Я опять вздохнула. Ну что за день сегодня такой. Вот как он начался с бухты-барахты, так и заканчивается ни о чем: мерзким ощущением, что я права и неправа одновременно. Не люблю чувствовать себя виноватой. Никто не любит, а я — особенно. У меня от этого мозг чешется где-то в области темечка. Надо как-то смягчить эффект. Извиняться вроде не за что, а хочется. Я опять покосилась на Элиса и успела заметить, как он потер шею. Значит, все еще не спит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я встала, стащила с койки матрас вместе с подушкой и одеялом и бухнула его на пол: он как раз вписался, потому что Элис постелил себе у дальней стены. Я забралась под одеяло и накинула его край на Элиса. Особой разницы, где спать, не было: на койке просто матрас был чуть помягче, чем у Эла, а так хоть мое чувство вины слегка ослабло. Да что там слегка: сдулось и сдохло, будто его и не было. То есть мне всего-то нужно было пожалеть Эла? Никаких тебе постыдных извинений и попыток сформулировать невнятные мысли? Странное у меня чувство вины.

— Ты чего? — услышала я удивленный голос Элиса. В свете ночника я едва могла разглядеть, как он приподнялся, оперевшись на локти, и повернул ко мне голову. Было трудно понять выражение его лица, тем более, что Эл, как всегда, прятался от мира за своими волосами.

— Холодно стало, — соврала я.

— Давай я кондиционер подкручу, — предложил он и потянулся к вотчу.

— Не нужно. И так уже хорошо, — ответила я, прижимаясь к нему. Элис помолчал, а потом тихо лег обратно. Я поправила одеяло, чтобы оно укрывало нас обоих. Некоторое время мы лежали и смотрели на «звезды». Не знаю, о чем думал Эл, а я размышляла о том, отклеиваются они или нет.

— Ты правда считаешь меня своим другом? — спросил, наконец, Элис.

— Разумеется, — подтвердила я. Глупый вопрос. А так непонятно, что ли?

— То есть… как мужчина я тебе совсем не нравлюсь?

Мысленно отковыриваемая звездочка отлетела и щелкнула меня по лбу. В воображении вместо звездного неба нарисовалось лицо Элиса. Горячее дыхание вырывалось из соблазнительно приоткрытых губ, в глазах читалось желание. Элис, ну зачем ты спросил? Я так упорно старалась не думать об этом.

— Нравишься, — призналась я, краснея. Хорошо, что здесь темно. Элис снова приподнялся на локте, заглядывая мне в лицо. А можно я еще добавлю, что как женщина ты мне тоже нравишься? Нет, нельзя. Я и так уже сегодня лишнего наговорила. Ну на фиг такие шуточки. Особенно если они и не шутки вовсе.

— Тогда почему ты меня все время отталкиваешь? — спросил он.

Все время? Да я всего лишь разок остановила, когда тебя совсем уже переклинило, и мы едва не занялись любовью на свалке. Да и вообще, зачем начинать отношения, если наши пути, возможно, разойдутся, и мы не сможем даже письма друг другу писать?

— Элис, я не хочу тебя обидеть, но то, что ты чувствуешь — это обычное влечение, — осторожно сказала я. — Если вдруг все случится так, что ты будешь жить на одном из Ковчегов, то ты встретишь множество красивых женщин и поймешь, что я — просто пародия на них. Ты влюбишься в сногсшибательную красотку, а мне будет очень больно и обидно. Ты ведь только по моему паспорту смог распознать во мне девушку, помнишь? Говоришь, что твоя внешность не дает людям воспринимать тебя как мужчину? А со мной ведь то же самое, только наоборот.

— Но ты очень красивая, — тихо сказал Эл.

— Я не понимаю, где ты тут разглядел красоту. Я себя в зеркале миллион раз видела, там нет ничего и отдаленно напоминающего симпатичную девушку.

Элис помолчал. Мне стало обидно. Я что, жду, что он заспорит и начнет доказывать мне, что я — само совершенство, а другие мне и в подметки не годятся? Смешно. Ромка, и тот признавал, что со мной — все равно, как если б один из классных приятелей приобрел женские органы: и пообщаться можно, и трахнуть приятно.

— Я не знаю, как тебе это объяснить, — сказал Элис. — Но ты и правда красивая. Не как в фильмах или на картинках, а сама по себе. И ты мне очень нравишься.

У меня внутри все сладко сжалось. Мне так редко говорят подобные вещи. А самое главное — из уст Элиса они прозвучали болезненно правдиво. Эл, пожалуйста, ложись спать. Давай не будем продвигать эту тему. Еще немного, и я начну верить в то, что мы созданы друг для друга. Что вот это ослепительно красивое создание — моя вторая половинка. Почему все случилось так, а не иначе? Почему ты не родился женщиной, а я — мужчиной? Я бы с таким наслаждением ласкала бы твое тело, погружалась бы в него. Жаль, ты не можешь увидеть себя со стороны. Ты бы понял своих соотечественников.

Элис вдруг беззвучно навис надо мной. У меня была пара секунд, чтобы возразить ему, чтобы остановить его. Но я не смогла. Закрыла глаза, и губы Элиса коснулись моих. По телу разлилась парализующая слабость. Его волосы соскользнули с плеча и щекотнули мою щеку и ухо. Я непроизвольно прогнулась, потянувшись к нему. Горячая ладонь Элиса скользнула под мою футболку, лаская кожу.

— Элис… Элис, не надо, — пробормотала я, когда он чуть спустился и принялся целовать мой живот. Но я говорила одно, а тело — совсем другое. Тела — они вообще глупые, и постоянно подставляют нас, выдавая настоящие желания. Вот зачем мои руки касаются его головы, словно не желая отпускать? Зачем дыхание стало таким предательски прерывистым? Про ноги вообще молчу. Организм поставил меня перед выбором: либо я разрешаю ногам двигаться, как им хочется, либо я буду стонать. Какая связь между ногами и голосовыми связками — понятия не имею, но она есть. Пока я пыталась сделать этот странный выбор, Элис кончиками пальцев осторожно пробежался по животу, скользнул вниз и невесомо коснулся меня там. Сквозь ткань, но это было не важно: все равно меня накрыло волной желания. Весы в моей голове скрипнули, и одна чаша опустилась до предела. Ну, все, хватит, я так больше не могу.

Я села и стянула футболку и майку, которую носила вместо лифчиков, потому что они всегда были мне велики. Элис сначала недоверчиво замер, осторожно коснулся меня рукой, словно проверяя, не показалось ли ему, а потом с жадностью притянул, обнимая и прижимая к себе так, что едва не затрещали кости. Я ухватила его за шею, уткнулась лицом в шелковистые волосы и вдохнула их пьянящий аромат. Давно хотела это сделать. Кто бы знал, как мне нравятся его волосы! Элис целовал мои плечи, обжигая их горячим и шумным дыханием. Потом ухватил меня за талию, заставив прогнуться, и осторожно коснулся груди. Я не сдержалась и застонала: может, у меня и маленькая грудь, но весьма чувствительная. А у Элиса — восхитительно мягкие, ловкие губы и при этом сильные и требовательные руки. Самый лучший в мире контраст.

Эл выпрямился, пытаясь отдышаться, и зачем-то кликнул по вотчу. «Звезды» мигнули и разгорелись куда ярче прежнего, освещая каюту. В первый момент у меня возникло желание накрыться одеялом. Но потом я разглядела самого Элиса, и эти глупости вылетели у меня из головы: распаленный, живописно взлохмаченный и с горящими глазами, он смотрел на меня, облизываясь. Не знаю, что видишь ты, Элис, но передо мной — ожившая мечта: в одном теле соединилось все то, что я считаю прекрасным в мужчинах и в женщинах. Знаю, что стоит тебе только ступить на Ковчег, и мои подруги уведут тебя почти сразу, а мне будет очень больно, но здесь и сейчас мы только вдвоем. Никто не узнает, кто стал твоей первой женщиной, не посмеется над тобой. И никто не узнает, как низко пала я, что не то что на колени перед тобой готова встать, но даже и целовать тебе ноги. Мы выберемся отсюда, и я выпущу тебя, как птицу из клетки. Потому что такие, как ты, не могут кому-то принадлежать.

— Т…м… а… — промычал он что-то нечленораздельное и тут же прикрыл рот ладонью, прелестнейшим образом смутившись.

— Эл, ты что, говорить разучился? — чуть хохотнув, спросила я, сама смущенная по самое не хочу.

— Не смейся. Это случайно получилось, — ответил он и густо покраснел. Блин, совсем забыла, что у него это впервые. Не хватало еще обидеть. Никогда себе такого не прощу.