— Убить? — глаза журналистки буквально полыхают. Это не просто сенсация, это многослойная сенсация. Конец маньякам — сенсация! Оборвала длинную цепочку убийств хрупкая девочка — огромная сенсация! Как она это сделала?! Наверняка ещё сенсация.

— Я давала подписку о неразглашении, поэтому с деталями вас ознакомить не могу. Только в общих чертах. Мне удалось нанести им опасные для жизни раны. Спасти их могла только немедленная медицинская помощь, которая в тот момент была недоступна.

— Молчанова действовала в пределах необходимой обороны, разрешённой законом, — веско комментирует адвокат.

— Говорю это вот ради чего. Действия этого полицейского подразделения, начальник которого нас только что прогнал, крайне подозрительны. Меня задержали с нарушением закона, меня пытались допрашивать в отсутствие лиц, уполномоченных присутствовать при допросах несовершеннолетних, меня пытались запугать, угрожая насильственными действиями…

— Какими именно?

— Намекали, что запрут в камеру с мужчинами уголовниками.

— Недопустимое психологическое воздействие, запугивание пытками и насилием, — даёт характеристику адвокат, — прямое нарушение УПК, даже без учёта несовершеннолетия.

— Всё это было, но я о другом хочу сказать. Действия полицейского подразделения в целом выглядят странными. Будто они мстили мне за убийство серийного маньяка, ведь один из них оказался сыном важного человека в этом округе.

Ещё одна сенсация! Микрофон в руке журналистки чуть дрогнул. Смотрю с опаской, как бы оргазм не начался. С извержением.

— В голову сами собой лезут неуместные подозрения. Не были ли они, местные полицейские, как-то связаны с серийным маньяком? С одним из них? Почему его долго не могли изловить? Его точно никто не прикрывал? Подозрения о соучастии я всё-таки отмету в сторону. Это чересчур.

По глазам журналистки вижу, что эта идея ей не нравится. Не будет она сразу отказываться от мысли о соучастии полицейских в серийных убийствах. Уж больно вкусно выглядит.

— Сейчас я предлагаю проехать к нам. Дома у меня есть одна фотография, которая будет вам интересна.

Все рассаживаемся по своим микроавтобусам. Журналистка, Евгенией её зовут, села к нам.

— Меня ведь там ещё и обокрали… — начинаю я.

— Стоп-стоп! — протестует Евгения, — расскажете под камеру.

Около моего дома и рассказала. Когда вынесла фото, где полковник Сафронов надевает на мою руку подарочные часики. Их хорошо видно. Ещё бы! Фотограф специально попросил попозировать для своего удобства. Минуты три нас терзал. Чтобы часы были хорошо видны и наши с полковником лица.

— Можете нам отдать фото? — по тону слышно, что не надеется, но вдруг.

— Не хотелось бы. Лучше переснимите.

Пересняла. Мы беседуем на площадке перед домом. Всё под камеру. Наконец-то всё заканчивается. Для меня. Ухожу домой, а папочка с адвокатом остаются что-то обсуждать с Евгенией. Девушка точно премию урвёт неслабую.

9 августа, пятница, время 09:15

Москва, управление полиции Северо-Восточного округа.

— У вас нет никаких доказательств, — брюзгливо заявляет генерал-майор Трофимов, начальник окружной полиции, — надо же, что выдумали! Полиция обворовывает задержанных! Совсем с ума сошли?

— Лично нам достаточно заявления Молчановой, — улыбается журналистка Евгения.

— Ответите за клевету! — рубит генерал, — и вы и Молчанова.

— И как вы её докажете? — хитренько улыбается адвокат Бернштейн. Нас тут много, — кроме меня с отцом и адвокатом, наша журналистка и полковник Сафронов, — а генерал только с адъютантом. Правильно с его стороны, уж больно горячие факты мы ему вывалили. Лишние уши ни к чему.

— Давайте поговорим спокойно, господин генерал, — мирно предлагает Сафронов. К нему генерал прислушивается, свой всё-таки.

— Я лично награждал Молчанову этими часами, — объясняет полковник, — так что часы были, это факт бесспорный.

Его слова подтверждает лежащее на столе фото. Не моё, копию Евгения принесла.

— На работе она была именно в них. Мы сняли показания с её коллег…

— Вы что, уже дело завели?! — грозный взгляд.

— Нет-нет, с заведением дела пока не торопимся, — успокаивающий жест ладонью. — Итак. Место работы Молчанова покидает с часами. И тут же попадает в руки ваших людей…

— Обронила, — роняет генерал.

— В принципе, это возможно, — соглашается полковник, — но маловероятно.

— В протоколе изъятия нет никаких часов.

— Господин генерал, во-первых, Молчанова его не подписала. Во-вторых, в протоколе и мобильного телефона нет, но его всё-таки отдали. Так ведь?

— И что стоит после этого ваш, так называемый протокол? — ехидно интересуется адвокат.

Я помалкиваю. Хитёр Бернштейн, это по его совету я прекратила шуметь по поводу часов. Как только мобильник отдали. Мобильный тоже не фигурировал в протоколе, и адвокат увидел в этом замечательную возможность придать ему статус ничтожного. В дело вступает радостно улыбающаяся Евгения.

— Ситуация выглядит очень пикантно, господин генерал. Серийных маньяков останавливает Молчанова Дана, полицейские господина полковника оперативно проводят все нужные мероприятия и изобличают Прохорова и Махотина в многочисленных убийствах. РУВД награждает Молчанову ценным подарком, а полицейские вашего округа это подарок воруют. Публика очень заинтересуется такой историей.

Евгения облизывается на последних словах. А я прячу глумливую улыбочку. Генерал хмуро оглядывает нас, делает знак адъютанту.

— Зотова мне сюда, срочно.

Пока ждём подполковника Зотова, адъютант, вроде по собственной инициативе, организует для всех кофе. Генерал смотрит на него хмуро, но ничего не говорит. Умный у него помощник, напряжение сразу снижается. Древний обычай, основанный на инстинктах. Совместная трапеза людей примиряет, неосознанно сидящие за общим столом начинаю считать друг друга своими.

Появление Зотова к особому ажиотажу не приводит. Генерал предоставляет право ввести его в курс дела Бернштейну. Что тот с удовольствием и делает. Зотов мрачнеет на глазах.

— Разрешите позвонить, господин генерал?

Трофимов разрешает, я вставляю замечание:

— Только учтите, одним звонком не обойдётся.

Подполковник меня по виду игнорирует и выходит в приёмную.

— Я вам одно скажу, — слова генерала тяжелы, как гири, — печатать в газетах такое нельзя и вам никто этого не позволит.

— И что взамен? — встреваю я. Папочка косится на меня недовольно. Извини, папочка, но я знаю, что делаю.

— Вы хотите лишить журналистов громкой сенсации, — поясняю генералу, — компенсировать вы можете только другой сенсацией. Какой?

— Дайте нам все материалы по маньяку, — бросив мне благодарный взгляд, в дело вступает Евгения, — по всем зарегистрированным убийствам. Право раскрыть имена убийц и жертв…

— Про жертвы не соглашусь, уважаемая Евгения, — вмешивается адвокат, — семьи жертв могут быть против.

— Обозначим имена и первую букву фамилии, — парирует журналистка, адвокат кивает. — Желательно раскрыть, чей сын Прохоров…

— Нет! — обрубает её хотелки генерал. Евгения смотрит возмущённо, но молчит.

— Лично я считаю, что большую часть материалов следствия можно открыть, — замечает Сафронов. — Не в моей компетенции, дело забрал город, но на том уровне всё и будет решаться.

— С журналистами ясно, — подытоживает генерал, — с Молчановой, я так понимаю, тоже…

— Нет, — на этот раза папочка меня не осуждает. Генерал переводит на меня тяжёлый взгляд. Начинаю излагать.

— Вы что думаете, часики вернёте и отделаетесь? Не получится. Начну с мелочей. Сразу скажу, в моей сумочке было всего двести рублей, обычно я больше наличкой не ношу. Но требую я тысячу. По простой причине: у меня отняли несколько часов моего времени, мне угрожали, мне грубили, меня обворовали в полиции. Я имею право на компенсацию. Полагаю, что любой суд присудит мне в качестве таковой несколько тысяч. Но если обойтись без волокиты и шума, то я согласна всего на восемьсот рублей. Двести рублей, я напоминаю, вы просто обязаны вернуть. Как украденные. Всё ясно насчёт денег?