрофилия. Не было такого раньше!

— Значит другой, — заявляю я, — или он себе помощника взял. Маньяка ещё хуже. Но это маловероятно.

Задумываюсь.

— Если другой, то куда первый делся?

— Всяко могло случиться, — мужчина дёргает плечами, — иногда бывает. Человек может заболеть, умереть, уехать очень далеко, за границу, например. Под машину может попасть.

— Под машину вряд ли…

— Почему?

— Потому что он на машине, — вот и понятно, почему они поймать не могут. Или притворяется, что тупой такой?

— С чего ты взяла?

— А он что, похищенную девчонку взвалит на плечо и на метро поедет? — гляжу вперёд, мой любимый парк показывается. Пять-десять минут и я дома.

— Машину угнать можно…

— Не можно, — он что, не притворяется? — часто вам попадались уголовники-совместители? Маньяк, да ещё угонщик. Разные специализации. К тому же, дополнительный риск угодить в лапы полиции. Если вы до сих пор ничего о нём не знаете, то он очень осторожен.

Насчёт «ничего не знаете» наобум говорю. Но Семёнов не спорит, значит, правда. Они ничегошеньки о нём не знают.

— Он следов не оставляет, — машина останавливается. Приехали. Выхожу из машины, обхожу, мне на другую сторону.

— Оставляет, — это я так прощаюсь, пусть мозгами на досуге поскрипит, — просто вы их не видите. Вот про нож вы знаете. А одежду жертв внимательно осматривали? Пятна автомобильных масел, пыли, налипший грунт на обуви, ворсинки от чехла на сиденье автомобиля? Прям всё-всё проверили?

— Не ко мне вопросы, — бурчит следователь. По недовольному виду догадываюсь, что о чём-то он даже не задумывался.

— Это всё к экспертам-криминалистам.

— А вопросы кто должен им задавать? — резонно защищаю своих коллег, — если вы не дадите нам запрос на проверку крови на наркотики, мы и проверять не будем. Не спросите о хронических заболеваниях, мы ничего не скажем. Так что думайте, что с нас спрашивать. А то торопите нас, а сами даже запрос сформулировать не можете.

На этой придирчивой ноте я и оставляю окончательно посрамлённого Семёнова. И то. Кантаридин-то я самостоятельно обнаружила, он-то об этом даже не заикался. Тайну следствия он ревностно блюдёт, ну, блюди, блюди…

Конец главы 15.

10 июня, понедельник, время 11:15

Квартира Пистимеевых.

— Отстань! — говорю не словами, а отстраняющим жестом, бессильно роняя руку. Сашок вымотал меня до предела. Язык не поворачивается.

Сижу, вытянув ноги на полу, опираясь спиной на тахту. Сашок ковыряется в учебнике английского и словаре. Припряг меня помочь ему с английским.

— Ты всегда так? Принимаешься за учёбу, когда до экзамена остаётся несколько дней? — спросила я и берусь за дело. Хуже-то не будет.

Технология известна. Сначала учу нескольким базовым вопросам, типа «Как правильно сказать по-английски?», а потом русскую фразу можно говорить. После ответа произнесённые по-русски предложения попадают в чёрный список. Использовать их разрешается только в английском варианте. После этого перехожу на английский. Начиная с сегодняшнего дня и вплоть до экзаменов, Сашок не услышит от меня ни слова по-русски. В списке базовых вопросов — десяток несложных предложений.

Через полчаса занятий понимаю, что была несколько не справедлива. Память у него хорошая и язык учил более иль менее добросовестно. Некоторые перекосы в преподавании языка мешают. И таланта к языкам у него нет.