– Прекрасный образец творчества охотников за сокровищами – эти строки очень сильно напоминают мне записку каноника Квотермейна из Старого Собора Святого Павла[19], произнес Деннисстоун, и перевернул лист.

То, что он увидел на следующей странице, как потом он мне об этом частенько сам рассказывал, поразило его настолько сильно, что вряд ли существует такая картина, в этом подлунном мире, или рисунок, способные произвести на него такое же впечатление. Впрочем, хотя рисунка этого больше не существует, а сохранилась лишь только его фотография (которая хранится у меня), то, что он говорит, – действительно верно. Рисунок, который я имею ввиду, был сепией[20] конца 17 столетия, с первого взгляда могло показаться, что на нем изображена одна из Библейских сцен; к этому выводу можно прийти посмотрев на архитектуру, изображенную на рисунке (представлена внутренняя часть дворца), фигуры людей изображены в квазиклассическом стиле, который художники, два столетия назад считали наиболее подходящим для изображения Библейских сцен.

Справа, на троне восседал царь, его трон стоял высоко, и чтобы добраться до него, нужно было подняться на 12 ступеней. Над царем нависал балдахин, с каждой стороны от трона сидели львы. Скорее всего, это был Царь Соломон. Царь подался вперед, вытянув руку со скипетром, как бы повелевая; его лицо выражает ужас и отвращение, к тому же, на лице его печать властности и уверенности в собственной силе. Левая часть рисунка выглядит чрезвычайно странной, стоит сказать, что страннее найти сложно. Но, внимание и интерес привлекает именно она.

На дорожке, перед троном, мы видим четырех солдат окруживших припавшую к земле, съежившуюся фигуру, которую я опишу позднее. Пятый солдат лежит мертвым на земле, у него шея свернута набок, а глаза выкатились из орбит. Все четверо солдат, стоявшие вокруг этого существа, смотрят на царя. Чувство страха, которое мы видим на их лицах, становится всё сильнее; кажется, лишь только безраздельная преданность своему повелителю, удерживает их от того, чтобы не сорваться с места и убежать без оглядки. Причиной невероятного ужаса, который, просто-таки, их парализовал является то самое корчащееся и съёжившееся существо, которое они окружили. Я не в силах найти слов, для того чтобы передать то впечатление, которое изображение этой фигуры производит на любого, кто бы ни посмотрел не неё. Помню, как однажды я показал фотографию этого рисунка преподавателю морфологии – я должен сказать, что это был человек трезвого рассудка, начисто лишенный всякого воображения. Весь следующий вечер он не мог оставаться один, а впоследствии он мне рассказывал, что после того, как он увидел это, много ночей подряд он боялся темноты и не мог заснуть при погашенном свете. Тем не менее, я, попробую описать главные черты этого чудовища, по крайней мере, те, которые мне удалось заметить. Первое, что бросалось в глаза, это копна грубых спутанных черных волос; присмотревшись, начинаешь замечать, что грубая черная шерсть покрывает все, до безжизненности, худое тело, почти скелет, но, несмотря на жуткую худобу, на костлявом теле заметно выделяются напряженные жилы и мускулы, похожие на тугую скрученную проволоку. Руки темные и бледные, покрытые, так же как и тело, грубой длинной шерстью с ужасными костлявыми пальцами, похожими на когти. Глаза, горящие желтым огнем, имеют иссиня-черные зрачки, они пристально смотрят на царя, сидящего на троне, и в глазах этих пылает ненависть, свойственная лишь только демонам – порождениям Ада. Представьте себе паука – птицееда из Южной Америки, но только в человеческом обличии, наделенного почти человеческим разумом, и вы получите хотя бы некоторое представление о том ужасе, который внушало это отвратительное существо. Кому бы я не показал эту фотографию, все говорили одно: – Этот рисунок выглядит как живой, как будто его рисовали с натуры.

Как только первое потрясение, тот неодолимый страх, понемногу прошел, Деннисстоун украдкой посмотрел на хозяев, у которых он находился в гостях. Ризничий закрыл глаза руками; а его дочь судорожно перебирала четки, уставившись на распятие, висевшее на стене.

Воцарилась тишина, которую внезапно нарушил Деннисстоун. – Эта книга продается? – спросил он.

Среди хозяев была всё та же нерешительность, всё те же колебания. Это он уже видел. Но тут последовал ответ:

– Да, конечно, Вы можете её купить.

– Сколько Вы за неё просите?

– Я бы за неё хотел получить двести пятьдесят франков.

Деннисстоун опешил. Даже у самых отъявленных мерзавцев среди охотников за антиквариатом иногда есть совесть, но Деннисстоун не был таким, и его совесть была гораздо чище, чем у тех, кто гоняется за сокровищами давно минувших эпох.

– Дорогой мой человек! – твердил он, – Ваша книга стоит гораздо дороже, чем 250 франков. Уверяю Вас – она гораздо ценнее.

Но ответ был неизменным: – Мне нужно только 250 франков – не более.

Действительно, упустить такой шанс – это просто преступление. Чек был выписан, деньги уплачены, удачную сделку, как и положено, скрепили бокалом вина, и ризничий сразу начал преображаться. Он перестал подозрительно озираться по сторонам, выпрямился и как-то даже повеселел, начал смеяться или, скорее, попытался рассмеяться. Да, только, Деннисстоуну уже пора было уходить.

– Разрешите мне, месье, проводить Вас до Вашей гостиницы? – спросил ризничий.

– Ой, да что Вы, не стоит беспокоиться, здесь всего каких-то сто ярдов. Эту дорогу я хорошо запомнил. Ночь, луна, скажите, кто откажется от такой чудесной прогулки?

Ризничий три или четыре раза повторил свое предложение, но неизменно получал всё тот же отказ.

– В любом случае, месье, Вы можете в любой момент позвать меня, если, не дай Бог, что-нибудь случится, и советую Вам держаться посередине, уж очень плохая обочина у нашей дороги, да, и сама она ухабистая.

– Да, да, конечно, – ответил Деннисстоун, которому натерпелось остаться наедине со своей драгоценной книгой и как следует её рассмотреть; после чего вышел в переднюю, держа альбом под мышкой. Здесь его ждала дочь ризничего; со стороны могло показаться, что она подобно Гиезию[21], боится не упустить свой шанс и хочет получить какую-нибудь мзду от гостя, с которым её отец заключил такую, выгодную для него, сделку.

– Монсеньор, посмотрите, у меня для Вас серебряное распятие на цепочке. Не соблаговолите принять её?

– Надо же, какая чудесная вещь! – ответил Деннисстоун, – Он не носил крестика на шее. И, сколько мадемуазель за него просит?

– Ничего, монсеньор, мне не нужно ничего. Это мой подарок, от чистого сердца.

Безусловно, тон, которым были произнесены эти и все последующие слова, был искренним, Деннисстоун попытался было отказаться от подарка, но был вынужден уступить под натиском уговоров, и позволил девушке одеть ему цепочку на шею. Выглядело так, словно, он оказал ризничему и его дочери какую-то неоценимую услугу, за которую они и не знают, как отблагодарить. Он покидал их дом с книгой под мышкой, а они стояли на пороге, провожая его, и долго махали ему вслед, пока тот не добрался до дверей своей гостиницы Шапо Руж.

Ужин закончился, Деннисстоун ушел в свою комнату, закрыл замок и остался наедине со своим приобретением. Хозяйка гостиницы проявила к нему особый интерес после того как узнала, что тот побывал в гостях у ризничего и купил у того антикварную книгу. К тому же, ему послышалось, будто ризничий пришел в гостиницу и они с хозяйкой о чем-то шептались в проходе, за дверями парадной столовой; из их разговора он сумел разобрать всего лишь одну фразу – «Лучше бы Пьер и Бертран заночевали в гостинице», – которую он услышал в конце их разговора.