Я понимала, что та мать, которую я желаю видеть, – совсем не та, которая приехала бы на самом деле. Это мне объяснила доктор Маджуб, век бы ее не видать. Измученная матерью, обиделась я на Маджуб. Потому что мне бы хотелось вот прямо из ниоткуда достать воплощение той матери, которая мне нужна. Подобная игра-борьба надежды с реальностью – тоже часть проживания горя.

Так что единственный персонаж с материнскими функциями, который я себе оставила, – это Ана, и мне сильнее обычного хотелось ей угодить. Хотелось, чтобы она залила меня похвалами. А еще я поняла, что меня тянет к ней физически. Я это пыталась скрыть, особенно от себя, но оно прорывалось наружу. Каждый раз, когда я мастурбировала, у меня в голове возникала Ана, и когда она появлялась – огромная грудь и тонкая талия, небольшой животик сразу над лобком, пьянящие белые цветочные духи, – я тут же этот образ блокировала. Мне становилось стыдно, как будто я фантазировала про собственную мать. Но на четвертую ночь детокса, сонно мастурбируя в кровати, я впервые разрешила себе воображать, что я полностью с Аной. Я была ее дочерью, у меня были менструальные боли. Мамочка Ана меня уложила в кровать, приговаривая, и принесла чашку чая «Харни-н-санс». Я лежала под прохладными простынями, а она меня тихим голосом, почти шепотом спросила:

– Погладить тебе животик?

Она была в розовом купальном халате, он слегка приоткрылся, и в тусклом свете видна была выпуклость объемной груди.

– Ага, это было бы хорошо.

Она действительно хотела меня утешить. Ей самой не терпелось меня погладить, до смерти хотелось. Я чувствовала, что я красива и любима, а она, нежно что-то приговаривая, массировала мне низ живота через хлопковую пижаму (я была в хлопковой пижаме, когда трогала себя, замечтавшись).

– Я это сниму, – сказала она про свой халат. – Так мне будет удобнее тебя гладить.

– Ладно, – согласилась я.

Она распахнула халат, и волна белых цветочных духов пахнула на меня сладким и грешным ветром. И еще пахло ее промежностю – солоноватостью и чуть-чуть гнилью. Груди как два гордых маятника с большими темными сосками цвета сердечек-валентинок, широкие, совершенные. Но этот бугорок ниже талии, сразу над лобком, растущий при старении, сводил меня с ума больше всего. Мне хотелось об него тереться, потом спуститься вниз, к волосам: небритые, неухоженные, густая кочка темной и хриплой женственности.

Я слышала ее дыхание, пока она легко гладила мне живот.

– Как тебе? – спросила она.

– Хорошо, – шепнула я.

У меня нарастало ощущение, что она любит меня не совсем как дочь. В смысле, что она была голая, но все еще не трогала меня нигде, где не стала бы трогать мать.

– Я хочу, чтобы тебе было хорошо, – сказала она, продолжая нежно гладить мне живот.

Подвинулась, легла на меня, ее лицо оказалось над моим, волосы щекотали мне шею. Она подышала мне в лоб, в кончик носа, в горло. Потом, едва касаясь, поцеловала меня в губы. Остановилась. И снова поцеловала меня, на этот раз с открытым ртом. Язык ее ощупывал мой как спелую клубнику. Значит, действительно так. Мама меня хочет! Она меня соблазняет, и ей даже ни капельки не стыдно. А если не стыдно ей, так мне тем более нечего стыдиться. Я здесь пассивна, я соблазняема, я невинна.

– Ты здесь невинна, – говорит она.

И мне нравится быть невинной.

Я слышу, как тихий стон, исходящий из моего рта, наполняет ее рот. Она осторожно поднимает мне рубашку и опускается губами к соскам. Я будто вся становлюсь жидкая, вязкая, пульсирующая жаждой, и продолжаю себя яростно тереть, представляя себе, что будет дальше. Снова и снова повторяю этот первый поцелуй с языком.

Она опускает груди мне на лицо, я присасываюсь по очереди к каждой, мама, корми меня! Тогда я смогу жить!

Настоящая мать меня не кормила. Она сказала, что от меня у нее слишком соски болели. Я знаю, что если бы моей матерью была Ана, она бы меня кормила в младенчестве. И вот сейчас она снова это делает.

Я втягиваю в рот ее сосок, сколько могу. Мне хочется задохнуться ею, подавиться, быть наполненной всей ее грудью, до горла и дальше. Присасываясь, я слегка чмокаю.

Она садится мне на бедра верхом и едет. Ее ляжка круговым движением гладит мне промежность. Лобковые волосы у нее густые и жесткие. Я ощущаю ее влажность, чувствую, как сильно она хочет меня. Слышу этот запах рыбы и цветов. Все делает она, мне надо только лежать и быть собой.

Каждый раз, когда вот-вот кончу, я перестаю мастурбировать и жду, чтобы волна наслаждения схлынула.

Хочу, чтобы ты меня съела, думаю я, притискиваясь поближе.

Пожирающая мать, думаю я, отодвигаясь.

Хочу, чтобы ты меня съела, ближе, ближе.

Пожирающая мать, дальше, дальше.

И подбираюсь настолько близко, что уже не могу отойти от края и переливаюсь через него, растворяясь в чистом свете.

Когда волна наслаждения отхлынула, мамы Аны уже нет, а на ее месте сидит наш офис-менеджер Ана. В эргономичном кресле «Стейплс», в наушниках, ест «Цезарь» с креветками из «Симпл Салад» и говорит в телефон:

– Офис «Кру», пожалуйста, ожидайте.

Офер был недоволен компанией, что продала ему фейковых подписчиков «Инстаграма» для наших клиентов.

– Они пренебрегли диверсификацией по расам, национальностям и полу, – сказал он, когда мы сели все вместе в «Ласт краше».

– Но ведь подписчики фейковые, – возразила я.

– А должны выглядеть реальными. Когда вернемся в офис, начни смотреть другие компании. Найди цены, длительность существования, разнообразие фейковых подписчиков и… а что это шуршит такое?

Это шуршала я. Пыталась высвободить никотиновую жвачку из оболочки, не вынимая из сумки. Обычно я перед ланчем с клиентом очищала не меньше пяти жвачек и клала их в сумку без упаковки, и еще комок туалетной бумаги для использованных. Это мне позволяло добраться до жвачки бесшумно, но сегодня я забыла про эту подготовку и должна была заниматься этим за столом, пока мы ждем прибытия оферовского призового кабанчика: актера Джейсона Благоевича, называющего себя «Джейс Эванс», и двух его агентов.

Джейс играл Лиама – главного героя свеженького шоу «Си-Даблъю» «Дышащие» – о трех сексапильных молодых людях, переживших зомби-апокалипсис. Шоу имело колоссальный успех у подростков и сейчас набирало популярность у тех взрослых, что в порядке иронии позиционируются как антиинтеллектуалы – хотя, может быть, они просто тупые. «Дышащих» сейчас продлили на второй сезон, и Джейс там сидел надежно. Хотя еще двух лет не прошло, как он из Акрона приехал.

Офер стал продвигать Джейса до того, как у того агент появился. Он сумел добыть ему эту роль без представительства агентства, что бывает редко. Агенты Джейса, две овцы с тепловым самонаведением[7], по имени Джош и Джош, «примкнули к команде» как раз вовремя, чтобы устроить контракт. Не будь пилотного выпуска, они бы до Джейса кочергой не дотронулись, а сейчас ведут себя так, будто сами его родили.

– Привет, чуваки! – загремел Офер, вставая приветствовать Джейса и Джошей.

Джошей он втайне ненавидел, утверждая, что у них нет моральных ориентиров, но я знала истинную причину его враждебности: они думали, что он в мире агентств и актеров просто не сечет. Я была рада, что Джоши пришли: чем больше за столом народу, тем меньше смотрят, что я ем. Моя роль – делать заметки в телефоне. В основном я гуглила подсчеты калорий и старалась не пялиться на Джейса. Мне непонятно было, тянет меня к нему или нет. Волосы у него были чумовые: снизу под бритву, а сверху распушенный ком. И этот ком старался остаться прямым, пока облик в целом продолжал себя искать: то ли панк, то ли помпадур, то ли скинхед, то ли скульптура, – сам не мог понять, чего хочет. Ясно, что Джейс вложил в свою прическу кучу времени и денег – хотя не могу себе представить салон, который уцелел бы в зомби-апокалипсисе.