– Пойду, – решился я, хотя и не совсем понял намеки хозяев, – а там видно будет.

Что-то неведомое захватило меня, не отпускало и продолжало вести дальше. Сопротивляться было уже бесполезно и даже опасно. В чем эта опасность, я не знал, но уже хорошо чувствовал. Да и свой выбор я уже сделал раньше, шагнув из дверей электрички.

– Степаныч, ты дома? – послышалось с улицы через открытое окно.

– Дома! – ответил он, не вставая из-за стола.

– А мастер?

– Тоже тут, чай пьем.

– Ну, я на лавочке, здесь подожду.

– Саш, это уже тебя, – улыбнулся мне, Степаныч, – хорошее прозвище.

– Да уж. Это кто? – спросил я, допивая чай.

– Петро, монах, я тебе о нем говорил.

– А-а-а, сейчас иду, – ответил я в сторону окна.

– Да какой он монах, – отозвалась тетя Шура, – пожил в монастыре несколько лет да вернулся, не его, а прозвище прилипло.

На улице меня ждал средних лет человек, длинные волосы собраны сзади, косматая с проседью борода – приметы прежней, монашеской жизни. На меня глянули вдумчивые пытливые глаза.

– Саш, телевизор не посмотришь? Барахлит че-то.

– Давай, твой дом какой?

– А вон, от тракториста через один, – указал рукой Петро.

– Хорошо, приду, – пообещал я.

Телевизоры мне, конечно, ремонтировать не приходилось, но что делать, мастер он и есть мастер, должен все уметь, тем более по деревенским меркам. Теперь надо было оправдывать прозвище, запущенное кем-то с легкой руки. Степаныч сначала посоветовал мне зайти к трактористу и посмотреть у него какой-нибудь инструмент. Хотя я сомневался, что там можно было найти что-то подходящее, но пошел, выхода не было. Колька был единственным на деревне техническим человеком.

– Ну как дела, Николай? – уважительно обратился я к нему, застав за починкой забора у дома.

– Ничего, отпускает, – ответил он, вынув гвозди, зажатые во рту, и отложил молоток.

Поздоровались за руку, вдобавок я ободряюще похлопал его по спине:

– Держись!

– Эх, да хорошо бы.

– А ты не сомневайся, получится.

– Надеюсь.

– Я че зашел. Монах попросил телевизор посмотреть, у тебя инструмент есть какой?

– Пошли, подберем. Видел я тот телевизор, – ухмыльнулся Колька.

В огороде копалась Нинка, обернулась: «Здрасьте», – и помахала рукой.

Мы зашли в сарай. Мерно гудел дизель, светились контрольные лампы. Вот он, с него все началось! Инструмента у Кольки было много. Он выделил мне металлический раздвижной ящичек с ручками, и мы скомплектовали, на удивление, хороший инструментальный набор. Нашелся и паяльник, и даже тестер – по крайней мере, какие-то неисправности бытовой техники определить было можно. Вот с ремонтом сложнее, запчасти могут потребоваться.

Монах ждал меня у дома. Мальчишка лет пяти с грустными глазами что-то мастерил из деревянных чурочек во дворе. С затаенной надеждой посмотрел на меня и опять уткнулся в свое дело.

– Внук, Сережка, с дочерью у меня живут, – пояснил Петро.

Мы зашли в дом. Нас встретила молодая женщина, пряча глаза, поздоровалась и скользнула в другую комнату, притихла там, прикрыв дверь. Я не успел ее разглядеть, но меня обдало болью, обидой и отчаянием, границ у этих эмоций не было, чувства зашкаливали.

– Ольга, дочь, – поняв мой немой вопрос, прошептал Петро и махнул рукой, – от мужа ушла. Видеть никого не хочет. Беда.

Телевизор. Был такой когда-то у моих родителей и только, наверное, в такой глухой деревне до сих пор мог сохраниться. Ламповый!

– И он работал? – недоуменно спросил я.

– Вот представь, показывал, а сейчас только звук, изображения нет, рябь.

Мы выдвинули тумбочку с телевизором из угла, я снял с него кожух и, примостившись сзади на табуретке, начал копаться в пыльных внутренностях. Порывшись в тумбочке среди старых бумаг, Петро нашел и инструкцию к телевизору с электрической схемой.

Чутье, мое чутье. Оно работало и здесь. Это бесполезно пытаться объяснить словами. Конечно, я обладал базовыми знаниями в электронике, помогала схема телевизора, но еще каким-то образом я чувствовал неисправности. И это была не моя заслуга, нужная информация приходила извне, я только использовал ее. Только теперь до меня дошел смысл выражения: «Мастер от бога, ученый от бога, писатель от бога» и тому подобное. Таким людям все дается свыше. Это великий дар. Но вот хорошо ли это? Как распорядиться этим даром? Ладно, если во благо, и не дай бог, во зло. А что такое благо, зло? Кто является мерилом этих понятий? Не все так просто. А на что я растрачивал задатки своего дара, зарабатывая деньги на бирже, ничего не создавая, – пришла вдруг за работой и такая мысль.

За такими размышлениями телевизор я отремонтировал, почистил, подул, пошевелил лампы, подпаял ветхие проводки, изображение появилось, и семья собралась посмотреть программу.

Молчаливая Ольга все же не утерпела, вышла из своей комнаты и устроилась в уголочке с вязанием.

Собирая инструмент, я опять уловил волну ее эмоций. В случившейся трагедии не было вины Ольги, и что меня хоть как-то успокоило, в ее чувствах не улавливались безысходность и обреченность, слабый лучик надежды пробивался сквозь темень, окружившую сознание. Тянулась к свету и душа Ольги, чистая и добрая, ласковая, с неизрасходованным запасом преданности. Она раскрылась и доверилась своему мужу, а взамен получила зло, которое не смогла пережить и простить. Как ей помочь? Как отогнать прочь беду, чуть не поглотившую ее? Провидение молчало. Видимо, здесь оно было бессильно. И я, мастер, был бессилен.

Весть о починке телевизора у Монаха быстро разнеслась по деревне. Просьбы посыпались одна за другой. У селян накопилось много сломанной техники, отремонтировать все я физически не мог. Просили оживить и откровенный хлам. Приходилось терпеливо объяснять, что это уже никогда не заработает. Я оборудовал себе рабочее место у Николая в сарае, привлек к ремонту и его. Он был рад моему частому присутствию, охотно занимался починкой, от выпивки воздерживался. Дела пошли быстрее.

Вместе мы сделали профилактику и беларуське, прицепили к трактору прицеп, установили в нем доски для сидения. Можно было ехать в соседнее село – кончалась солярка для дизеля, да и жители уже давно просились. Отъезд Николай назначил на следующий день с утра. Людей набился полный прицеп, многим надо было ехать: в магазин, больницу, родственников навестить. Уехала и тетя Шура. Мы со Степанычем остались вдвоем.

За ремонтом я, честно говоря, совсем забыл о своем ночном видении, о Марфе. Тем не менее исподволь чувствовал нарастание какого-то напряжения и тревоги вокруг себя, но не мог понять, с чем это могло быть связано. На помощь мне пришел Степаныч.

– Ты к Марфе когда собираешься? – с хитрым прищуром вдруг спросил он. Проводив трактор, мы шли к нашему дому по опустевшей деревне.

– Ох, я и забыл совсем, – попробовал отговориться я.

– Ты с этим не шути, – серьезно заметил Степаныч и повел головой и глазами вверх. Затем прямо посмотрел на меня, ожидая ответа.

– Пойду… сегодня, – посерьезнев, ответил я и, не выдержав его требовательного взгляда, опустил глаза. Моя тревога четко связалась с невыполнением требований видения.

– Ну вот и иди, – останавливаясь, подытожил он. Мы стояли у калитки во двор Марфы. – Иди, не бойся, все хорошо будет. Я тебя у нашего дома на скамейке подожду.

Степаныч ободряюще похлопал меня по спине и, не оборачиваясь, заспешил к своему дому. Незваные гости не могли долго стоять даже у калитки.

Вот он, дом Марфы. Два пустых окна из-за кустов сирени за невысоким забором внимательно разглядывали меня. Но враждебности, строгости в ответ на мое присутствие, как в прошлый раз, не чувствовалось. Лишь настороженность – как я себя поведу, что буду делать. Вдруг потребуется вмешаться и остановить званого, но незнакомого гостя.

Я собрался с силами, решительно выдохнул и потянул калитку на себя. Жалобно скрипнули петли, калитка давно никем не открывалась, но все же подалась и пропустила меня. Я шагнул в неизвестность.