– Пей, – приказала мама.

– Ну, мама! – лапы Мии не могли устоять на месте. – Роа… Он же в беде! Марли. Бизи. Они…

– Пей, я сказала!

Сбитая с толку, Мия опустила морду в ручей и зачерпнула языком маленький глоток. Вода была прохладной и чистой. Мия даже не догадывалась, насколько была измучена жаждой. Она протяжно лакала из ручья, а мама пригнулась на берегу и внимательно следила за её ртом, как будто ждала, что вода выскочит обратно. Когда Мия проглотила последний глоток, мама глубоко вздохнула и поспешила прочь от норы.

Мия слизала капельки с мордочки.

– Куда ты? Роа. Бизи. Марли. Алфи… Они же там!

Мама обернулась, устремив взгляд на край поля, где разбегались тени Учебного Дерева.

– О них надо забыть.

Она поскакала вверх по Заячьему Склону, а Мия чуть не запуталась в собственных лапах, стараясь не отставать.

– Но… куда мы? Зачем?

– На север, – сказала мама. – Где кончается лес. Жёлтому туда не добраться.

– Ну, мама, – сопела Мия, не в силах расплакаться. – Нам надо вернуться! Я же их бросила!

Но мама бежала дальше, то и дело ныряя под поникшие листья ивы или соскальзывая в заросли плюща.

– Нам теперь незачем о них волноваться…

Она шмыгнула носом:

– Мисс Лисс о них позаботится.

Мия оглянулась и посмотрела со склона вниз. Она проследила взглядом, как вьётся к реке ручей, как река течёт мимо Учебного Дерева. Тени, казалось, стали темнее – все открытые яркому свету места заволокло серой пылью. Как будто Венцовый Лес – её дом – укладывался спать.

– А жёлтое… – призадумалась Мия, – это такой экзамен?

Мама перепрыгнула на другую сторону Заячьего Склона.

– Да, – сказала она. – Экзамен… И ты сдала. Другим лисёнышам надо ещё поучиться. А ты… – глаза у мамы блестели, когда она мельком взглянула на Мию. – Ты теперь взрослая.

– Правда? – удивилась Мия, шагая следом. Ей никак не удавалось подцепить носом и распутать узел из веток плюща.

– И ничего я не взрослая.

– Ну… уж поверь, – сказала мама и, щёлкнув зубами, освободила Мию. – Ты хорошо усвоила все уроки, и теперь самое время покинуть Венцовый Лес.

Мама, ускорив шаг, бежала вниз по холму. А Мия остановилась, задрав голову к верхушкам деревьев. Мама всегда говорила, что они будут праздновать День Золотистых Глаз, когда опадут листья. И только тогда они с братьями и сестрой разбредутся каждый своей дорогой.

Но листья никуда не делись, а по-прежнему колыхались на ветках.

– Ну, мама, – начала Мия.

– Поторопись! – отрезала мама.

Мия бросилась догонять.

– А ты будешь со мной? Всё время?

– До последнего шага.

– Хорошо, – обрадовалась Мия, и шагать стало немного легче. – Это хорошо.

Мир – новый, широкий, незнакомый – открывался их взору. И хотя лапы у Мии по-прежнему дрожали, она старалась идти так, будто хвост у неё не горел от боли, будто её вовсе не испугало то, что ей довелось увидеть. Мия шла на мамин сладкий яблочный запах и старалась делать вид, что она взрослее, чем можно было поверить, услышав, как колотится её сердце.

Ветки в лесу оленьего рога тихо поскрипывали на ветру.

– Это было самое страшное, да? – спросила бета. – Страшнее уже не будет?

В ответ из пещеры не донеслось ни звука.

– Да не так уж и страшно! – заявила третья.

– Издеваешься? – возмутился пятый. Он сосчитал на пальцах: – Раз, два, три, четыре – пять лисиц умерло!

Четвёртый откашлялся:

– А жёлтое зловоние, это же не по-настоящему… правда?

Рассказчица продолжала хранить молчание. Четвёртый потоптался на месте передними лапами и заскулил.

– А Мия с мамой отыскали другую нору? – спросил пятый.

– Потерпите, – прошептала рассказчица.

Уши четвёртого зашевелились от догадки:

– А ведь правда! Мия! Это же…

– Ш-ш, – оборвала его бета.

Самая младшая легла, подвернув под себя лапы – чтобы не дрожали.

– Эй, Боз! – окликнул альфа одного из братьев.

Всё это время тот сидел неподвижно и даже не моргал. Самая младшая хотела заглянуть ему в глаза, но они смотрели неподвижно и мимо неё, куда-то в лесную тьму.

– Бози! – позвала его бета. – Ты хочешь домой?

Не говоря ни слова, шестой лисёныш поднялся, вытянул нос в направлении норы и ушёл.

Шестеро лисят.

– Мы готовы слушать дальше, – сказал альфа.

– Да, – подхватила третья. – Мы готовы к самому страшному.

Самая младшая затаила дыхание – она-то надеялась, что самое страшное уже позади.

– Что может быть страшнее бешеной учительницы? – обронила рассказчица.

Лисёныши вопросительно наклонили головы, но уши их так и остались прижаты.

– Разве только кто-нибудь из родных окажется таким же жестоким, даже если не заболеет.

Ветер прошелестел в листьях и взъерошил мех самой младшей. От слов рассказчицы ей стало не по себе.

– По другую сторону леса, – начала рассказчица, – лежали Валунные Поля. Однажды ночью луна светила с высоты особенно ярко. Вот как сейчас…

Шестеро лисят посмотрели в небо.

– Девочки, умойте, пожалуйста, брата.

– Ну, ма-а-ам! – простонала Ава.

– Он же противный, – сморщилась Анна.

– И мех на вкус как не знаю что, – прибавила Али.

– Как потроха у землеройки! – вставила Айя.

– Или какашки совиные! – заключили в голос Ада и Агата.

И хихиканье шести сестёр разлетелось эхом по каменной норе.

Юли, их единственный брат, слышал весь разговор из тёмного угла, где сидел, неуверенно покачиваясь на одной здоровой передней лапе. Другая лапа, передняя левая, была криво прижата к груди и напоминала засушенный стебель ромашки, а пальцы – увядшие лепестки. Как ни старалась мама, как ни лизала искалеченную лапу, та никак не хотела расти и становиться похожей на другие три.

– Девочки! – рассердилась мать. – Сейчас же умойте брата, или я покусаю вам губы.

Ава недовольно запыхтела. Её пыхтение отозвалось пятикратным эхом.

Юли пробовал мыть себя сам. Пробовал, правда. Но разве можно усидеть прямо, проводя по ушам единственной здоровой передней лапой, и при том не упасть и не удариться грудью? Он пробовал ложиться на бок, нализывать здоровую лапу и водить ею по лицу. Заканчивалось это всегда неуклюжим кувырканием, отчего шубка становилась грязнее прежнего.

– Мама сказала, тебя надо умыть, – буркнула Ава.

– Да, чтоб не провонял всю нору, – подхватила Анна.

– И чтоб ястребы сюда не слетелись со всей округи, – прибавила Али.

– И…

– Я слышал! – сказал Юли, обрывая сестёр на полуслове.

Он вытянул переднюю лапу перед собой, плюхнулся на живот и положил голову на камень. Сёстры неохотно принялись вылизывать ему шубку – так, чтобы мех торчал иголками во все стороны. Двое, проводя языком, издавали звук, будто их тошнит. Третья больно кусала. Юли знал: это Ава.

– Дети, я на охоту! – крикнула мама, выходя из норы. – Если увидите чью-то тень, войте.

Живот Юли заныл в предвкушении ужина. Нельзя сказать, чтобы он был создан для драки. Но ему приходилось сражаться с каждой из шести сестёр за каждый малюсенький кусочек добычи, которую мама притаскивала в нору. Из-за этого он едва наедался вдоволь, чтобы придать сил трём здоровым лапам, не говоря уже о сухой.

Отец лисёнышей должен был приносить в нору свежую добычу, пока им не исполнится десять недель. Но мама сказала, что отец погиб страшной смертью задолго до их рождения. (Нет, она не расскажет, что с ним случилось, пока лисёныши не повзрослеют.) Они ели ровно столько, сколько маме удавалось поймать и сколько сами могли отнять у своих же сестёр и брата.

Не успела мамина тень исчезнуть за каменистым склоном, как сёстры бросили заниматься Юли. От невылизанной грязи шкура зудела.