Добравшись до Бэлчемпа Сейнт Пола, ему удалось снять приличное меблированное жилье, и последующие двадцать четыре часа он прожил, можно сказать, в относительном покое. Я держу в руках страницы, которые были им написаны в самый последний день его жизни. Они настолько бессвязны и наполнены различными эмоциями, что я не буду приводить их полностью, но содержание их достаточно понятно. Он ждал, что его преследователи каким-нибудь образом напомнят о себе. Он не знал, где произойдет их встреча, но он постоянно об этом думал и восклицал: – Что я такого сделал? И, – Неужели нет больше никакой надежды? Доктора, которых он навещал, сочли его за сумашедшего, полицейские открыто потешались над ним. Священник избегал его. Так что же ему оставалось делать, разве только закрыть дверь на замок и молить о спасении у Бога?

Люди до сих пор вспоминают то, что произошло в Бэлчемпе Сейнт Пол в тот год. Странного вида джентльмен августовским вечером вышел на улицу, а потом нашли его труп. Провели следствие: присяжные пришли к выводу, что человек упал в обморок и умер. Все семеро подтвердили это, и ни один из них не хотел говорить о том, что они действительно думают об этом случае. Они вынесли решение, в котором было указано: смерть от психического недуга; на той же неделе, хозяева того дома, в котором он останавливался, решили переехать, и уехали прочь из этого поселка. Но, я думаю, они даже не подозревают о том, что этот таинственный случай слабый луч истины все-таки осветил, или еще может осветить. Вышло так, что этот небольшой дом перешел в мое владение по наследству. Он стоял пустой с 1863 года, и никто не верил в то, что он будет когда-нибудь продан; так что, мне пришлось его сломать и разобрать, а записи, которые я представляю вам в сжатой форме, лежали в заброшенном чулане, дверь в который находилась под окном самой лучшей из его спален.

– Профессор, полагаю, что очень скоро вам уезжать, ведь семестр уже закончился, – сказал человек с которым наш профессор онтографии[121] лично был незнаком, лишь только они оказались рядом за одним столом во время торжественного банкета в радушно встречающем гостей зале колледжа Сент Джеймс.

Несмотря на свою молодость, профессор был человеком редкого ума, аккуратный и точный при выборе слов и выражений.

– Да, – ответил он, – мои друзья настояли на том, чтобы в этом семестре я принимал участе в их игре в гольф, поэтому я и собираюсь поехать на Восточное Побережье, если говорить точнее, в Бернстоу[122] – (полагаю вы знаете, где это место находится), на неделю, а может быть дней на десять, потренироваться в игре. Надеюсь, что завтра уже уеду.

– Кстати, Паркинс, – сказал человек, сидевший напротив них на другой стороне стола, – если вы собираетесь в Бернстоу, то было бы неплохо, если вы заглянули во владения ордена Храмовников[123] и сообщили мне, как на ваш взгляд, стоит ли там заниматься раскопками этим летом, или нет.

Это был, как возможно вы уже догадались, человек, занимающийся поиском старинных манускриптов и антикварных вещей, но поскольку он появился в этом рассказе только в этом месте, – нет никакой необходимости указывать его имя.

– Безусловно, – ответил Паркинс, так звали профессора: – если вы скажете мне, где расположено то место, которое вас интересует, я сделаю все от меня зависящее для того, чтобы вы имели ясное представление о нем после моего возвращения. Или, что еще лучше, напишу вам об этом в письме, само собой разумеется, если вы мне скажете адрес того места, где вы будете находиться.

– Благодарю вас, профессор, не утруждайте себя. Я сказал об этом лишь только потому, что собираюсь летом поехать с семьей в том направлении. К тому же, учитывая то, что, как мне это известно, не многие из обителей храмовников в Англии в прошлые времена были правильно спроектированы и построены, возможно, для меня представится такая возможность сделать что-нибудь полезное за свой отпуск.

Профессор даже презрительно фыркнул носом, услышав о том, что о планировке развалин можно говорить как о чем-то хоть в какой-то мере полезном. Его сосед продолжал:

– Это место, – я боюсь, как бы его уже не сровняли с землей, – должно находиться где-то совсем рядом с берегом. Вы же знаете, что море там старается захватить всё, что расположено на том клочке земли. Как я могу судить по карте, оно должно находиться в трех четвертях мили от гостиницы «Глоуб Инн», расположенной в северной части деревни. Вы там собираетесь остановиться?

– Ну да, именно, в «Глоуб Инн» я и собираюсь, – сказал Паркинс; – Я уже заказал там себе комнату. Нигде больше ничего не могу снять. Большинство домов, которые сдаются, оказывается, закрыты зимой. Так что мне пришлось согласиться на единственную свободную комнату в гостинице, как мне сказали, двуспальный номер. В этой гостинице мне также сообщили, что им, дескать, некуда убрать лишнюю койку, и всё в том же духе. Зато теперь у меня будет очень просторная комната, я собираюсь прихватить с собой кое-какие книги и немного поработать там. Хотя, я не очень представляю, как всё то время, которое я буду там находиться, я смогу спать один в постели, не говоря уже о двух. Полагаю, за всё то короткое время, что я буду находиться там, я научусь справляться с временными трудностями.

– И вы говорите про свободную койку в комнате – «терпеть», Паркинс? – нахально вмешался в разговор еще один из гостей, сидящий напротив. – Послушайте, я уже начинаю думать, а не составить ли вам компанию. Вы не будете возражать, если я приеду и займу эту койку ненадолго.

Профессор невольно вздрогнул, но сумел заставить себя выдавить дружелюбный смешок.

– Отличная идея, Роджерс. Ничего лучшего я даже и представить себе не мог. Но, к моему сожалению, там вам будет довольно скучно. Ведь, насколько я знаю, вы не играете в гольф, не так ли?

– Нет, благодарение Господу! – грубо ответил господин Роджерс.

– Впрочем, смотрите сами, но учтите, когда я не буду занят со своими бумагами я, вероятнее всего, буду играть в гольф[124], и это, к моему великому сожалению, заставит вас сильно скучать.

– Вовсе необязательно! Я думаю, обязательно встречу кого-нибудь из знакомых там; но, если вы не хотите чтобы я с вами ехал, пожалуйста, Паркинс, только скажите; я не из обидчивых. Правда, как вы нам всегда говорили, не может быть оскорбительной.

Паркинс действительно был предельно вежлив и безупречно правдив. Возникала опасность того, что господин Роджерс, зная об этих свойствах его характера, иногда пользовался этим. В настоящий момент в душе Паркинса шла борьба, из-за которой, секунду или две, тот не мог найти нужных слов. Помолчав некоторое время, он, все-таки, ответил:

– Ну, хорошо, Роджерс, если уж вы действительно хотите знать правду, – я думаю о том будет ли та комната, о которой я говорю, достаточно просторной для того чтобы мы оба могли в ней удобно разместиться; и к тому же, (напоминаю, я бы не стал говорить об этом, если бы вы меня к этому не вынудили) я думаю о том, не окажется ли ваше присутствие для меня тем, что по своей природе будет мешать мне, заниматься своей работой.

Услышав это, Роджерс рассмеялся раскатистым смехом.

– Договорились, Паркинс! – сказал он. – Хорошо. Я обещаю, что не буду мешать вам, прошу об этом не беспокоиться. Я ни за что не поеду с вами, если вы этого не хотите. Но мне кажется, что я точно смог бы разогнать всех привидений. – Сказав это, он незаметно подмигнул и, по-дружески, толкнул локтем, своего соседа. Было видно, как Паркинс после таких слов сильно покраснел. – Прошу прощения, Паркинс, – продолжал Роджерс. – Мне не стоило об этом говорить. Я совсем забыл, что вы не любите, когда пытаются шутить по этому поводу.